Продолжение темы про Хель (начало, окончание).
Для сравнения - мнение того, кто считает персонификацию Хозяйки Хельхейма достаточно поздней.
Заметка Илайджа Хель: место было, была ли женщина? в сообществе Древнесеверная культура и рунология. Привожу целиком (мои извинения ,что без спроса, но материал в открытом доступе, а сообщество выглядит заброшенным).
Хель: место было, была ли женщина?
Автор: Илайдж, октябрь 2007
читать дальшеВторая половина XX века в Европе была ознаменована новым подходом к изучению древнесеверной мифологии. Миф стал восприниматься не просто как самодостаточный текст, сохранившийся в рукописи, но как «живой» текст, бытовавший в своём конкретно-историческом контексте. Такой подход поставил ряд новых проблем перед исследователем, основной из которых стал вопрос, действительно ли зафиксированные в тексте представления о том или ином мифологическом персонаже бытовали среди населения. Таким образом, текст рукописи перестал быть самодостаточным доказательством существования определённых представлений.
Для России проблема идеализации текста остаётся актуальной и по нынешний день, отчасти из-за географической удалённости от Скандинавии, а следовательно, невозможности непосредственного анализа контекстов, отчасти из-за труднодоступности скандинавского материала в связи с недостаточным финансированием российской науки. Современный российский подход к древнесеверному мифу можно в общем охаратеризовать одной расхожей фразой: написанному верить.
Это эссе посвящено выяснению того, можно ли говорить о том, что Hel существовал в представлениях не только как мифологический локус нижнего мира, но и как сверхъестественное существо в образе женщины.
Как локус древнесеверного мифа, Хель – одно из нескольких мест, куда попадал скандинав после смерти в мире людей, Мидгарде. Среди мест пребывания мёртвых значились Вальгалла, священная гора (Helgafell), могильные курганы, палаты Фрейи Фолькванг1 и др. Могильные курганы обычно располагались неподалёку от хутора, хотя выборе места могли руководствоваться и особыми принципами: чтобы умерший родственник мог смотреть на корабли, проплывающие по фьорду или с холма приглядывать за хозяйством.2 Умершие предки могли пребывать и в священной горе, которая, равно как и могильный холм, находилась в местном ландшафте.3 Между отдельными местами для мёртвых логической связи не существовало,4 что подтверждает известный тезис о дискретности пространства древнесеверного мифа, высказанный М.И.Стеблин-Каменским.5
Само описание места мёртвых, Хель, у Снорри довольно мрачное.6 В нём отсутствует свойственная языческим представлениям о «загробной» жизни атмосфера пира и общинности. Большинство учёных соглашаются, что таким образом Снорри пытался сконструировать Хель как универсальное место пребывания мёртвых по христианскому прототипу.7 Аналогично он конструирует мрачный образ владычицы этого мира, которая им (или точнее, всеми девятью мирами8) распоряжается. Другие места пребывания мёртвых могут иметь или не иметь своих повелителей: Один главный в Вальгалле, Ран в своих палатах,9 Тор – в Трудхейме10, однако без повелителя остаются пирующие в курганах и священных горах. В этом отношении несущий позитивные коннотации Асгард находится в одной мифологической плоскости, что и Мидгард, мир людей.11
Таким образом, удалённость Хель от мира людей, отсутствие языческих идеалов и приближенность всех остальных мест к миру людей (даже палаты Ран в этом отношении лежат на пути людей) делают Хель вероятным местом для пребывания забытых мёртвых. Однако одновременно о приближенности Хель к миру людей могут свидетельствовать Речи Гримнира, 31, где Хель поставлена в вопросе о корнях Иггдрасиля в одну мифологическую плоскость с хримтурсами и людьми. Пребывание в одной плоскости хримтурсов и людей засвидетельствовано мотивацией походов на восток Тором в «Песне о Харбарде», 23.
Само слово hel используется для обозначения смерти или могилы. Fara til heljar, drepa mann til heljar – это общие обозначения глаголов «умирать» и «сражать».
Если в представленном в версии Снорри мифе о Бальдре путь в Хель лежит через мост, охраняемый великаншей Модгуд («Видение Гюльви», 49), то по версии Саксона Грамматика Торкиль проводит своих спутников через ряд препятствий, в итоге прибывая в царство Гейррёда, которое по облику соотносимо с палатами скандинавских хёвдингов: там есть высокое место наподобие трона, там находится Гейррёд со своими дочерьми и присутствуют другие «гости», хотя в свойственной для описаний потустороннего мира манере они также монстры.
