Переработанный текст — к близящемуся празднику
Суть опорной точки Колеса Года в августе совершенно прозрачна: в естественном аграрном цикле это время самых жарких полевых работ, время, когда годовой труд начинает приносить результаты, но и требует при этом полной отдачи от человека. Естественно, что как похожи были занятия крестьян на западе и на востоке, так похожи были и формы народных обрядов, которые отличались лишь в деталях. Но именно знакомство с деталями позволит городскому жителю ощутить биение сердца праздника. А если случится побывать в эти дни на поле ржи, то стоя посреди блеклого золота колосьев, матово переливающегося под ветром, можно вспомнить, символами чего на самом деле является и мягкий жёлтый металл, и вовсе уж бесполезные «как вещь в себе» бумажки с цифрами. И даже в мире, где под «урожаем» понимается отдача от очередного проекта или зарплата с премией, ощутить изначальные щедрость и изобилие — бескорыстное изобилие Земли. Иногда просто необходимо.
Праздники жатвы у германских народов.
читать дальшеЕсть две характерные для всех народов особенности цикла праздников урожая (а это именно цикл, ведь начиная с сенокоса на Солнцестояние люди обретают дары Земли вплоть до самой поздней осени). Во-первых, это поэтапное снятие пищевых табу, ведь урожай уже вызрел или даже в закромах, можно не бояться погубить его на корню, обидев духов: так в христианизированном народном календаре с одного Спаса начинают есть яблоки, с другого — мёд, и т.д. Во-вторых, при сборе урожая большую роль играют обряды плодородия, закладывающие основу изобилия на следующий год. Ко второй группе относится весь комплекс действий с последним и первым снопами, выражение благодарности за полученное, любые обращения к духам полей («духам зерна»), чтобы они не мстили за унесённое, символическое сохранение силы колоса в жилище до следующего земледельческого цикла. Именно в это время жертвовали богам первые плоды — деля с ними радость, благодаря за полученное и надеясь на будущее.
Время праздника было связано естественным образом с местными климатическими особенностями. В континентальной Скандинавии начало периода уборки урожая приурочено ко дню памяти конунга Олава (был убит 29 июля 1030 года в битве при Стикластадире и объявлен в христианстве святым) — к празднику Олсок (Оlsok).
В день праздника, 29 июля, на возвышенных местах зажигают костры, как на летнее Солнцестояние. Вокруг них устраивают танцы, угощаются обрядовой кашей (olsokgraut). При этом 1 августа отмечается праздник Петра (Peders fengsel, «Петр в оковах»), так же несущий следы старых обычаев. В этот день запрещены все сельскохозяйственные работы, если кто-либо из крестьян шёл молотить, то, как говорили в народе, «руки слабели и работа не ладилась». И, наконец, 3 августа в некоторых местностях Норвегии снова поминают Олава, причём в еду этот день следует готовить из плодов нового урожая. В области Вестланд считали, что после Олсока луговая трава теряет питательные свойства, поэтому можно было начинать резать быков и козлов. В прибрежных районах примечали, что с Олсока рыба идет к берегу и начинается хороший улов.
В Германии, как в краю более южном, начинали жать 7—8 июля (в христианизированном календаре — день Килиана) и завершали жатву, ориентируясь на так называемый «женский день» 15 августа, отмечаемый в церкви как праздник вознесения Марии (вариант — на 10 августа, «день Лаврентия»). Народные обычаи 15 августа, как считается, тоже вобрали в себя черты старого празднования окончания жатвы: в этот день женщины по всей Германии несли в церковь украшенные букеты из различных трав, которые надо было хранить весь год в доме и хлеву для защиты от непогоды, болезней, других несчастий. В Кёльне в таком букете должно было быть девять трав, в Холлетау — семьдесят семь. Аналогичный обычай существовал в Скандинавии. В это же время в католических районах Германии освящали яблоки и мёд, наступало «женское тридцатидневье» (до 8 сентября, которое церковь назвала днём рождества Марии). Это время считалось крайне благоприятным: полагали, что снесённые в эти дни яйца не тухнут, мех и жир кротов и ласок обладает целебными свойствами и т.д. И обязательно надо было убрать хлеба до дня Бартоломея — 24 августа. Церковный святой стал одной из «масок» Водана в фольклоре: в этот день вновь начинала появляться в полях Дикая Охота. И если неубранный хлеб полёг, в Шлезвиг-Гольштейне говорили, что «по нему проскакал Бартоломей на белом коне». Если был ещё не убран лён, в этот день появлялась и Фрау Харке (одно из имён фрау Холле, приходящей, как видим, не только на Йоль). В районе Торгау еще в начале XX в. говорили: «Вот появилась Харке, теперь мы должны озимые вывозить, иначе они попортятся» (Nun hat die Harke gezogen, nun miissen wir's Winterkorn hereinbringen, sonst verdirbt’s). По поверью, в этот день был праздник у гномов и ведьм. Аналогичные представления известны в Скандинавии: в бартоломееву ночь якобы прилетают тролли и стараются навредить скоту, также в эту ночь могут напасть на домашнюю скотину медведи, а русалки (havfrue — норв., дат., havsfru— швед.) в Барсок (Barsok— день Бартоломея) возвращаются со своим скотом с пастбищ. Барсок в Скандинавии считают первым днем осени.
Время страды, пусть это даже нелёгкие рабочие дни, всегда и во всех сельскохозяйственных регионах воспринималось как праздничные. Празднично одевались жнецы и косцы, особенно девушки; лучше, обильнее была и еда работникам. В Дании девушки украшали головы венками из колосьев. При этом срезание первых колосьев и вязание первого снопа производили с особыми церемониями (срезали крестообразно, при этом произносились особые изречения и т.д.). Так, в Доннерсберге (Германия, земля Рейланд-Пфальц) в это время женщина связывала три стебля под колосьями на каждом поле со словами: «это принадлежит трём девам»; если она не могла пойти сама, она связывала три стебля белым шёлком и посылала ребёнка до 7-ми лет положить их на поле.
В Скандинавии, когда поспевала рожь, то при первом взмахе косы на зерновом поле обрывали несколько колосьев и втыкали их в скошенное жнивьё, для того чтобы хлеб, испеченный из зерна этого урожая, был полноценным; говорили, что «наполняют жнивьё». Когда кончали жать, это место отмечали также колосьями (интересно, что при уборке снопов в сарай их не укладывали колосьями наружу, потому что «карлик» (домовой) мог их унести обратно). Некоторые снопы зерна сразу же отбирались для домашних животных и птиц. Снопы, отобранные для птиц, выставлялись на Йоль на шестах и звались Julenek.
После уборки зерновых обычно в ближайшее воскресенье устраивали праздник с угощением и танцами, где обязательным блюдом и была упомянутая «урожайная каша»-skordegrot.
Хотя обрядность начала жатвы и присутствует в народной традиции, основное внимание уделено концу жатвы и последнему снопу. Еще в XVI в. в нижненемецких землях последний сноп крестьяне посвящали Водану. Даже XIX в. в ряде мест как северной, так и южной Германии оставляли клин несжатого хлеба, причём в Баварии говорили, что это для лошади Водана. В середине нескошенного кусочка поля устанавливали шест и на нем укрепляли соломенное чучело, на котором была подвешена старая железная подкова. На севере все это сооружение называли Waut, Waul ( т.е., опять-таки, по имени Водана). После окончания уборки овса шест обливали пивом (Erntebier, «пиво урожая»), вокруг выстраивались девушки, рядом с ними становились косцы с косами, которыми они по сигналу стучали и под звон которых девушки водили хоровод. В Мекленбурге последний сноп оставляли на корм для лошади «де Ваура», в Гросс-Требове его устанавливали для «Волка, как корм для его лошади». Также в северной Германии сам последний сноп называется «Волк», иногда он делается в форме волка, украшенного цветами и зелёными побегами, которого ставили в поле. Наряду с Воде мы встречаем среди адресатов Фру Годе (Fru Gode) или Фру Гайен (Fru Gauen), которым часто оставляли последний сноп в Северной Германии. Известно немецкое заклинание: «Мы отдаем это Старухе, Она должна взять это. Да будет она к нам в следующем году так же добра, как была в этом» (Wir gebens der Alten, Sie soll es behalten. Sie sei uns im nächsten Jahr So gut, wie sie es diesmal war).
В Дании последний сноп аналогичным образом оставляли для Годе (Gode) и его лошади, в Швеции для Гёде (Göde) или Оде, и его лошади. В 1593 г. была записана песня-заклинание, исполняемая жнецами, танцующими вокруг такого снопа и очень похожая на предыдущую:
«Водан, даём нынче фураж для твоей лошади. В этом году чертополох и тёрн, — в следующем году лучшее зерно».
