Данный текст по теме жертвоприношения выкладывается в рамках подготовки к стриму, планируемому после Летнего Солнцестояния в рамках обсуждения скандинавского и германского язычества, - как основа для обсуждения.
Начало текста
Роль и смысл дара.
читать дальшеВсё, что было сказано о жертве-даре как основной форме германского жертвоприношения, укладываются в концепцию do ut des (римская формула, означающая «даю, чтобы дал») или его полного аналога в религиозных текстах на санскрите dadame se, dehi me. Концепцию древнюю и всеобщую, и достаточно сложную, что бы не считать её лишь до-денежным аналогом купли-продажи. Для понимания принципа одаривания, общего для индоевропейских народов (и не только для них), следует обратиться к истории и понятию дара в языческих обществах с самых ранних времён.
С внешней точки зрения институт обмена дарами служит способом перераспределения материальных ценностей и укрепления социальных связей внутри общины или вне её, тем, что М.Мосс в своём труде «Опыт о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах» называл «системой совокупных тотальных поставок»[6] . Одновременно достойное наделение дарами или выдающийся обмен подарками являются и способом завоевать авторитет для дарящего, и обязанностью того, кто авторитетом наделён в силу занимаемого положения (вождя, предводителя). При этом дар мог служить одновременно и приглашением к диалогу (отвергнутый дар означает неприкрытую враждебность), и укреплением иерархических связей (дар в обмен за службу, дар как дань), вызовом в состязании щедрости между равными (одариваемый не может, не потеряв чести, не отдариться в ответ и до этого момента находится в зависимом положении), и, наоборот, признанием равенства: одариваемого сочли способным ответить тем же. Мог дар быть и составной частью иного социального обмена, таковы приданое и свадебный выкуп, а для германских народов — утренний дар мужа жене после первой ночи, таковы германские же, долго державшиеся в деревнях и на периферии, правила залога, когда любая сделка им сопровождается, даже если это вручаемая до выполнения договорённости безделушка… Примеров множество, но важно, что основой этой системы служит не только непосредственная рыночная, статусная или утилитарная ценность вещи, но и вера в присущую ей особую магическую силу, во власть чужого предмета (и её прежнего хозяина) над получившим, что и требовалось нейтрализовать, точнее, уравновесить равноценным даром (или завершением сделки, после чего залог возвращался). М.Мосс подробно рассматривает роль залога в древнем праве, в народных обычаях и бытовых сделках западноевропейских стран. И в более ранний период обмен дарами, согласно Тациту и поздним источникам сопровождал брак, рассматривавшийся как «покупка» жены. Можем мы вспомнить вспомнить и залог Одина, оставленный в источнике Мимира. И роковые сокровища с присущей им особой магической силой, мотив пронизывающий древние сказания, будь то «Беовульф» или песни «Эдды» («золото звонкое, клад огнекрасный погубит тебя» ), и роль золота как показателя Удачи правителя или воина, причём Удачи, которой надлежало делиться. Ещё Тацит писал о дарах межплеменных и в среде дружины в «О происхождении германцев и местоположении Германии», 14
…ведь от щедрости своего вождя они требуют боевого коня, той же жаждущей крови и победоносной фрамеи; что же касается пропитания и хоть простого, но обильного угощения на пирах, то они у них вместо жалованья
(…)
У их общин существует обычай, чтобы каждый добровольно уделял вождям кое-что от своего скота и плодов земных, и это, принимаемое теми как дань уважения, служит также для удовлетворения их нужд. Особенно радуют их дары от соседних племен, присылаемые не только отдельными лицами, но и от имени всего племени, каковы отборные кони, великолепно отделанное оружие, фалеры и почетные ожерелья; а теперь мы научили их принимать и деньги.
(с)
Собственно роль государя в эпосе и состоит в наделении дружины богатствами в обмен на верную службу, и скальдические эпитеты «враг злата», «дробитель колец» и им подобные для вождей и знатных людей говорят всё о той же обязанности (именно обязанности!) быть щедрым, что бы стать достойным своего места. Как сказано в «Беовульфе», 19-26:
С детства наследник
добром и дарами
дружбу дружины
должен стяжать,
дабы, когда возмужает,
соратники
стали с ним о бок,
верные долгу,
если случится война, —
ибо мужу
должно достойным
делом в народе
славу снискать!