Интересно в этой связи упоминание особых названий разных объектов жителями Хель в эддических «Речах Альвисса» в строфах 14 (месяц – колесо), 18 (туча – шлем-невидимка), 20 (ветер – порывистый). Разбивка групп по «семьям» (дверги, асы, ваны и др.) исключает отождествление жителей Хель с умершими. Иными словами, версия Саксона находит большую соотнесённость с другими древнесеверными мифологемами и в отдалённом потустороннем мире селит сверхъестественных существ, которые и не должны находится рядом с миром людей. Возможно, версия Саксона в описании нижнего мира более аутентична существовавшим представлениям, чем версия Снорри.
Своим появлением в качестве мифологического персонажа Хель, вполне возможно, обязана средневековому увлечению классическими культурами – греческой и римской. К тому же, помимо прочего, впитавшее в себя представления о греко-римском язычестве христианство позже проецировало их на все последующие языческие культуры. Хель как мифологическое место без покровителя было вполне подходящим для того, чтобы там появился персонаж, аналогичный греческой Персефоне.
О неаутеничности Хель как повелительнице нижнего мира может говорить и свидетельство Саксона Грамматика в «Деяниях датчан» (книга VIII), где повелевает нижним миром Гейррёд,12 причём представлена его генетическая связь с норнами и отражена другая мифологическая параллель – походы Тора на восток с целью бить великанов. Зафиксированный Саксоном образ Гейррёда и его покоев более надёжен с позиций отражения в ритуализированном быте и культовой деятельности древних германцев. Так, сюжет о богатствах подкрепляется практикой богатых вотивных захоронений, существовавшей до V в., и практикой принесения строительной жертвы, например, практиковавшейся на Готланде с раннего германского железного века и вплоть до позднего средневековья при строительстве церквей.13 В одной из саг о древних временах повелителем нижнего мира неожиданно выступает также Один, охраняющий таинственную накидку.14 Это может свидетельствовать о неустойчивости представлений о повелителе нижнего мира либо об отстутствии единого повелителя как такового.
У Снорри персонификация места как женщины Хель усиливается тем, что она стоит в одном ряду с другими персонификациями: «Мокрая Морось зовутся ее палаты, Голод — ее блюдо, Истощение — ее нож, Лежебока — слуга, Соня — служанка, Напасть — падающая на порог решетка, Одр Болезни — постель, Злая Кручина — полог ее» («Видение Гюльви», 34).
Характеристика Хель как наполовину синей («Видение Гюльви», 34) в прочей литературе прочно связана с Хель. Для драугов характерно описание blár sem Hel «синий как Хель». Geirmundar þáttr heljaskinns делает акцент на внешнем виде в описании близнецов Гейрмунда и Хамунда: «Они были близнецами. Они оба были уродливыми на вид. И что было самое примечательное об их уродливости, это то, что все думали, что никогда не видели кожи темнее, чем у этих мальчиков».15 Но вместе с тем, нужно помнить, что синий цвет связан с потусторонним в целом, а не конкретно с женщиной Хель.16
Синева и цвет мяса, а также свирепый вид становятся характеристиками владычицы Хель. Такое описание резко контрастирует с описанием Хель в «Снах Бальдра». Отчасти такая перемена может объясняться тем, что «для создания отвлечённого образа смерти в христианской поэзии (в особенности поздней) широко применяется приём аллегории. В персонифицированном образе смерти особенно ярко воплощаются те общезначимые негативные импликации, которые постоянно сопровождали данное понятие. Смерть приобретает черты страшного монстра (ср. Грендель)...».17 Такая древнеанглийская параллель может быть вполне уместной и для Скандинавии.
Объём той «новой» информации о Хель и её залах, которую предоставляет Снорри в «Видении Гюльви», разительно отличается от его описания Вальгаллы, где он ничего принципиально нового вообще не сообщает, переформулируя или несущественно детализируя уже известную по «Речам Гримнира» информацию.18 Поэтому вполне уместно предположение, что Хель как персонаж – это преимущественно творение самого Снорри.19 Вместе с тем, очевидно, что со смертью связан ряд сверхъестественных персонажей, как то валькирий, выполняющих функцию húsfreyja, женскую почётную обязанность. Опираясь на эту параллель, весьма вероятно, что эта связь могла стать канвой для персонификации Хель.20
В иконографии Хель как персонаж не идентифицируется. Была сделана неубедительная попытка отождествления Хель как персонажа со змееподобными животными, изображёнными на нескольких готландских стелах.21 Неубедительность такой параллели заключается в том, что, во-первых, Хель не упоминается как обретающая форму змеи, и во-вторых, мировой змей в древнесеверном мифе уже присутствует – это Йормундганд. Безусловно, связь иконографии готландских погребальных стел с проходом в мир мёртвых (т.н. helvegr) вполне уместна, а Йормундганд является близким родственником Хель, если следовать версии Снорри. Но вместе с тем такая неясная параллель вряд ли может быть использована для объяснения другой, не доказуемой из других источников, параллели. Однако, опираясь на упомянутую выше параллель, образ Хель как húsfreyja можно увидеть в тех изображениях на камнях, которые обычно соотносят с валькириями. Впрочем, параллель с валькириями более убедительна.