В Баварии, кроме того, последний сноп оставлялся и для Waudlhunde (cобаки Ваудля?) вместе с пивом, молоком и хлебом, это существо должно было явиться и съесть подношение через три ночи. «Ваудльхунде» вполне можно рассматривать как чёрных псов или волков, что сопровождают Дикую Охоту, или, возможно, как самого Водана в волчьей форме. В Нидерпоринге (Германия, Бавария) последний сноп делался в виде большой соломенной куклы мужчинами, пока женщины собирали цветы, что бы украсить фигуру. Он получал имя Освальд, и народ благодарил его за добрую жатву без бед. В других частях Нижней Баварии жнецы завязывали узел (не пользуясь левой рукой вовсе) вокруг трёх стоящих колосков, говоря «Это для Освальда».
По мнению одних, эти обряды следует рассматривать как пережиток древнего жертвенного обычая в честь языческого божества. По мнению других, так изначально чествовали «дух зерна», тоже фигурирующий в германском фольклоре. Зерновой дух, называемый «хлебной матерью» (Kornmutter) или «ржаной теткой» (Roggenmuhme), шёл по колосьям, переходя во время жатвы из скошенных стеблей в несрезанные и, наконец, в последний сноп. Именно в нём оставался пойманный дух, отсюда и почтительное с ним обращение.
Дух растительности чаще имел зооморфную форму: уже упомянутый «волк» северной Германии и Нижней Австрии, «хлебный козел», «хлебный заяц» (в Штирии), «хлебный петух», «хлебная собака» (в Верхней Австрии) и т.д. В Ютландии когда последний сноп был связан, народ говорил «Мы схватили зайца», на Фюне (Дания) и в Зеландии (Дания) говорят о «ловле лисы» или «выгнанной лисе». Известен голландский обычай мастерить фигурку зайца из травы и цветов в конце сбора урожая, и выбирать мальчика, который во время действа играет роль зайца и через некоторое время позволяет себя поймать. Со временем многие названия духа перешли на название последнего снопа, последнего жнеца или вязальщицу снопов и даже на название обязательного праздничного пира по окончании жатвы.
В Австрии дух овсяного поля воплощался, кроме перечисленного, и в образе чудовища-хабергайса (Habergeiß ). Это существо, согласно преданиям, соединяло в себе черты животных и птиц: оно имело голову козы или кошки, и туловище, покрытое птичьими перьями (впрочем, вариантов изображения хабергайса много, он может быть в шерсти или одетым). Хабергайс нередко был участником весенних и зимних процессий ряженых.
Несколько реже дух хлебного поля воплощался в антропоморфных образах. В Нортумберленде (Англия) последний сноп назывался «Жатвенной Королевой». В Австрии это был небольшой «серый человечек», «старик», «старуха»,«ведьма»,«хлебная женщина», «мать хлеба»,«королева колосьев» и т. д. Далеко не всегда дух был доброжелателен: часто считалось, что такие «старухи» убивали детей, имели устрашающую внешность — с железными раскаленными пальцами и грудью, горящими глазами (вероятное олицетворение дневной жары). Символическая поимка этого духа (вязание последнего снопа) или его умерщвление с тем, чтобы, как считали, в будущем году возродился вновь, отразились в ряде австрийских выражений, похожих на датские: «У тебя старик, и ты должен его держать»; «убить собаку» или «убить козу», т. е. связать последний сноп, и т. д. Поздней трансформацией обычая «поимки духа зерна» в Австрии была, вероятно, поимка нигглов (Nigl), т. е. запоздавших жнецов, в Каринтин. На ниглов надевали соломенные венки, связывали соломенным жгутом и водили их по деревне, осыпая насмешками как самых ленивых. В других местах ставили чучела хабергайса или Бартля (Бартоломея) перед дворами ленивых хозяев.
Интересно, что на Британских островах выделяют два варианта восприятия духа зерна, тесно, впрочем, переплетённые между собой. К первому варианту можно отнести такие обряды и обычаи, связанные с окончанием жатвы, в основе которых лежал страх перед божеством или духом растительности: ему наносили какой-то урон во время жатвы или даже умерщвляли его, и поэтому боялись его мести и гнева и всячески старались от него отделаться. Во втором варианте ритуалы строились на вере в живительную, благотворную силу, заключавшуюся в последнем снопе и в последних несжатых колосьях. Эта сила приносила благополучие семье и имела особенно плодотворное влияние на урожай будущего года. Хотя на протяжении веков оба комплекса представлений тесно взаимодействовали и смешивались, все же можно определить, что в прошлом обычаи первого наиболее широко бытовали у кельтских народов — на западе и севере Хайленда, на прилегающих к Шотландии островах, в Ирландии, Уэльсе и лишь спорадически встречались и в Англии. Обряды второго комплекса были особенно распространены у англичан и шотландцев Лоуленда, т.е. областях, связанных скорее с саксами и, частично, со скандинавами. Тут можно, наверное, вспомнить, что Австрия, где дух зерна тоже воплощался в опасном чудовище, была южным краем распространения германских племён, и контакты с соседями не могли не повлиять на народные поверья.
Там, где срезание последних колосьев считалось почетной обязанностью, оно приносило счастье — на последнего жнеца или жницу переходила, по народным представлениям, благотворная, плодоносная сила духа растительности. Поэтому во многих местах Шотландии между жнецами происходила борьба за возможность срезать последние колосья. Прибегали при этом к разным ухищрениям: покрывали, например, горсть колосьев землей, чтобы спрятать их до того момента, когда вся полоса будет сжата, и т. д. Но чаще эту работу просто поручали самой молодой и красивой девушке-жнице. Верили, что она должна после этого в течение года выйти замуж. То, что, по верованиям народа, дух растительности скрывается в последних колосьях, хорошо показывает обычай, записанный в Ланкашире в прошлом веке. В последний день жатвы все жнецы выходили на поле и начинали жать оставшуюся полосу со всех сторон кругом, в центре оставляя горстку несрезанных колосьев, которая стояла в поле в течение лунного месяца, для того, как объясняли местные жители, «чтобы дух зерна мог иметь время покинуть копны и перейти в несрезанные колосья». По истечении месяца жнецы выходили в поле и, взявшись за руки, семь раз обходили по кругу эти колосья, кланялись им. Затем самый искусный из жнецов срезал колосья, из них связывали «зерновую куклу», завертывали ее в тонкое полотно, украшали цветами и лентами и в процессии несли к дому хозяина поля, распевая жатвенные песни.
В ряде местностей Германии, например в Шварцвальде, срезать последние колосья тоже должна была невеста, невинная девушка или, по крайней мере, самая молодая жница, чтобы не спугнуть, по поверью, благословение. В алеманском Бадене и соседних районах Швейцарии последние колосья называли «горстью счастья» (Gliickshampfele). Поскольку в них сосредоточивалась вся сила роста, их оставляли в поле или же хранили в доме, в жилой комнате за распятием. Эти колосья обеспечивали не только благополучие для будущего урожая, но и расцвет семейного счастья, особенно благословение детей.
На Йоль из зёрен последнего снопа пекли праздничный хлеб, часть которого давали скоту. Зерно из этого снопа примешивали в посевной материал, чтобы придать силу роста хлебам следующего года. В Австрии в течение года последний сноп хранили в амбаре, нередко им, как воплощённой силе плодородия, застилали на Йоль полы комнат или праздничный стол. Колосья последнего снопа иногда служили предметом гаданий об урожае в будущем году.
В северо-западных и некоторых западных областях Германии на последнем возу увозили собранную на поле солому, укрепляли Майское Дерево, которое перед скашиванием последней полосы зерновых устанавливали в поле и украшали колосьями, лентами, цветами. На воз садились девушки и все вместе с пением отправлялись в деревню. И жнецов, и возниц, и деревце обливали водой (видимо, для вызова дождя на следующий год). В некоторых местах на последней телеге устанавливали ёлку или березу. Их украшали лентами или цветами, увешивали пирогами и колбасой; деревце затем прибивали к сараю, и там оно оставалось до следующего праздника урожая.
В Бадене на последний воз ставили ребенка с букетом в руке или женщину, называемую Erntegans («уборочный гусь»), с красным платком и букетом.