Как уже сказано, золото или легендарная вещь (например, меч из кургана) в сознании людей приобретает свою магическую власть и силу, и ценность предмета в таком качестве много выше, чем количество товара, на которое его обменяли бы по весу (вспомним вдохновенное описание оружия в том же «Беовульфе»). Однако вещь может быть и враждебна, особенно если получена неравным обменом или вручена с недобрыми намерениями. Не приносит счастья запястье, отнятое у мертвого викинга Соти Хёрду сыну Гримкеля и тем, кому оно потом отошло, проклятый Андвари клад дракона губит сперва родню Отра, затем Сигурда и Гьюкунгов, постоянный эпитет золота — красное — вызывает ассоциации с кровью…
Если брать отношение к системе даров в целом, то все сказанное о даре как основе общежития, мериле авторитета и воплощении социальных связей находит подтверждение в ранней истории германских народов. Тацит записывал в «О происхождении германцев и местоположении Германии», 21:
Не существует другого народа, который с такой же охотою затевал бы пирушки и был бы столь же гостеприимен. Отказать кому-нибудь в крове, на их взгляд, — нечестие, и каждый старается попотчевать гостя в меру своего достатка. А когда всем его припасам приходит конец, тот, кто только что был хозяином, указывает, где им окажут радушный приём, и вместе со своим гостем направляется к ближайшему дому, куда они и заходят без приглашения. Но это несущественно: их обоих принимают с одинаковою сердечностью. Подчиняясь законам гостеприимства, никто не делает различия между знакомым и незнакомым. Если кто, уходя, попросит приглянувшуюся ему вещь, её, по обычаю, тотчас же вручают ему. Впрочем, с такою же лёгкостью дозволяется попросить что-нибудь взамен отданного. Они радуются подаркам; не считая своим должником того, кого одарили, они и себя не считают обязанными за то, что ими получено.
(c)
При этом последняя фраза представляется результатом непонимания римлянином чужой культуры, где возмещение даров входило в подразумеваемую необходимость, о чем и говорится непосредственно перед этим. Зато слова о подарке перед уходом напоминают исландский обычай: хозяин на прощанье одаривал побывавших у него на пиру, при этом и дар, и сам пир, его пышность и щедрость были событиями достопамятными, их упоминали как показатель славы (той, что переживает людей) и авторитета.
Однако яснее всего о роли и смысле даре говорят, наверное, строфы «Речей Высокого»[7] :
39.Fannk-a ek mildan mann
eða svá matar góðan,
at væri-t þiggja þegit,
eða síns fear
svági [glöggvan],
at leið sé laun, ef þægi.
Не встречал я щедрого (милостивого) человека// или такого едой доброго (т.е. гостеприимного хозяина, радушного),// что не принял бы предложенное,// или своего богатства, // ни такого [скупого], чтобы ненавистно было бы вознаграждение, если принял.
Т.е., возможный смысл довольно запутанной строфы: не встречал я такого щедрого человека, что не принял бы то, что предлагают, и такого скупого, что не дал бы вознаграждения, если бы получил подарок.
42.Vin sínum
skal maðr vinr vera
ok gjalda gjöf við gjöf;
hlátr við hlátri
skyli hölðar taka
en lausung við lygi.
Другу своему//должен человек быть другом// и отплачивать дар за дар// смехом смех должны мужи встречать,// а обманом ложь.
Дар равному не должен быть слишком обязывающим, такой вывод делается в строфе 52 (феномен потлача как сверх-одаривания — вплоть до простого уничтожения накопленного и полной нищеты дающего — на суровом севере не прижился):
52.Mikit eitt
skal-a manni gefa;
opt kaupir sér í litlu lof,
með halfum hleif
ok með höllu keri
fékk ek mér félaga.
Много //не должно человеку дарить;// часто покупают себе за малое славу,// и с половиной хлеба// и полунаполненным (букв. наклоненным) сосудом// добывал я сотоварища (вариант — сотоварищей).
И, наконец, знаменитые слова о даре и ответе, непосредственно привязанные к жертвоприношению в строфе 145:
Betra er óbeðit
en sé ofblótit,
ey sér til gildis gjöf;
betra er ósent
en sé ofsóit.