В скальдической поэзии в персонаже Хель воплощается смерть. Она распространена как в ранней скальдической поэзии, так и в поздней, и приобретает определённый эрос: смерть воспринимается как союз между умершим и женским персонажем из мира мёртвых, будь то Хель или Ран.22 В Саге об Инглингах Тьодольв говорит:
Себе на утеху
Владеет Хель
Дюггви конунгом.
Выбор на нем
Остановила
Локи дочь,
Сестра Волка.
Сага об Инглингах, гл. XVII
Хель в скальдической поэзии выступает как персонификация эроса в его классическом понимании. Хель представляет смерть, которая навечно сливается в объятьях с покойным скальдом. В «Утрате сыновей» (Sonatorrek, 25) Эгилля Скаллагримссона образ Хель не апеллирует к непосредственной богине, но отождествляется со смертью. «Образ Хель, стоящей на мысу и поджидающей скальда, так же зримо является его воображению, как и образы Эгира, Ран и Одина в других местах песни. Но в последней строке этот образ расплывается и обобщается в устойчивом словосочетании bíða heljar ’ждать смерти‘, уже свободном от каких-либо ситуативных привязок».23
Ныне тяжко мне:
противника Твегги (=Одина)
родная сестра
стоит на мысу;
однако ж буду рад
по доброй воле
и без унынья
Хель (=смерти) ожидать.
(пер. О.А.Смирницкой)
Скальдическая поэзия использует образ женщины Хель в составе кеннингов. В «Перечне Инглингов» Тьодольва Хель называется дочерью Локи, сестрой волка и сестрой Нарви (7), в «Утрате сыновей» Эгилля Скаллагримссона родом Нарви. Идентичность Хель, как и любой другой женщины, построена через мужчин её рода, – указывает Кэролайн Лэррингтон.24 Посредством такого определения её идентичности (ср. определение Ярла и его жены через родственные связи в «Песне о Риге»), Хель изображается как женщина высокого класса. В «Снах Бальдра» она выполняет эту роль с успехом, когда готовит напиток для Бальдра в высоких залах (скальдическое hásalar Heljar). В висе Торбьёрна Брунасона пожелавшая смерти поэту женщина характеризуется как «питьё-подающая женщина желает яблоки Хель для меня». В этом случае возможна персонификация Хель, равно как и обозначение Хель как места. Такая общая картина представляет место Хель подобным Вальгалле, где присутствуют высокие залы, а подающим напиток валькириям соответствует сама Хель, и даже яблоки Хель могут быть подобны яблокам Идунн, иллюстрируя оппозицию верх/низ-жизнь/смерть. И оба посмертных места, Вальгалла и Хель, соответствуют обстановке пиршественных залов конунга.25
Поскольку культ и ритуал составляли фундамент религии викингов,26 а письменные свидетельства и данные материальной культуры говорят о том, что культ предков, воплощавшийся в культе легендарных предков, мифологических персонажей, защиты от заложных покойников, погребальных пиров, роли курганов как мест для тинга и подношений сверхъестественным существам, богатом погребальном инвентаре, занимал одно из центральных мест в жизни древнего скандинава. Такое положение культа предков в родовом обществе и имеющиеся археологические находки не позволяет фривольно утверждать, что представление о Хель как женском персонаже существовало, но не сохранилось. Сцены, связанные с переходом в мир мёртвых, неоднократно встречаются на камнях: Один на восьминогом Слейпнире, мотив húsfreyja, отождествляемой чаще всего с валькириями, встречающими эйнхериев, ритуальное повешение и др.
Учитывая дискретность пространства языческого мифа и многообразность мест пребывания мёртвых, можно предположить, что Снорри по аналогии с христианским мифом сконструировал Хель как владычицу мира мёртвых Хель. Собственно в христианское время Хель и становится прямым аналогом христианского ада, связанным с идеей посмертного наказания и воздаяния, чуждыми языческой культуре, исповедующей принцип ограниченной посмертной жизни (пока жива память, «жив» и покойный родственник).27
Также вполне вероятно, что представление о владычице Хель складывалось в позднюю языческую эпоху, таким образом захватывая и эддические песни, и раннюю скальдическую поэзию. Владычица Хель была, подобно валькириям в Вальгалле, гостеприимной хозяйкой, и только позже Хель приобретает по христианском прототипу черты свирепой уродливой великанши. Иными словами, для традиционного язычества представление о Хель могло не существовать или нести более положительные смыслы, чем в сохранившихся источниках, хотя анализ доступных источников всё же приводит к тому, что Хель был всего лишь одним из множества мифологических локусов – мест пребывания умерших.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Палаты Фрейи известны по эддическим «Речам Гримнира», 14.