К отголоскам древних жертвоприношений в жатвенный период — поблагодарить богов, умилостивить духов — нас отсылают не только дары Водану и его коню, но и распространённый обычай убийства петуха для праздника. В Австрии в последний день жатвы петуха прятали под глиняной миской. Нашедший его убивал птицу ударами соломенного жгута или цепом. Позднее лишь разбивали на куски миску. Блюдо с этим зажаренным петухом помещали в центре праздничного стола в день окончания сбора урожая. Аналогично до 60-х годов XIX в. в графстве Берг (северо-западная Германия) в заключение уборки ржи отрубали петуху голову, укрепляли её на палке, обвитой колосьями, лентами и цветами, и на последней телеге въезжали с ней в деревню, где петуха варили и съедали. В Бадене петуха убивали обычно в сарае, и этот ритуал сопровождался танцем. На сеновале сидели музыканты, в середине сарая на шесте сидел петух, а вокруг шеста танцевали. Лучшая танцевальная пара выигрывала петуха, потом все вместе его съедали. В некоторых местах петуха откармливали к уборочной страде специально. В Дании под этот праздник в прошлом устраивали обрядовую игру: подвешивали живого петуха за ноги, намылив ему голову. Молодые люди на скаку пытались эту голову оторвать.
Со временем убиение петуха в целях благословения будущего урожая перешло в игру, которая в южной Германии местами сохранилась до середины XX в. Иногда на последнем возу привозили не живого, а деревянного петуха или же вырезанного из цветной бумаги. Около Марбурга после разгрузки воза деревянного или бумажного петуха прибивали к воротам сарая, где он и оставался до следующей страды. По мнению некоторых исследователей, петух в древности был также средством отпугивания злых сил.
Непременным элементом обрядности на празднике урожая был уборочный венок, корона или букет (Erntekranz, Erntekrona или Erntebuschel). Венки или короны плели по большей части из всех видов растущих в округе колосьев и переплетали цветами. Иногда в них добавляли и плоды огорода и сада. В прошлом одна из работниц преподносила венок хозяину (чаще помещику), у которого работала, а он выставлял всем угощение. Праздник сопровождался танцами, играми, пением, обильной едой. В Нижней Австрии сплетённый из колосьев «венок урожая» вешали на фронтоне дома В Мекленбурге существовал обычай справлять на праздник урожая свадьбы.
В Исландии, где в эпоху викингов зерно хотя и сеяли, но всё же основой хозяйства являлось скотоводство, начало августа было скорее временем ярмарок — и популярных в Исландии (и Скандинавии) конских боёв. По этим состязаниям современные асатруа и называют праздник Фрейфакси (Freyfaxi, Грива Фрейра, где fax или föx, «грива», — частый компонент имен лошадей). Ведь Фрейфакси звали одного из самых известных исландских коней, жеребца, которого Хравнкель Годи Фрейра посвятил своему богу.
Бой лошадей мог быть, как представляется, сам по себе ритуальным действием, сцена такого боя изображеная на камне из церкви в Хаггебю (Уппланд, Швеция — ок. 400-600гг. н.э.), на котором мы видим двух коней и мужчин, стравливающих их. Подобный же обычай бытовал в августе в Норвегии в Сетерсдале. Жеребцов, возбуждённых присутствием кобылы, ставили попарно друг против друга, и после борьбы следовали дикие скачки на неоседланных лошадях. И было известно, что «когда лошади хорошо кусают, это означает богатый урожай». Очень вероятно, что дошедшие до нас представления являются следами или замещением древних жертвоприношений, призванных восполнить силы Земли, видят в них и символическую схватку между ещё могущественным Летом и постепенно приближающейся Зимой.
Сегодня для приверженцев Асатру титул Фрейра «Бог Урожая» (Árgoð
, а так же имена его слуг — Бюггвир (Byggvir, Ячмень) и Бейла (Beyla, возможно, Пчела или Корова) — однозначно говорят о связи бога со временем жатвы. А пояснение Адама Бременского о роли Тора в жизни шведов («Тор (...) царит в эфире, он управляет громами и реками, ветрами и дождями, ясной погодой и урожаями. (...) Если грозит голод или мор, они приносят жертву идолу Тора») — о значении Громовержца, чья молния, как считалось, давала плодородие полям. О Торе напоминает и трактовка мифа о волосах Сив, его супруги, как о сжатом/сгоревшем и вновь колосящемся поле. Тем более, что в июле и августе гроза могла погубить труд всего лета. Интересно, что в Скандинавии люди полагали, что песок, в который ударила молния, хорошее средство против болезней. При этом считалось, что гром преследует троллей, а молнии идут зигзагами потому, что тролль пытается спастись.
И уж совсем очевидны в этот день участие Матери Тора — Земли-Ёрды, Гевьён-землепашицы, и дарующих изобилие Ньёрда и Фуллы. Менее очевидным из мифологии, но дошедшим до нас из важнейшего источника — народной памяти — является важная роль Одина (и, если судить по Йолю, его Дикой Охоты) в благом завершении жатвы и благодарности за это. Характерно, однако, что и славянская обрядность намекает нам на связь с божеством, во многом Отцу Рун и Предводителю Павших близким — с Велесом.
Славяне: Зажинки и Спожинки.
читать дальшеКалендарное 1-е августа (старый стиль) ранее было на востоке не столько днём начала жатвы, которое определялось практическими соображениями, сколько «Маковея». Имя это народная этимология связала с маком. В этот день собирали созревший мак, из которого пекли «шулики» (Малороссия). По новому стилю этот церковный праздник сместился, соответственно, на 14й день августа. По-видимому, начало жатвы у нас, как и у германских народов, отмечалось менее торжественно, чем её окончание — Спожинки, и не привязывалось особо к церковному календарю, завися лишь от широты и погоды. А вот Спожинки в северных областях связывались с Успением — 15 августа по старому стилю (теперь православная церковь празднует его 28 августа, добровольно разорвав связь с полем и миром). Южнее — на Украине — ориентировочно Спожинки соотносились с Первым (Медовым, когда заламывали и приносили в церковь соты) Спасом, отмечавшимся 6 августа (теперь 19 августа).
Начало Жатвы, Зажинки, как уже сказано, разнилось в зависимости от региона и от погоды. На Украине, например, это происходило примерно «через неделю после Петровок» (т.е. в первой декаде июля), а в Тульской губернии начинали жать рожь с 16 июля (старый стиль, т.е. для нас в конце июля). Первый сжатый сноп в Тульской губернии назывался «именинным», вечером его приносили с песнями на гумно. Впереди шёл хозяин со снопом, за ним жнецы и работники (некогда именинный сноп приносился на барский двор). Именинный сноп обладал особыми свойствами: с него начинали молотьбу, его соломой кормили больную скотину, зерно от него виделось целебным для людей и птицы. Как сообщает И.П. Сахаров, «без именинного снопа не бывало посева», т.е. его зерном засевали поле под новый урожай, передавая ему силу и благо старого. Ещё один интересный момент — то, что на практике «Велесову бородку» оставляли не только в конце жатвы (как обычно пишут), но кое-где и в начале. В Костромской губернии, например, при начале работ оставляли на поле клок несжатого хлеба как «Волотка на бородку» (фольклорист поясняет, что «Волоткою» именовался верх снопа, а колос «волокном»). Так же Сахаров сообщает, что и в Малороссии старухи перед жатвою «завивают бороду Велесу» и что до этой бороды «во всё жнитво не касается рука жниц».
Сама жатва всегда была временем тяжёлого труда: под палящим солнцем, не разгибая спины, с волдырями на руках от жестких стеблей. И всё же работа, бывшая залогом процветания всего следующего года, породила красивейшие песни.
Жнеи молодые,
Серпы золотые!
Уж вы жните, жните,
Жните, не ленитесь,
А обжавши нивку,
Пейте, веселитесь!
Или
ВгорУ, сонечко, вгорУ,
Хай я нивоньку дожнУ.
Ой, лане-ланОчку,
Скажи ж мені правдОчку,
Чи будемо ми в кінці,
Чи будемо ми в вінці?
Ой, будЕм, доню, будЕм,
Лише нивоньку дожнЕм!
О весьма интересном обережном обычае-заклинании поры жатвы рассказывает Сахаров (приурочивая его к 5 августа, т.е. ближе к концу работ).
«Рачительные домоводицы из наших поселян находят нужным заклинать жнивы. Это, говорят они, будто нужно для того, чтобы нечистая сила не поселилась на жнивах и не выжила с пажитей скот. Для сего они, раннею зорёю, выходят на жнивы с маслом конопляным. Обращаясь на восток, говорят: «Мать сыра-земля! уйми ты всяку гадину нечистую от приворота, оборота и лихого дела». Проговоривши, выливают на землю масло. Потом, обращаясь на запад, говорят:«Мать сыра-земля! Поглоти ты нечистую силу в бездны кипучие, в смолу горючую». После сего выливают масло на землю. Обращаясь на юг, говорят: «Мать сыра-земля! Утоли ты все ветры полуденные со ненавистью, уйми пески сыпучие со метелями». Обращаясь на запад, говорят: :«Мать сыра-земля! Уйми ты ветры полуночные со тучами, содержи морозы со метелями». Здесь бросают сткляницу на землю»
Даже в достаточно скептическом пересказе фольклориста можно ощутить отголосок Силы...