Лучше не попрошенное,//чем пере-жертвованое, (т.е. слишком много пожертвованного)// всегда ждёт возмещения дар;//лучше не посланное,//чем пере-жертвованное (вариант — пере-траченное).
Помимо житейской крестьянской мудрости-бережливости здесь и старое правило не ставить в ложное положение того, кому дар дан, и не переходить к позиции вымогателя, коль скоро дар даёт верующему некоторое право на своего бога. Вопрос, как это часто бывает, в определении пределов разумного. Ведь с рассматриваемой точки зрения действовать «бескорыстно, от чистого сердца и не рассчитывая на ответ» при некоторых условиях может оказаться вовсе не благом, ни для одариеваемого, ни для дарителя. Собственно, даже сегодня мы живём в смешанной системе ценностей, когда в обыденной жизни примиряются оба подхода: мы признаём бескорыстие чем-то более высоким по сравнению с расчётом — но обычно не стремимся поощрять неблагодарность.
Отступление о бескорыстии.
Происхождение современного понятия «бескорыстного дара» божеству, видимо, связано с постепенным процессом отдаления богов от человека, когда установка на почитание высших существ оставалась, но люди стали терять возможность требовать взаимности от всё более абсолютизируемой силы. Ещё Э.Тайлор в своё время писал
Изучая религии малокультурных обществ, мы находим, что люди в них относятся к своим богам так же непосредственно и реалистически, как, например, к своим соседям, и там, где может быть открыта простая первобытная цель этих отношений, ее следует принимать за достаточное объяснение дела .
(с)
Оставив на совести автора слова про «малокультурность», к примеру, греческого полиса, нельзя не согласиться, что для наших предшественников боги были куда ближе, роднее и «материальнее», чем принято воспринимать их сегодня. Они обитали «где-то по соседству», нередко являлись во сне или даже лично, они считались предками хотя бы некоторых особо выдающихся родов, люди, в целом, были уверены, что понимают их мотивы и желания. Однако, с усложнением и централизацией общества, и, особенно, со стремлением свести всё в мире к единой причине, одному правителю и единой системе законов, божества великие стали казаться всё более далёкими, и всё более бессильными — малые. Соответственно, идея сколь-нибудь равного обмена дарами с тем, кто многократно превосходит человека могуществом и властью, и, вероятно, не нуждается в имеющемся у людей вообще, теряла приверженцев. Она замещалась идеей служения с надеждой не на непосредственный ответ, а на предполагаемое одобрение далёкого всевластного сюзерена, и ценность жертвы стала измеряться уже не столько её важностью с точки зрения людей, сколько затраченными усилиями и понесёнными потерями — показателем самоотверженности и преданности. Следствием стали и заместительные формы дара — не божеству, но его условным представителям — детям на праздник, нищим (в силу давней «профессиональности» попрошайничества, это давно не помощь людям как таковая), или религиозным организациям, благотворительным фондам (разумеется, в тех случаях, когда среди мотивов жертвователя имеется религиозный).
Логичным итогом стало провозглашение акта самопожертвования и самоотречения как высшей религиозной добродетели, причём эволюция такого рода не связана исключительно с монотеизмом, достаточно вспомнить священные индуистские тексты. Да и слова Сигмунда в «Саге о Волсунгах», 12 вполне соответствуют этому идеалу: «не позволю я себя лечить, не хочет Один, чтоб мы обнажали меч, раз сам он его разбил; бился я в битвах, пока ему было угодно» . И среди уже приведённых выше ссылок на источники без труда можно найти примеры подобного отношения.
Замещение такое не является плохим само по себе, хотя и породило такие крайние с точки зрения классического язычества явления как посты, самобичевания и иные формы подвижничества (если рассматривать всё перечисленное именно как деяние ради одобрения свыше, а не как технические приёмы вызова тех или иных психических состояний, в том числе и считающихся пригодными для установления всё той же связи с божественным). Однако и этот подход имеет элемент договора и взаимообразности: в самоотречении верующий всё же рассчитывает на вознаграждение своих усилий, будь то одобрение бога, прикосновение к его совершенству или даже слияние и уравнение с ним. Разница в том, что в предельном случае тут надо быть готовым не поделиться, но отдать всё: оговорка-предостережение «Речей Высокого» не работает.