2 Spatacean Cristina. Women in the Viking Age. Death, Life after Death and Burial Customs. University of Oslo, 2006. P. 29.
3 Пример пребывания в священной горе см. в Eyrbyggja saga, 4; также в Книге о заселении Исландии, гл. 68, 97 и 197. Возможно, пребывание в горе отражает проекцию мифа о Вальгалле: в Швеции есть несколько гор с созвучными названиями: Valhall, Valshall, Valhalla.
4 В Eyrbyggja saga рассказывается, как Торстейн, сын Торольва, утонул одной осенью. Его отец, Торольв, был большим поклонником Тора и когда он поселился в Исландии, то обнаружил священную гору (Нelgafell). Пока ещё никто не знал о смерти Торстейна, один из его пастухов увидел, как гора открылась, чтобы принять Торстейна и его товарищей. (Eyrbyggja saga, IX). Неясно, кто же те люди, что пировали в горе, ведь единственный, кто умер в Исландии, был Торольв. Торстейн утонул с товарищами, так что может подразумеваться, что они пировали там же. Однако это противоречит собственному свидетельству этой саги, что утопленники попадают в царство Ран (Eyrbyggja saga, LIV). Поклонявшийся Тору годи Торольв и его сын, посвящённый этому богу (Тор-стейн), после смерти проводят дни в горе, а не в залах Тора.
5 Стеблин-Каменский М.И. Труды по филологии. СПб., 2003. С. 242 и след.
6 См. также усиление мрачности в «Прорицании вёльвы», 38.
7 Spatacean Cristina. Op.cit. P. 31.
8 «Видение Гюльви», 34. Ср. также упоминание девяти подземных миров в Речах Вафтруднира, 43.
9 Пример пребывания мёртвых в палатах Ран см. в: Eyrbyggja saga, 54.
10 Ср. обвинение Тора в том, что он принимал в своих палатах рабов («Песнь о Харбарде», 24).
11 Согласно «Видению Гюльви» в Асгард можно приехать. Ср. также карту сакральной топографии в: Хлевов А.А. Предвестники викингов: Северная Европа в I–VIII вв. СПб., 2003. С. 145.
12 Хотя нужно заметить, что царство Гейррёда не называется царством мёртвых и расположено на Ódainsakr, земле не-мёртвых.
13 Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1934-1954. М., 2004. С. 149-150.
14 Egils Saga ok Ásmundar, XIII.
15 Bragg Lois. Disfigurement, Disability, and Dis-integration in Sturlunga saga // Alvíssmál. Vol. 4. P. 20.
16 Синий цвет в древнесеверной литературе
17 Русяцкене Р. Лексика, обозначающая «смерть», в контексте древнеанглийской поэзии // Слово в перспективе литературной эволюции: К 100-летию М.И.Стеблин-Каменского. М., 2004. С. 277.
18 Ellis H.R. The Road To Hel. A Study of the Conception of the Dead in Old Norse Literature. New York, 1968. P. 68.
19 Ibid. P. 84. Хотя это предположение подверглось критике: Ганина Н.А. Готская языческая лексика. М., 2001. С. 25.
20 Ср. поведение великанши, отождествляемой исследователями с владычицей Хель, в «Поездке Брюнхильд в Хель».
21 Hupfauf Peter R. Signs and symbols represented in Germanic, particularly early Scandinavian, iconography between the Migration Period and the end of the Viking Age. Thesis submitted for the degree of Doctor of Philosophy. University of Sydney, 2003. P. 231
22 Spatacean Cristina. Op.cit. P. 31, 64.
23 Смирницкая О.А. Древнегерманская поэзия. Каноны и толкования. М., 2005. С. 88.
24 Larrington Carolyne. Loki's Children // Proceedings of the 13th International Saga Conference. Durham and York, 6th-12th August, 2006.
25 Губанов И.Б. Культура и общество скандинавов эпохи викингов. СПб., 2004. С. 47.
26 Spatacean Cristina. Op.cit. P.27.
27 Ibid. P. 34.
(с)
Для сравнения - мнение того, кто считает персонификацию Хозяйки Хельхейма достаточно поздней.