Названия праздника конца работ разнились по регионам — Спожинки, Оспожинки, Госпожинки, Спожиницы, Обжинки, Вспожинки, Дежень, Овсяница, Оложиницы, Засидки, Складчины и т.д. (при этом одновременно в это время в степных областях начинался посев озимых, сопровождавшийся своими обрядами — Досевки, обычно три дня до Успения, три дня после)
Как видно из диалектных названий праздника — Складчины, Засидки, Талака (белорусское, украинский аналог «толока» — работа всем миром) — действо Спожинок носило мирской, т.е. общинный характер. На Руси вскладчину варили пиво, убивали барана, пекли пироги и сзывали родных и соседей праздновать окончание жатвы. Ранее в угощении своих людей принимал участие местный барин, обеспечивая праздничное застолье всему селу. Иногда мужчины общины несли каравай от всего мира — «ударить барину челом на новой новине», тот же, в свою очередь, угощал посланцев. В это же время жницы выходили в поле, обвязывали последней соломой серпы, и потом катались по стерне, приговаривая:
«Жнивка, жнивка, отдай мою силку: на пест, на колотило, на молотило, на кривое веретено!»
Как и первый, последний сноп именовали часто «именинным» (или «именинником»), наряжали в сарафан и кокошник, кое-где к нему приделывали руки, и с песнями несли на гостинный двор. Во время праздничного пира сноп все время стоял на столе. В Юхновском уезде Смоленской губернии две женщины несли именинный сноп на руках на господский двор, а другие пели и плясали вокруг. На дворе же одна из женщин выходила с веником и секла сноп с припевами (из краткого упоминания Сахарова не ясно, не местная ли это попытка изгнать потенциально вредную силу, как на западе). В Белоруссии последний сноп именовали «бабою», и тоже иногда повязывали платком и надевали на него рубаху. На Украине оставленный от жатвы сноп переплетали (иногда довольно причудливо), и ставили такой «дидух» на стол на рождество.
Кроме того, в Белоруссии, как и на Украине, на Обжинки жницы ходили по ниве, собирая оставшиеся пропущенные колосья и сплетая из жита венок. Одна из девушек одевала его на голову и все собравшиеся с песнями шли к хозяйскому двору. Хозяин поля (или местный помещик-пан) целовал девушку, принимал венок, вешал его под образами, а пришедшим (или всему селу) ставил угощение. Существенно, что на следующий год около 6 августа из него выколачивали зёрна и сеяли на новом лану.
Одна из песен Обжинок (орфография Н.Маркевича в издании 1860г.)
Ой чіе-жъ то поле
Зажовтило, стоя?
Иванове поле
Зажовтило, стоя;
Женьци молодыіи,
Серпи золотиіи,
Ой чіе-жъ то поле
Задримало, стоя?
То Грыцькове поле
Задримало, стоя;
Женьцы все старыіи,
Серпи все стальныіи;
А мы свому пану
Изробылы славу:
Жытечко пожалы,
Въ снопы повязалы,
У копи поклалы.
А мы свому пану
Изробылы славу:
Ой паночку нашъ,
Обжиночкив часъ!
Наиболее известный обычай Обжинок — уже знакомое по началу работ «завивание или верчение бородки». На поле оставляли несрезанными сколько-то колосьев, связывая их красной ниткой или выплетая из них косицу на манер бороды и пригибая колосья к земле, так что получалась арка. Иногда бороду ещё и закапывали в землю вместе с хлебом-солью, а сверху клали камень. Трава вокруг «бороды» выпалывалась. Кое-где, как на Волыни и Подляшье, «бороду» украшали цветами и лентами. Иногда само выплетание «бороды» осуществлялось ритуально-непросто, как, например, в Костромских краях:
«...Большуха завивает несжатые волотки, но не голой рукой, а с прихваткой, т.е. спускает рукав рубахи и, прихватив его, завивает волотки по солнышку...При этом говорит: вот тебе, Илья, борода, на лето уроди нам ржи да овса!»
Кому предназначен дар — говорили по-разному: Волосу, велету (велеты/волоты — древние могучие или предки, или, скорее, предшественники людей), Спасу, Николе и т.д. Звали заплетённые колосья и «козой», и «перепёлкой», и «дедом». Объясняют такой обычай, как и совершенно аналогичный в Западной и Северной Европе, представлением о духе зерна, живущем в последних колосках. Некоторые исследователи полагают, впрочем, что «борода» — позднейшее, символическое замещение ритуальной человеческой жертвы-«посланца» к предкам в благодарность за урожай. Думается, не случайно здесь и упоминание Волоса, имени, весьма близкого к «Велес» (чаще всего их и отождествляют, но … «два исследователя, три мнения»), и аналогии с Западной Европой и зерном «коню Вода».
Духу зерна (или божеству, или предкам) оставляли, как уже сказано, и дары: в Полесье: в последние колоски клали хлеб и соль. На Черниговщине ставили хлеб, соль и сосуд с водой. В последнем случае приговаривали:
Оце тобі, борода,
Хлеб, соль и вода!.
А потом ещё и добавляли: «Роди, Боже, на всяку долю: бедного и богатого!»
С «бородкой», как и с венком, и с именинным снопом, связан мотив передачи плодородия в нескончаемом круговращении лет. Из колосков «бороды» выминают немного зерна и закапывают в землю или просто сеют между стеблями той же «бороды». Получить силу зерна могли дети: мальчики могли пролазить через стебли бороды, что б быть богатыми. Тогда же девушки ворожили на урожай, кидая себе за спину серп. Если серп, падая, ударится о землю острым концом — урожаю на следующий год быть, но если тупым краем или рукояткой — примета плохая.
Был про «бороду» целый ряд песен:
Сидить ворон на копі,
Дивується «бороді»:
Ой, чия ж то «борода»,
Сріблом-золотом обвита?...
Или на Руси:
Уж мы вьём, вьём бороду
У Гаврилы на поле,
Завиваем бороду
Васильевича да на широком,
У Васильевича да на широком.
На нивы великой,
На полосы широкой,
Да на горы на высокой,
На земле чернопахотной,
На землице на пахотной...
Уже упоминался общинный характер жатвенной обрядности, что и не удивительно: жать даже личный надел всегда приглашали людей, обычно соседей, в свою очередь помогая потом им. Это был и способ выполнить тяжелую работу до дождей, и способ крепить связи между людьми, ту общину, которой веками держалось село. То на чём строится традиционная жизнь — единство и сотрудничество (как и на обратной их стороне — ответственности перед соседом и контроле «мира», отнюдь не всегда лёгком).... Вот записанная в 1893-м году, в Костромской губернии «помочанская» песня, посвященная непременному угощению потрудившихся на Выжинках:
Ты хозяин наш, ты хозяин,
Всему дому господин!
Наварил, сударь, хозяин,
Пива пья-пьянова про нас!
Накурил, сударь, хозяин,
Зелёнова, братцы, вина!
Нам не дóрого, хозяин,
Твоё пиво и вино!
Дорогá, сударь да хозяин,
Пир-беседа со гостьми!
Во беседушке, хозяин,
Люди добрые сидят,
Басни ба-бают, рассуждают,
Речь хорошу говорят…
Использованные материалы:
«Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Исторические корни и развитие обычаев» под ред. С.А.Токарева, И.Н. Гроздовой, Ю.В.Ивановой, С.Я.Серова. Академия наук СССР, Институт этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Изд. «Наука», 1983.
К.Гундарссон, Д.Паксон и др. «Наш Трот»
R.Cleasby, G. Vigfusson An Icelandic-English Dictionary.
«Сказания русского народа, собранные И.П.Сахаровым»
«Обычаи, повѣрья, кухня и напитки малороссiян. Извлечено изъ нинѣшняго народнаго быта и составлено Николаемъ Маркевичем» (Репринтное воспроизведение издания 1860г.)
Н.Н.Велецкая. «Языческая символика славянских архаических ритуалов»
C.Ермолаев, Д.Гаврилов. «Время богов и время людей»
О.Воропай. «Звичаï нашого народу»
Википедия (откуда взята часть народных песен)
Суть опорной точки Колеса Года в августе совершенно прозрачна: в естественном аграрном цикле это время самых жарких полевых работ, время, когда годовой труд начинает приносить результаты, но и требует при этом полной отдачи от человека. Естественно, что как похожи были занятия крестьян на западе и на востоке, так похожи были и формы народных обрядов, которые отличались лишь в деталях. Но именно знакомство с деталями позволит городскому жителю ощутить биение сердца праздника. А если случится побывать в эти дни на поле ржи, то стоя посреди блеклого золота колосьев, матово переливающегося под ветром, можно вспомнить, символами чего на самом деле является и мягкий жёлтый металл, и вовсе уж бесполезные «как вещь в себе» бумажки с цифрами. И даже в мире, где под «урожаем» понимается отдача от очередного проекта или зарплата с премией, ощутить изначальные щедрость и изобилие — бескорыстное изобилие Земли. Иногда просто необходимо.
Праздники жатвы у германских народов.
читать дальшеЕсть две характерные для всех народов особенности цикла праздников урожая (а это именно цикл, ведь начиная с сенокоса на Солнцестояние люди обретают дары Земли вплоть до самой поздней осени). Во-первых, это поэтапное снятие пищевых табу, ведь урожай уже вызрел или даже в закромах, можно не бояться погубить его на корню, обидев духов: так в христианизированном народном календаре с одного Спаса начинают есть яблоки, с другого — мёд, и т.д. Во-вторых, при сборе урожая большую роль играют обряды плодородия, закладывающие основу изобилия на следующий год. Ко второй группе относится весь комплекс действий с последним и первым снопами, выражение благодарности за полученное, любые обращения к духам полей («духам зерна»), чтобы они не мстили за унесённое, символическое сохранение силы колоса в жилище до следующего земледельческого цикла. Именно в это время жертвовали богам первые плоды — деля с ними радость, благодаря за полученное и надеясь на будущее.
Время праздника было связано естественным образом с местными климатическими особенностями. В континентальной Скандинавии начало периода уборки урожая приурочено ко дню памяти конунга Олава (был убит 29 июля 1030 года в битве при Стикластадире и объявлен в христианстве святым) — к празднику Олсок (Оlsok).
В день праздника, 29 июля, на возвышенных местах зажигают костры, как на летнее Солнцестояние. Вокруг них устраивают танцы, угощаются обрядовой кашей (olsokgraut). При этом 1 августа отмечается праздник Петра (Peders fengsel, «Петр в оковах»), так же несущий следы старых обычаев. В этот день запрещены все сельскохозяйственные работы, если кто-либо из крестьян шёл молотить, то, как говорили в народе, «руки слабели и работа не ладилась». И, наконец, 3 августа в некоторых местностях Норвегии снова поминают Олава, причём в еду этот день следует готовить из плодов нового урожая. В области Вестланд считали, что после Олсока луговая трава теряет питательные свойства, поэтому можно было начинать резать быков и козлов. В прибрежных районах примечали, что с Олсока рыба идет к берегу и начинается хороший улов.
В Германии, как в краю более южном, начинали жать 7—8 июля (в христианизированном календаре — день Килиана) и завершали жатву, ориентируясь на так называемый «женский день» 15 августа, отмечаемый в церкви как праздник вознесения Марии (вариант — на 10 августа, «день Лаврентия»). Народные обычаи 15 августа, как считается, тоже вобрали в себя черты старого празднования окончания жатвы: в этот день женщины по всей Германии несли в церковь украшенные букеты из различных трав, которые надо было хранить весь год в доме и хлеву для защиты от непогоды, болезней, других несчастий. В Кёльне в таком букете должно было быть девять трав, в Холлетау — семьдесят семь. Аналогичный обычай существовал в Скандинавии. В это же время в католических районах Германии освящали яблоки и мёд, наступало «женское тридцатидневье» (до 8 сентября, которое церковь назвала днём рождества Марии). Это время считалось крайне благоприятным: полагали, что снесённые в эти дни яйца не тухнут, мех и жир кротов и ласок обладает целебными свойствами и т.д. И обязательно надо было убрать хлеба до дня Бартоломея — 24 августа. Церковный святой стал одной из «масок» Водана в фольклоре: в этот день вновь начинала появляться в полях Дикая Охота. И если неубранный хлеб полёг, в Шлезвиг-Гольштейне говорили, что «по нему проскакал Бартоломей на белом коне». Если был ещё не убран лён, в этот день появлялась и Фрау Харке (одно из имён фрау Холле, приходящей, как видим, не только на Йоль). В районе Торгау еще в начале XX в. говорили: «Вот появилась Харке, теперь мы должны озимые вывозить, иначе они попортятся» (Nun hat die Harke gezogen, nun miissen wir's Winterkorn hereinbringen, sonst verdirbt’s). По поверью, в этот день был праздник у гномов и ведьм. Аналогичные представления известны в Скандинавии: в бартоломееву ночь якобы прилетают тролли и стараются навредить скоту, также в эту ночь могут напасть на домашнюю скотину медведи, а русалки (havfrue — норв., дат., havsfru— швед.) в Барсок (Barsok— день Бартоломея) возвращаются со своим скотом с пастбищ. Барсок в Скандинавии считают первым днем осени.
Время страды, пусть это даже нелёгкие рабочие дни, всегда и во всех сельскохозяйственных регионах воспринималось как праздничные. Празднично одевались жнецы и косцы, особенно девушки; лучше, обильнее была и еда работникам. В Дании девушки украшали головы венками из колосьев. При этом срезание первых колосьев и вязание первого снопа производили с особыми церемониями (срезали крестообразно, при этом произносились особые изречения и т.д.). Так, в Доннерсберге (Германия, земля Рейланд-Пфальц) в это время женщина связывала три стебля под колосьями на каждом поле со словами: «это принадлежит трём девам»; если она не могла пойти сама, она связывала три стебля белым шёлком и посылала ребёнка до 7-ми лет положить их на поле.
В Скандинавии, когда поспевала рожь, то при первом взмахе косы на зерновом поле обрывали несколько колосьев и втыкали их в скошенное жнивьё, для того чтобы хлеб, испеченный из зерна этого урожая, был полноценным; говорили, что «наполняют жнивьё». Когда кончали жать, это место отмечали также колосьями (интересно, что при уборке снопов в сарай их не укладывали колосьями наружу, потому что «карлик» (домовой) мог их унести обратно). Некоторые снопы зерна сразу же отбирались для домашних животных и птиц. Снопы, отобранные для птиц, выставлялись на Йоль на шестах и звались Julenek.
После уборки зерновых обычно в ближайшее воскресенье устраивали праздник с угощением и танцами, где обязательным блюдом и была упомянутая «урожайная каша»-skordegrot.
Хотя обрядность начала жатвы и присутствует в народной традиции, основное внимание уделено концу жатвы и последнему снопу. Еще в XVI в. в нижненемецких землях последний сноп крестьяне посвящали Водану. Даже XIX в. в ряде мест как северной, так и южной Германии оставляли клин несжатого хлеба, причём в Баварии говорили, что это для лошади Водана. В середине нескошенного кусочка поля устанавливали шест и на нем укрепляли соломенное чучело, на котором была подвешена старая железная подкова. На севере все это сооружение называли Waut, Waul ( т.е., опять-таки, по имени Водана). После окончания уборки овса шест обливали пивом (Erntebier, «пиво урожая»), вокруг выстраивались девушки, рядом с ними становились косцы с косами, которыми они по сигналу стучали и под звон которых девушки водили хоровод. В Мекленбурге последний сноп оставляли на корм для лошади «де Ваура», в Гросс-Требове его устанавливали для «Волка, как корм для его лошади». Также в северной Германии сам последний сноп называется «Волк», иногда он делается в форме волка, украшенного цветами и зелёными побегами, которого ставили в поле. Наряду с Воде мы встречаем среди адресатов Фру Годе (Fru Gode) или Фру Гайен (Fru Gauen), которым часто оставляли последний сноп в Северной Германии. Известно немецкое заклинание: «Мы отдаем это Старухе, Она должна взять это. Да будет она к нам в следующем году так же добра, как была в этом» (Wir gebens der Alten, Sie soll es behalten. Sie sei uns im nächsten Jahr So gut, wie sie es diesmal war).
В Дании последний сноп аналогичным образом оставляли для Годе (Gode) и его лошади, в Швеции для Гёде (Göde) или Оде, и его лошади. В 1593 г. была записана песня-заклинание, исполняемая жнецами, танцующими вокруг такого снопа и очень похожая на предыдущую:
«Водан, даём нынче фураж для твоей лошади. В этом году чертополох и тёрн, — в следующем году лучшее зерно».