Заметка Илайджа Хель: место было, была ли женщина? в сообществе Древнесеверная культура и рунология. Привожу целиком (мои извинения ,что без спроса, но материал в открытом доступе, а сообщество выглядит заброшенным).
Хель: место было, была ли женщина?
Автор: Илайдж, октябрь 2007
читать дальшеВторая половина XX века в Европе была ознаменована новым подходом к изучению древнесеверной мифологии. Миф стал восприниматься не просто как самодостаточный текст, сохранившийся в рукописи, но как «живой» текст, бытовавший в своём конкретно-историческом контексте. Такой подход поставил ряд новых проблем перед исследователем, основной из которых стал вопрос, действительно ли зафиксированные в тексте представления о том или ином мифологическом персонаже бытовали среди населения. Таким образом, текст рукописи перестал быть самодостаточным доказательством существования определённых представлений.
Для России проблема идеализации текста остаётся актуальной и по нынешний день, отчасти из-за географической удалённости от Скандинавии, а следовательно, невозможности непосредственного анализа контекстов, отчасти из-за труднодоступности скандинавского материала в связи с недостаточным финансированием российской науки. Современный российский подход к древнесеверному мифу можно в общем охаратеризовать одной расхожей фразой: написанному верить.
Это эссе посвящено выяснению того, можно ли говорить о том, что Hel существовал в представлениях не только как мифологический локус нижнего мира, но и как сверхъестественное существо в образе женщины.
Как локус древнесеверного мифа, Хель – одно из нескольких мест, куда попадал скандинав после смерти в мире людей, Мидгарде. Среди мест пребывания мёртвых значились Вальгалла, священная гора (Helgafell), могильные курганы, палаты Фрейи Фолькванг1 и др. Могильные курганы обычно располагались неподалёку от хутора, хотя выборе места могли руководствоваться и особыми принципами: чтобы умерший родственник мог смотреть на корабли, проплывающие по фьорду или с холма приглядывать за хозяйством.2 Умершие предки могли пребывать и в священной горе, которая, равно как и могильный холм, находилась в местном ландшафте.3 Между отдельными местами для мёртвых логической связи не существовало,4 что подтверждает известный тезис о дискретности пространства древнесеверного мифа, высказанный М.И.Стеблин-Каменским.5
Само описание места мёртвых, Хель, у Снорри довольно мрачное.6 В нём отсутствует свойственная языческим представлениям о «загробной» жизни атмосфера пира и общинности. Большинство учёных соглашаются, что таким образом Снорри пытался сконструировать Хель как универсальное место пребывания мёртвых по христианскому прототипу.7 Аналогично он конструирует мрачный образ владычицы этого мира, которая им (или точнее, всеми девятью мирами8) распоряжается. Другие места пребывания мёртвых могут иметь или не иметь своих повелителей: Один главный в Вальгалле, Ран в своих палатах,9 Тор – в Трудхейме10, однако без повелителя остаются пирующие в курганах и священных горах. В этом отношении несущий позитивные коннотации Асгард находится в одной мифологической плоскости, что и Мидгард, мир людей.11
Таким образом, удалённость Хель от мира людей, отсутствие языческих идеалов и приближенность всех остальных мест к миру людей (даже палаты Ран в этом отношении лежат на пути людей) делают Хель вероятным местом для пребывания забытых мёртвых. Однако одновременно о приближенности Хель к миру людей могут свидетельствовать Речи Гримнира, 31, где Хель поставлена в вопросе о корнях Иггдрасиля в одну мифологическую плоскость с хримтурсами и людьми. Пребывание в одной плоскости хримтурсов и людей засвидетельствовано мотивацией походов на восток Тором в «Песне о Харбарде», 23.
Само слово hel используется для обозначения смерти или могилы. Fara til heljar, drepa mann til heljar – это общие обозначения глаголов «умирать» и «сражать».
Если в представленном в версии Снорри мифе о Бальдре путь в Хель лежит через мост, охраняемый великаншей Модгуд («Видение Гюльви», 49), то по версии Саксона Грамматика Торкиль проводит своих спутников через ряд препятствий, в итоге прибывая в царство Гейррёда, которое по облику соотносимо с палатами скандинавских хёвдингов: там есть высокое место наподобие трона, там находится Гейррёд со своими дочерьми и присутствуют другие «гости», хотя в свойственной для описаний потустороннего мира манере они также монстры.