В Баварии, кроме того, последний сноп оставлялся и для Waudlhunde (cобаки Ваудля?) вместе с пивом, молоком и хлебом, это существо должно было явиться и съесть подношение через три ночи. «Ваудльхунде» вполне можно рассматривать как чёрных псов или волков, что сопровождают Дикую Охоту, или, возможно, как самого Водана в волчьей форме. В Нидерпоринге (Германия, Бавария) последний сноп делался в виде большой соломенной куклы мужчинами, пока женщины собирали цветы, что бы украсить фигуру. Он получал имя Освальд, и народ благодарил его за добрую жатву без бед. В других частях Нижней Баварии жнецы завязывали узел (не пользуясь левой рукой вовсе) вокруг трёх стоящих колосков, говоря «Это для Освальда».
По мнению одних, эти обряды следует рассматривать как пережиток древнего жертвенного обычая в честь языческого божества. По мнению других, так изначально чествовали «дух зерна», тоже фигурирующий в германском фольклоре. Зерновой дух, называемый «хлебной матерью» (Kornmutter) или «ржаной теткой» (Roggenmuhme), шёл по колосьям, переходя во время жатвы из скошенных стеблей в несрезанные и, наконец, в последний сноп. Именно в нём оставался пойманный дух, отсюда и почтительное с ним обращение.
Дух растительности чаще имел зооморфную форму: уже упомянутый «волк» северной Германии и Нижней Австрии, «хлебный козел», «хлебный заяц» (в Штирии), «хлебный петух», «хлебная собака» (в Верхней Австрии) и т.д. В Ютландии когда последний сноп был связан, народ говорил «Мы схватили зайца», на Фюне (Дания) и в Зеландии (Дания) говорят о «ловле лисы» или «выгнанной лисе». Известен голландский обычай мастерить фигурку зайца из травы и цветов в конце сбора урожая, и выбирать мальчика, который во время действа играет роль зайца и через некоторое время позволяет себя поймать. Со временем многие названия духа перешли на название последнего снопа, последнего жнеца или вязальщицу снопов и даже на название обязательного праздничного пира по окончании жатвы.
В Австрии дух овсяного поля воплощался, кроме перечисленного, и в образе чудовища-хабергайса (Habergeiß ). Это существо, согласно преданиям, соединяло в себе черты животных и птиц: оно имело голову козы или кошки, и туловище, покрытое птичьими перьями (впрочем, вариантов изображения хабергайса много, он может быть в шерсти или одетым). Хабергайс нередко был участником весенних и зимних процессий ряженых.
Несколько реже дух хлебного поля воплощался в антропоморфных образах. В Нортумберленде (Англия) последний сноп назывался «Жатвенной Королевой». В Австрии это был небольшой «серый человечек», «старик», «старуха»,«ведьма»,«хлебная женщина», «мать хлеба»,«королева колосьев» и т. д. Далеко не всегда дух был доброжелателен: часто считалось, что такие «старухи» убивали детей, имели устрашающую внешность — с железными раскаленными пальцами и грудью, горящими глазами (вероятное олицетворение дневной жары). Символическая поимка этого духа (вязание последнего снопа) или его умерщвление с тем, чтобы, как считали, в будущем году возродился вновь, отразились в ряде австрийских выражений, похожих на датские: «У тебя старик, и ты должен его держать»; «убить собаку» или «убить козу», т. е. связать последний сноп, и т. д. Поздней трансформацией обычая «поимки духа зерна» в Австрии была, вероятно, поимка нигглов (Nigl), т. е. запоздавших жнецов, в Каринтин. На ниглов надевали соломенные венки, связывали соломенным жгутом и водили их по деревне, осыпая насмешками как самых ленивых. В других местах ставили чучела хабергайса или Бартля (Бартоломея) перед дворами ленивых хозяев.
Интересно, что на Британских островах выделяют два варианта восприятия духа зерна, тесно, впрочем, переплетённые между собой. К первому варианту можно отнести такие обряды и обычаи, связанные с окончанием жатвы, в основе которых лежал страх перед божеством или духом растительности: ему наносили какой-то урон во время жатвы или даже умерщвляли его, и поэтому боялись его мести и гнева и всячески старались от него отделаться. Во втором варианте ритуалы строились на вере в живительную, благотворную силу, заключавшуюся в последнем снопе и в последних несжатых колосьях. Эта сила приносила благополучие семье и имела особенно плодотворное влияние на урожай будущего года. Хотя на протяжении веков оба комплекса представлений тесно взаимодействовали и смешивались, все же можно определить, что в прошлом обычаи первого наиболее широко бытовали у кельтских народов — на западе и севере Хайленда, на прилегающих к Шотландии островах, в Ирландии, Уэльсе и лишь спорадически встречались и в Англии. Обряды второго комплекса были особенно распространены у англичан и шотландцев Лоуленда, т.е. областях, связанных скорее с саксами и, частично, со скандинавами. Тут можно, наверное, вспомнить, что Австрия, где дух зерна тоже воплощался в опасном чудовище, была южным краем распространения германских племён, и контакты с соседями не могли не повлиять на народные поверья.
Там, где срезание последних колосьев считалось почетной обязанностью, оно приносило счастье — на последнего жнеца или жницу переходила, по народным представлениям, благотворная, плодоносная сила духа растительности. Поэтому во многих местах Шотландии между жнецами происходила борьба за возможность срезать последние колосья. Прибегали при этом к разным ухищрениям: покрывали, например, горсть колосьев землей, чтобы спрятать их до того момента, когда вся полоса будет сжата, и т. д. Но чаще эту работу просто поручали самой молодой и красивой девушке-жнице. Верили, что она должна после этого в течение года выйти замуж. То, что, по верованиям народа, дух растительности скрывается в последних колосьях, хорошо показывает обычай, записанный в Ланкашире в прошлом веке. В последний день жатвы все жнецы выходили на поле и начинали жать оставшуюся полосу со всех сторон кругом, в центре оставляя горстку несрезанных колосьев, которая стояла в поле в течение лунного месяца, для того, как объясняли местные жители, «чтобы дух зерна мог иметь время покинуть копны и перейти в несрезанные колосья». По истечении месяца жнецы выходили в поле и, взявшись за руки, семь раз обходили по кругу эти колосья, кланялись им. Затем самый искусный из жнецов срезал колосья, из них связывали «зерновую куклу», завертывали ее в тонкое полотно, украшали цветами и лентами и в процессии несли к дому хозяина поля, распевая жатвенные песни.
В ряде местностей Германии, например в Шварцвальде, срезать последние колосья тоже должна была невеста, невинная девушка или, по крайней мере, самая молодая жница, чтобы не спугнуть, по поверью, благословение. В алеманском Бадене и соседних районах Швейцарии последние колосья называли «горстью счастья» (Gliickshampfele). Поскольку в них сосредоточивалась вся сила роста, их оставляли в поле или же хранили в доме, в жилой комнате за распятием. Эти колосья обеспечивали не только благополучие для будущего урожая, но и расцвет семейного счастья, особенно благословение детей.
На Йоль из зёрен последнего снопа пекли праздничный хлеб, часть которого давали скоту. Зерно из этого снопа примешивали в посевной материал, чтобы придать силу роста хлебам следующего года. В Австрии в течение года последний сноп хранили в амбаре, нередко им, как воплощённой силе плодородия, застилали на Йоль полы комнат или праздничный стол. Колосья последнего снопа иногда служили предметом гаданий об урожае в будущем году.
В северо-западных и некоторых западных областях Германии на последнем возу увозили собранную на поле солому, укрепляли Майское Дерево, которое перед скашиванием последней полосы зерновых устанавливали в поле и украшали колосьями, лентами, цветами. На воз садились девушки и все вместе с пением отправлялись в деревню. И жнецов, и возниц, и деревце обливали водой (видимо, для вызова дождя на следующий год). В некоторых местах на последней телеге устанавливали ёлку или березу. Их украшали лентами или цветами, увешивали пирогами и колбасой; деревце затем прибивали к сараю, и там оно оставалось до следующего праздника урожая.
В Бадене на последний воз ставили ребенка с букетом в руке или женщину, называемую Erntegans («уборочный гусь»), с красным платком и букетом.
К отголоскам древних жертвоприношений в жатвенный период — поблагодарить богов, умилостивить духов — нас отсылают не только дары Водану и его коню, но и распространённый обычай убийства петуха для праздника. В Австрии в последний день жатвы петуха прятали под глиняной миской. Нашедший его убивал птицу ударами соломенного жгута или цепом. Позднее лишь разбивали на куски миску. Блюдо с этим зажаренным петухом помещали в центре праздничного стола в день окончания сбора урожая. Аналогично до 60-х годов XIX в. в графстве Берг (северо-западная Германия) в заключение уборки ржи отрубали петуху голову, укрепляли её на палке, обвитой колосьями, лентами и цветами, и на последней телеге въезжали с ней в деревню, где петуха варили и съедали. В Бадене петуха убивали обычно в сарае, и этот ритуал сопровождался танцем. На сеновале сидели музыканты, в середине сарая на шесте сидел петух, а вокруг шеста танцевали. Лучшая танцевальная пара выигрывала петуха, потом все вместе его съедали. В некоторых местах петуха откармливали к уборочной страде специально. В Дании под этот праздник в прошлом устраивали обрядовую игру: подвешивали живого петуха за ноги, намылив ему голову. Молодые люди на скаку пытались эту голову оторвать.
Со временем убиение петуха в целях благословения будущего урожая перешло в игру, которая в южной Германии местами сохранилась до середины XX в. Иногда на последнем возу привозили не живого, а деревянного петуха или же вырезанного из цветной бумаги. Около Марбурга после разгрузки воза деревянного или бумажного петуха прибивали к воротам сарая, где он и оставался до следующей страды. По мнению некоторых исследователей, петух в древности был также средством отпугивания злых сил.
Непременным элементом обрядности на празднике урожая был уборочный венок, корона или букет (Erntekranz, Erntekrona или Erntebuschel). Венки или короны плели по большей части из всех видов растущих в округе колосьев и переплетали цветами. Иногда в них добавляли и плоды огорода и сада. В прошлом одна из работниц преподносила венок хозяину (чаще помещику), у которого работала, а он выставлял всем угощение. Праздник сопровождался танцами, играми, пением, обильной едой. В Нижней Австрии сплетённый из колосьев «венок урожая» вешали на фронтоне дома В Мекленбурге существовал обычай справлять на праздник урожая свадьбы.
В Исландии, где в эпоху викингов зерно хотя и сеяли, но всё же основой хозяйства являлось скотоводство, начало августа было скорее временем ярмарок — и популярных в Исландии (и Скандинавии) конских боёв. По этим состязаниям современные асатруа и называют праздник Фрейфакси (Freyfaxi, Грива Фрейра, где fax или föx, «грива», — частый компонент имен лошадей). Ведь Фрейфакси звали одного из самых известных исландских коней, жеребца, которого Хравнкель Годи Фрейра посвятил своему богу.
Бой лошадей мог быть, как представляется, сам по себе ритуальным действием, сцена такого боя изображеная на камне из церкви в Хаггебю (Уппланд, Швеция — ок. 400-600гг. н.э.), на котором мы видим двух коней и мужчин, стравливающих их. Подобный же обычай бытовал в августе в Норвегии в Сетерсдале. Жеребцов, возбуждённых присутствием кобылы, ставили попарно друг против друга, и после борьбы следовали дикие скачки на неоседланных лошадях. И было известно, что «когда лошади хорошо кусают, это означает богатый урожай». Очень вероятно, что дошедшие до нас представления являются следами или замещением древних жертвоприношений, призванных восполнить силы Земли, видят в них и символическую схватку между ещё могущественным Летом и постепенно приближающейся Зимой.
Сегодня для приверженцев Асатру титул Фрейра «Бог Урожая» (Árgoð
, а так же имена его слуг — Бюггвир (Byggvir, Ячмень) и Бейла (Beyla, возможно, Пчела или Корова) — однозначно говорят о связи бога со временем жатвы. А пояснение Адама Бременского о роли Тора в жизни шведов («Тор (...) царит в эфире, он управляет громами и реками, ветрами и дождями, ясной погодой и урожаями. (...) Если грозит голод или мор, они приносят жертву идолу Тора») — о значении Громовержца, чья молния, как считалось, давала плодородие полям. О Торе напоминает и трактовка мифа о волосах Сив, его супруги, как о сжатом/сгоревшем и вновь колосящемся поле. Тем более, что в июле и августе гроза могла погубить труд всего лета. Интересно, что в Скандинавии люди полагали, что песок, в который ударила молния, хорошее средство против болезней. При этом считалось, что гром преследует троллей, а молнии идут зигзагами потому, что тролль пытается спастись.И уж совсем очевидны в этот день участие Матери Тора — Земли-Ёрды, Гевьён-землепашицы, и дарующих изобилие Ньёрда и Фуллы. Менее очевидным из мифологии, но дошедшим до нас из важнейшего источника — народной памяти — является важная роль Одина (и, если судить по Йолю, его Дикой Охоты) в благом завершении жатвы и благодарности за это. Характерно, однако, что и славянская обрядность намекает нам на связь с божеством, во многом Отцу Рун и Предводителю Павших близким — с Велесом.
Славяне: Зажинки и Спожинки.
читать дальшеКалендарное 1-е августа (старый стиль) ранее было на востоке не столько днём начала жатвы, которое определялось практическими соображениями, сколько «Маковея». Имя это народная этимология связала с маком. В этот день собирали созревший мак, из которого пекли «шулики» (Малороссия). По новому стилю этот церковный праздник сместился, соответственно, на 14й день августа. По-видимому, начало жатвы у нас, как и у германских народов, отмечалось менее торжественно, чем её окончание — Спожинки, и не привязывалось особо к церковному календарю, завися лишь от широты и погоды. А вот Спожинки в северных областях связывались с Успением — 15 августа по старому стилю (теперь православная церковь празднует его 28 августа, добровольно разорвав связь с полем и миром). Южнее — на Украине — ориентировочно Спожинки соотносились с Первым (Медовым, когда заламывали и приносили в церковь соты) Спасом, отмечавшимся 6 августа (теперь 19 августа).
Начало Жатвы, Зажинки, как уже сказано, разнилось в зависимости от региона и от погоды. На Украине, например, это происходило примерно «через неделю после Петровок» (т.е. в первой декаде июля), а в Тульской губернии начинали жать рожь с 16 июля (старый стиль, т.е. для нас в конце июля). Первый сжатый сноп в Тульской губернии назывался «именинным», вечером его приносили с песнями на гумно. Впереди шёл хозяин со снопом, за ним жнецы и работники (некогда именинный сноп приносился на барский двор). Именинный сноп обладал особыми свойствами: с него начинали молотьбу, его соломой кормили больную скотину, зерно от него виделось целебным для людей и птицы. Как сообщает И.П. Сахаров, «без именинного снопа не бывало посева», т.е. его зерном засевали поле под новый урожай, передавая ему силу и благо старого. Ещё один интересный момент — то, что на практике «Велесову бородку» оставляли не только в конце жатвы (как обычно пишут), но кое-где и в начале. В Костромской губернии, например, при начале работ оставляли на поле клок несжатого хлеба как «Волотка на бородку» (фольклорист поясняет, что «Волоткою» именовался верх снопа, а колос «волокном»). Так же Сахаров сообщает, что и в Малороссии старухи перед жатвою «завивают бороду Велесу» и что до этой бороды «во всё жнитво не касается рука жниц».
Сама жатва всегда была временем тяжёлого труда: под палящим солнцем, не разгибая спины, с волдырями на руках от жестких стеблей. И всё же работа, бывшая залогом процветания всего следующего года, породила красивейшие песни.
Жнеи молодые,
Серпы золотые!
Уж вы жните, жните,
Жните, не ленитесь,
А обжавши нивку,
Пейте, веселитесь!
Или
ВгорУ, сонечко, вгорУ,
Хай я нивоньку дожнУ.
Ой, лане-ланОчку,
Скажи ж мені правдОчку,
Чи будемо ми в кінці,
Чи будемо ми в вінці?
Ой, будЕм, доню, будЕм,
Лише нивоньку дожнЕм!
О весьма интересном обережном обычае-заклинании поры жатвы рассказывает Сахаров (приурочивая его к 5 августа, т.е. ближе к концу работ).
«Рачительные домоводицы из наших поселян находят нужным заклинать жнивы. Это, говорят они, будто нужно для того, чтобы нечистая сила не поселилась на жнивах и не выжила с пажитей скот. Для сего они, раннею зорёю, выходят на жнивы с маслом конопляным. Обращаясь на восток, говорят: «Мать сыра-земля! уйми ты всяку гадину нечистую от приворота, оборота и лихого дела». Проговоривши, выливают на землю масло. Потом, обращаясь на запад, говорят:«Мать сыра-земля! Поглоти ты нечистую силу в бездны кипучие, в смолу горючую». После сего выливают масло на землю. Обращаясь на юг, говорят: «Мать сыра-земля! Утоли ты все ветры полуденные со ненавистью, уйми пески сыпучие со метелями». Обращаясь на запад, говорят: :«Мать сыра-земля! Уйми ты ветры полуночные со тучами, содержи морозы со метелями». Здесь бросают сткляницу на землю»
Даже в достаточно скептическом пересказе фольклориста можно ощутить отголосок Силы...