Интересно в этой связи упоминание особых названий разных объектов жителями Хель в эддических «Речах Альвисса» в строфах 14 (месяц – колесо), 18 (туча – шлем-невидимка), 20 (ветер – порывистый). Разбивка групп по «семьям» (дверги, асы, ваны и др.) исключает отождествление жителей Хель с умершими. Иными словами, версия Саксона находит большую соотнесённость с другими древнесеверными мифологемами и в отдалённом потустороннем мире селит сверхъестественных существ, которые и не должны находится рядом с миром людей. Возможно, версия Саксона в описании нижнего мира более аутентична существовавшим представлениям, чем версия Снорри.
Своим появлением в качестве мифологического персонажа Хель, вполне возможно, обязана средневековому увлечению классическими культурами – греческой и римской. К тому же, помимо прочего, впитавшее в себя представления о греко-римском язычестве христианство позже проецировало их на все последующие языческие культуры. Хель как мифологическое место без покровителя было вполне подходящим для того, чтобы там появился персонаж, аналогичный греческой Персефоне.
О неаутеничности Хель как повелительнице нижнего мира может говорить и свидетельство Саксона Грамматика в «Деяниях датчан» (книга VIII), где повелевает нижним миром Гейррёд,12 причём представлена его генетическая связь с норнами и отражена другая мифологическая параллель – походы Тора на восток с целью бить великанов. Зафиксированный Саксоном образ Гейррёда и его покоев более надёжен с позиций отражения в ритуализированном быте и культовой деятельности древних германцев. Так, сюжет о богатствах подкрепляется практикой богатых вотивных захоронений, существовавшей до V в., и практикой принесения строительной жертвы, например, практиковавшейся на Готланде с раннего германского железного века и вплоть до позднего средневековья при строительстве церквей.13 В одной из саг о древних временах повелителем нижнего мира неожиданно выступает также Один, охраняющий таинственную накидку.14 Это может свидетельствовать о неустойчивости представлений о повелителе нижнего мира либо об отстутствии единого повелителя как такового.
У Снорри персонификация места как женщины Хель усиливается тем, что она стоит в одном ряду с другими персонификациями: «Мокрая Морось зовутся ее палаты, Голод — ее блюдо, Истощение — ее нож, Лежебока — слуга, Соня — служанка, Напасть — падающая на порог решетка, Одр Болезни — постель, Злая Кручина — полог ее» («Видение Гюльви», 34).
Характеристика Хель как наполовину синей («Видение Гюльви», 34) в прочей литературе прочно связана с Хель. Для драугов характерно описание blár sem Hel «синий как Хель». Geirmundar þáttr heljaskinns делает акцент на внешнем виде в описании близнецов Гейрмунда и Хамунда: «Они были близнецами. Они оба были уродливыми на вид. И что было самое примечательное об их уродливости, это то, что все думали, что никогда не видели кожи темнее, чем у этих мальчиков».15 Но вместе с тем, нужно помнить, что синий цвет связан с потусторонним в целом, а не конкретно с женщиной Хель.16
Синева и цвет мяса, а также свирепый вид становятся характеристиками владычицы Хель. Такое описание резко контрастирует с описанием Хель в «Снах Бальдра». Отчасти такая перемена может объясняться тем, что «для создания отвлечённого образа смерти в христианской поэзии (в особенности поздней) широко применяется приём аллегории. В персонифицированном образе смерти особенно ярко воплощаются те общезначимые негативные импликации, которые постоянно сопровождали данное понятие. Смерть приобретает черты страшного монстра (ср. Грендель)...».17 Такая древнеанглийская параллель может быть вполне уместной и для Скандинавии.
Объём той «новой» информации о Хель и её залах, которую предоставляет Снорри в «Видении Гюльви», разительно отличается от его описания Вальгаллы, где он ничего принципиально нового вообще не сообщает, переформулируя или несущественно детализируя уже известную по «Речам Гримнира» информацию.18 Поэтому вполне уместно предположение, что Хель как персонаж – это преимущественно творение самого Снорри.19 Вместе с тем, очевидно, что со смертью связан ряд сверхъестественных персонажей, как то валькирий, выполняющих функцию húsfreyja, женскую почётную обязанность. Опираясь на эту параллель, весьма вероятно, что эта связь могла стать канвой для персонификации Хель.20
В иконографии Хель как персонаж не идентифицируется. Была сделана неубедительная попытка отождествления Хель как персонажа со змееподобными животными, изображёнными на нескольких готландских стелах.21 Неубедительность такой параллели заключается в том, что, во-первых, Хель не упоминается как обретающая форму змеи, и во-вторых, мировой змей в древнесеверном мифе уже присутствует – это Йормундганд. Безусловно, связь иконографии готландских погребальных стел с проходом в мир мёртвых (т.н. helvegr) вполне уместна, а Йормундганд является близким родственником Хель, если следовать версии Снорри. Но вместе с тем такая неясная параллель вряд ли может быть использована для объяснения другой, не доказуемой из других источников, параллели. Однако, опираясь на упомянутую выше параллель, образ Хель как húsfreyja можно увидеть в тех изображениях на камнях, которые обычно соотносят с валькириями. Впрочем, параллель с валькириями более убедительна.