Названия праздника конца работ разнились по регионам — Спожинки, Оспожинки, Госпожинки, Спожиницы, Обжинки, Вспожинки, Дежень, Овсяница, Оложиницы, Засидки, Складчины и т.д. (при этом одновременно в это время в степных областях начинался посев озимых, сопровождавшийся своими обрядами — Досевки, обычно три дня до Успения, три дня после)
Как видно из диалектных названий праздника — Складчины, Засидки, Талака (белорусское, украинский аналог «толока» — работа всем миром) — действо Спожинок носило мирской, т.е. общинный характер. На Руси вскладчину варили пиво, убивали барана, пекли пироги и сзывали родных и соседей праздновать окончание жатвы. Ранее в угощении своих людей принимал участие местный барин, обеспечивая праздничное застолье всему селу. Иногда мужчины общины несли каравай от всего мира — «ударить барину челом на новой новине», тот же, в свою очередь, угощал посланцев. В это же время жницы выходили в поле, обвязывали последней соломой серпы, и потом катались по стерне, приговаривая:
«Жнивка, жнивка, отдай мою силку: на пест, на колотило, на молотило, на кривое веретено!»
Как и первый, последний сноп именовали часто «именинным» (или «именинником»), наряжали в сарафан и кокошник, кое-где к нему приделывали руки, и с песнями несли на гостинный двор. Во время праздничного пира сноп все время стоял на столе. В Юхновском уезде Смоленской губернии две женщины несли именинный сноп на руках на господский двор, а другие пели и плясали вокруг. На дворе же одна из женщин выходила с веником и секла сноп с припевами (из краткого упоминания Сахарова не ясно, не местная ли это попытка изгнать потенциально вредную силу, как на западе). В Белоруссии последний сноп именовали «бабою», и тоже иногда повязывали платком и надевали на него рубаху. На Украине оставленный от жатвы сноп переплетали (иногда довольно причудливо), и ставили такой «дидух» на стол на рождество.
Кроме того, в Белоруссии, как и на Украине, на Обжинки жницы ходили по ниве, собирая оставшиеся пропущенные колосья и сплетая из жита венок. Одна из девушек одевала его на голову и все собравшиеся с песнями шли к хозяйскому двору. Хозяин поля (или местный помещик-пан) целовал девушку, принимал венок, вешал его под образами, а пришедшим (или всему селу) ставил угощение. Существенно, что на следующий год около 6 августа из него выколачивали зёрна и сеяли на новом лану.
Одна из песен Обжинок (орфография Н.Маркевича в издании 1860г.)
Ой чіе-жъ то поле
Зажовтило, стоя?
Иванове поле
Зажовтило, стоя;
Женьци молодыіи,
Серпи золотиіи,
Ой чіе-жъ то поле
Задримало, стоя?
То Грыцькове поле
Задримало, стоя;
Женьцы все старыіи,
Серпи все стальныіи;
А мы свому пану
Изробылы славу:
Жытечко пожалы,
Въ снопы повязалы,
У копи поклалы.
А мы свому пану
Изробылы славу:
Ой паночку нашъ,
Обжиночкив часъ!
Наиболее известный обычай Обжинок — уже знакомое по началу работ «завивание или верчение бородки». На поле оставляли несрезанными сколько-то колосьев, связывая их красной ниткой или выплетая из них косицу на манер бороды и пригибая колосья к земле, так что получалась арка. Иногда бороду ещё и закапывали в землю вместе с хлебом-солью, а сверху клали камень. Трава вокруг «бороды» выпалывалась. Кое-где, как на Волыни и Подляшье, «бороду» украшали цветами и лентами. Иногда само выплетание «бороды» осуществлялось ритуально-непросто, как, например, в Костромских краях:
«...Большуха завивает несжатые волотки, но не голой рукой, а с прихваткой, т.е. спускает рукав рубахи и, прихватив его, завивает волотки по солнышку...При этом говорит: вот тебе, Илья, борода, на лето уроди нам ржи да овса!»
Кому предназначен дар — говорили по-разному: Волосу, велету (велеты/волоты — древние могучие или предки, или, скорее, предшественники людей), Спасу, Николе и т.д. Звали заплетённые колосья и «козой», и «перепёлкой», и «дедом». Объясняют такой обычай, как и совершенно аналогичный в Западной и Северной Европе, представлением о духе зерна, живущем в последних колосках. Некоторые исследователи полагают, впрочем, что «борода» — позднейшее, символическое замещение ритуальной человеческой жертвы-«посланца» к предкам в благодарность за урожай. Думается, не случайно здесь и упоминание Волоса, имени, весьма близкого к «Велес» (чаще всего их и отождествляют, но … «два исследователя, три мнения»), и аналогии с Западной Европой и зерном «коню Вода».
Духу зерна (или божеству, или предкам) оставляли, как уже сказано, и дары: в Полесье: в последние колоски клали хлеб и соль. На Черниговщине ставили хлеб, соль и сосуд с водой. В последнем случае приговаривали:
Оце тобі, борода,
Хлеб, соль и вода!.
А потом ещё и добавляли: «Роди, Боже, на всяку долю: бедного и богатого!»
С «бородкой», как и с венком, и с именинным снопом, связан мотив передачи плодородия в нескончаемом круговращении лет. Из колосков «бороды» выминают немного зерна и закапывают в землю или просто сеют между стеблями той же «бороды». Получить силу зерна могли дети: мальчики могли пролазить через стебли бороды, что б быть богатыми. Тогда же девушки ворожили на урожай, кидая себе за спину серп. Если серп, падая, ударится о землю острым концом — урожаю на следующий год быть, но если тупым краем или рукояткой — примета плохая.
Был про «бороду» целый ряд песен:
Сидить ворон на копі,
Дивується «бороді»:
Ой, чия ж то «борода»,
Сріблом-золотом обвита?...
Или на Руси:
Уж мы вьём, вьём бороду
У Гаврилы на поле,
Завиваем бороду
Васильевича да на широком,
У Васильевича да на широком.
На нивы великой,
На полосы широкой,
Да на горы на высокой,
На земле чернопахотной,
На землице на пахотной...
Уже упоминался общинный характер жатвенной обрядности, что и не удивительно: жать даже личный надел всегда приглашали людей, обычно соседей, в свою очередь помогая потом им. Это был и способ выполнить тяжелую работу до дождей, и способ крепить связи между людьми, ту общину, которой веками держалось село. То на чём строится традиционная жизнь — единство и сотрудничество (как и на обратной их стороне — ответственности перед соседом и контроле «мира», отнюдь не всегда лёгком).... Вот записанная в 1893-м году, в Костромской губернии «помочанская» песня, посвященная непременному угощению потрудившихся на Выжинках:
Ты хозяин наш, ты хозяин,
Всему дому господин!
Наварил, сударь, хозяин,
Пива пья-пьянова про нас!
Накурил, сударь, хозяин,
Зелёнова, братцы, вина!
Нам не дóрого, хозяин,
Твоё пиво и вино!
Дорогá, сударь да хозяин,
Пир-беседа со гостьми!
Во беседушке, хозяин,
Люди добрые сидят,
Басни ба-бают, рассуждают,
Речь хорошу говорят…
Использованные материалы:
«Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Исторические корни и развитие обычаев» под ред. С.А.Токарева, И.Н. Гроздовой, Ю.В.Ивановой, С.Я.Серова. Академия наук СССР, Институт этнографии им. Н.Н. Миклухо-Маклая. Изд. «Наука», 1983.
К.Гундарссон, Д.Паксон и др. «Наш Трот»
R.Cleasby, G. Vigfusson An Icelandic-English Dictionary.
«Сказания русского народа, собранные И.П.Сахаровым»
«Обычаи, повѣрья, кухня и напитки малороссiян. Извлечено изъ нинѣшняго народнаго быта и составлено Николаемъ Маркевичем» (Репринтное воспроизведение издания 1860г.)
Н.Н.Велецкая. «Языческая символика славянских архаических ритуалов»
C.Ермолаев, Д.Гаврилов. «Время богов и время людей»
О.Воропай. «Звичаï нашого народу»
Википедия (откуда взята часть народных песен)
@темы: история, практика, фольклор, мифология, Фрейфакси, праздники
-
-
29.07.2012 в 02:34Спасибо большое )
-
-
30.07.2012 в 13:59-
-
31.07.2014 в 20:53-
-
01.08.2014 в 16:11