В скальдической поэзии в персонаже Хель воплощается смерть. Она распространена как в ранней скальдической поэзии, так и в поздней, и приобретает определённый эрос: смерть воспринимается как союз между умершим и женским персонажем из мира мёртвых, будь то Хель или Ран.22 В Саге об Инглингах Тьодольв говорит:
Себе на утеху
Владеет Хель
Дюггви конунгом.
Выбор на нем
Остановила
Локи дочь,
Сестра Волка.
Сага об Инглингах, гл. XVII
Хель в скальдической поэзии выступает как персонификация эроса в его классическом понимании. Хель представляет смерть, которая навечно сливается в объятьях с покойным скальдом. В «Утрате сыновей» (Sonatorrek, 25) Эгилля Скаллагримссона образ Хель не апеллирует к непосредственной богине, но отождествляется со смертью. «Образ Хель, стоящей на мысу и поджидающей скальда, так же зримо является его воображению, как и образы Эгира, Ран и Одина в других местах песни. Но в последней строке этот образ расплывается и обобщается в устойчивом словосочетании bíða heljar ’ждать смерти‘, уже свободном от каких-либо ситуативных привязок».23
Ныне тяжко мне:
противника Твегги (=Одина)
родная сестра
стоит на мысу;
однако ж буду рад
по доброй воле
и без унынья
Хель (=смерти) ожидать.
(пер. О.А.Смирницкой)
Скальдическая поэзия использует образ женщины Хель в составе кеннингов. В «Перечне Инглингов» Тьодольва Хель называется дочерью Локи, сестрой волка и сестрой Нарви (7), в «Утрате сыновей» Эгилля Скаллагримссона родом Нарви. Идентичность Хель, как и любой другой женщины, построена через мужчин её рода, – указывает Кэролайн Лэррингтон.24 Посредством такого определения её идентичности (ср. определение Ярла и его жены через родственные связи в «Песне о Риге»), Хель изображается как женщина высокого класса. В «Снах Бальдра» она выполняет эту роль с успехом, когда готовит напиток для Бальдра в высоких залах (скальдическое hásalar Heljar). В висе Торбьёрна Брунасона пожелавшая смерти поэту женщина характеризуется как «питьё-подающая женщина желает яблоки Хель для меня». В этом случае возможна персонификация Хель, равно как и обозначение Хель как места. Такая общая картина представляет место Хель подобным Вальгалле, где присутствуют высокие залы, а подающим напиток валькириям соответствует сама Хель, и даже яблоки Хель могут быть подобны яблокам Идунн, иллюстрируя оппозицию верх/низ-жизнь/смерть. И оба посмертных места, Вальгалла и Хель, соответствуют обстановке пиршественных залов конунга.25
Поскольку культ и ритуал составляли фундамент религии викингов,26 а письменные свидетельства и данные материальной культуры говорят о том, что культ предков, воплощавшийся в культе легендарных предков, мифологических персонажей, защиты от заложных покойников, погребальных пиров, роли курганов как мест для тинга и подношений сверхъестественным существам, богатом погребальном инвентаре, занимал одно из центральных мест в жизни древнего скандинава. Такое положение культа предков в родовом обществе и имеющиеся археологические находки не позволяет фривольно утверждать, что представление о Хель как женском персонаже существовало, но не сохранилось. Сцены, связанные с переходом в мир мёртвых, неоднократно встречаются на камнях: Один на восьминогом Слейпнире, мотив húsfreyja, отождествляемой чаще всего с валькириями, встречающими эйнхериев, ритуальное повешение и др.
Учитывая дискретность пространства языческого мифа и многообразность мест пребывания мёртвых, можно предположить, что Снорри по аналогии с христианским мифом сконструировал Хель как владычицу мира мёртвых Хель. Собственно в христианское время Хель и становится прямым аналогом христианского ада, связанным с идеей посмертного наказания и воздаяния, чуждыми языческой культуре, исповедующей принцип ограниченной посмертной жизни (пока жива память, «жив» и покойный родственник).27
Также вполне вероятно, что представление о владычице Хель складывалось в позднюю языческую эпоху, таким образом захватывая и эддические песни, и раннюю скальдическую поэзию. Владычица Хель была, подобно валькириям в Вальгалле, гостеприимной хозяйкой, и только позже Хель приобретает по христианском прототипу черты свирепой уродливой великанши. Иными словами, для традиционного язычества представление о Хель могло не существовать или нести более положительные смыслы, чем в сохранившихся источниках, хотя анализ доступных источников всё же приводит к тому, что Хель был всего лишь одним из множества мифологических локусов – мест пребывания умерших.
--------------------------------------------------------------------------------
1 Палаты Фрейи известны по эддическим «Речам Гримнира», 14.
2 Spatacean Cristina. Women in the Viking Age. Death, Life after Death and Burial Customs. University of Oslo, 2006. P. 29.
3 Пример пребывания в священной горе см. в Eyrbyggja saga, 4; также в Книге о заселении Исландии, гл. 68, 97 и 197. Возможно, пребывание в горе отражает проекцию мифа о Вальгалле: в Швеции есть несколько гор с созвучными названиями: Valhall, Valshall, Valhalla.
4 В Eyrbyggja saga рассказывается, как Торстейн, сын Торольва, утонул одной осенью. Его отец, Торольв, был большим поклонником Тора и когда он поселился в Исландии, то обнаружил священную гору (Нelgafell). Пока ещё никто не знал о смерти Торстейна, один из его пастухов увидел, как гора открылась, чтобы принять Торстейна и его товарищей. (Eyrbyggja saga, IX). Неясно, кто же те люди, что пировали в горе, ведь единственный, кто умер в Исландии, был Торольв. Торстейн утонул с товарищами, так что может подразумеваться, что они пировали там же. Однако это противоречит собственному свидетельству этой саги, что утопленники попадают в царство Ран (Eyrbyggja saga, LIV). Поклонявшийся Тору годи Торольв и его сын, посвящённый этому богу (Тор-стейн), после смерти проводят дни в горе, а не в залах Тора.
5 Стеблин-Каменский М.И. Труды по филологии. СПб., 2003. С. 242 и след.
6 См. также усиление мрачности в «Прорицании вёльвы», 38.
7 Spatacean Cristina. Op.cit. P. 31.
8 «Видение Гюльви», 34. Ср. также упоминание девяти подземных миров в Речах Вафтруднира, 43.
9 Пример пребывания мёртвых в палатах Ран см. в: Eyrbyggja saga, 54.
10 Ср. обвинение Тора в том, что он принимал в своих палатах рабов («Песнь о Харбарде», 24).
11 Согласно «Видению Гюльви» в Асгард можно приехать. Ср. также карту сакральной топографии в: Хлевов А.А. Предвестники викингов: Северная Европа в I–VIII вв. СПб., 2003. С. 145.
12 Хотя нужно заметить, что царство Гейррёда не называется царством мёртвых и расположено на Ódainsakr, земле не-мёртвых.
13 Зеленин Д.К. Избранные труды. Статьи по духовной культуре. 1934-1954. М., 2004. С. 149-150.
14 Egils Saga ok Ásmundar, XIII.
15 Bragg Lois. Disfigurement, Disability, and Dis-integration in Sturlunga saga // Alvíssmál. Vol. 4. P. 20.
16 Синий цвет в древнесеверной литературе
17 Русяцкене Р. Лексика, обозначающая «смерть», в контексте древнеанглийской поэзии // Слово в перспективе литературной эволюции: К 100-летию М.И.Стеблин-Каменского. М., 2004. С. 277.
18 Ellis H.R. The Road To Hel. A Study of the Conception of the Dead in Old Norse Literature. New York, 1968. P. 68.
19 Ibid. P. 84. Хотя это предположение подверглось критике: Ганина Н.А. Готская языческая лексика. М., 2001. С. 25.
20 Ср. поведение великанши, отождествляемой исследователями с владычицей Хель, в «Поездке Брюнхильд в Хель».
21 Hupfauf Peter R. Signs and symbols represented in Germanic, particularly early Scandinavian, iconography between the Migration Period and the end of the Viking Age. Thesis submitted for the degree of Doctor of Philosophy. University of Sydney, 2003. P. 231
22 Spatacean Cristina. Op.cit. P. 31, 64.
23 Смирницкая О.А. Древнегерманская поэзия. Каноны и толкования. М., 2005. С. 88.
24 Larrington Carolyne. Loki's Children // Proceedings of the 13th International Saga Conference. Durham and York, 6th-12th August, 2006.
25 Губанов И.Б. Культура и общество скандинавов эпохи викингов. СПб., 2004. С. 47.
26 Spatacean Cristina. Op.cit. P.27.
27 Ibid. P. 34.
(с)
@темы: история, статьи, мифология, традиции, боги и богини