Ещё одним следствием «отдаления» Иного мира и мнения, что на самом-то деле его обитателям ничего от нас не нужно кроме внимания и определённого поведения, стало явление противоположное: приношение даров символических и строго регламентированных, будь то свечки в христианстве или «ритуальные деньги», сжигаемые для умерших родственников в Китае.
М.Мосс отмечает ещё один аспект общения с божественным, относящийся в том числе и самой возможности не получить ответа на дар в рамках религиозной системы, а так же к тому, «кто первый начал»:
Одной из первых групп существ, с которыми людям пришлось вступать в договоры и которые по природе своей были призваны участвовать в договорах, оказались духи мертвых и боги. В самом деле, именно они являются подлинными собственниками вещей и благ мира. Именно с ними было необходимее всего обмениваться и опаснее всего не обмениваться. Но в то же время обмен с ними был наиболее легким и надежным. Точный смысл и цель жертвенного уничтожения — служить даром, который обязательно будет возмещен.
(с)
Т.е. речь о том, что люди неизбежно пользуются дарами богов самим фактом существования: созданные Силами, они живут в созданном Силами мире. Это проявляется тем сильнее, чем активнее люди увеличивают размер одолженного расширением своей деятельности, меняют своими трудами мир. Будь то распаханная новина, раньше бывшая лесом и принадлежавшая Сокрытому народу, или освоение управляемого термоядерного синтеза (когда он будет, наконец, толком освоен), ведь и присвоенное, и используемое — тоже одна из граней Сил, и грань познания…у которого свои покровители.
Вновь о даре.
Что касается прозвучавшего вопроса о нужности богам человеческих даров, то не стоит забывать, что во многих, если не всех индоевропейских системах мифологии люди — не единственная и отнюдь не первая раса в Мидгарде: до людей миром владели титаны, или дверги с альвами и турсами, или асуры, или волоты. Люди гармонично (будем надеяться) вошли в систему мироздания, став составной частью планов богов (как уже говорилось, Херьян собирает в чертогах павших и отправленных к нему, принимает гостей и Фрейя, и, вероятно, иные обитатели Асгарда), но смешно было бы говорить, что от нас Силы зависят. Дар им — предложение союза и договора, попытка установления связи (даже, можно сказать, небескорыстная попытка привязать их через магию вещи и взаимных обязательств), утверждение, закрепление или восстановление мира-добрососедства с Миром-местообиталищем сакрального, что должен сделать жизнь правильной и без-горестной. Разделение даров с богами и предками, так же, как пищи и питья делает людей и божества не-чужими и является залогом доброжелательности. Понятия же торговли и, тем более, найма, с которыми жертвоприношение подчас норовят спутать, относятся к иной, куда более поздней культурной среде, где сакральное, судя по историческому опыту, приживается не слишком хорошо.
Разумеется, принципом дара-связи со священным, дара-примирения, выкупа и обмена смысл жертвоприношений для предшественников не был ограничен (вспомним следование праздников годовому циклу хотя бы), и тем более не обязан быть ограничен для нас. И видеть в обряде воспроизведение Первожертвы и сотворения мира или иной мифодрамы, или рассматривать его как способ гармонизации жизни с природными ритмами, или вообще считать знаком проявления внимания и почтения — законное право современности. Выбор восприятия и обоснования своих действий продолжает оставаться делом строго индивидуальным. Стоит ли считать ритуал жертвоприношения лишь церемониальным пережитком, символической декларацией о намерениях, способом подтвердить делом готовность к потерям во имя чего-то высшего, или всё-таки способом предложить Силам общение в проверенной временем системе «дара и ответа» — выбирать каждому. Тем более, что в реальной жизни вполне может присутствовать одновременно и более одного мотива.
Однако пренебрегать тем, что служило веками основой общения с богами вряд ли стоит. Даже простая способность примерить на себя древнее отношение к дару, социальным связям и миру сакрального лишает нас части обусловленности свои временем, позволяя видеть ситуацию шире и быть гибче, чем дано в обязательном минимуме сегодняшних прописным истин. Тем более, что древнее восприятие, как уже говорилось, на самом-то деле отнюдь не умерло, лишь перейдя с уровня глобального обмена (упоминавшихся «тотальных поставок») на уровень межличностных отношений и локальных связей. Безусловно, есть люди идеально «вписавшиеся в рынок», видящие в вещи лишь её текущую рыночную стоимость и переставшие ощущать единство дара и долженствования, связь своего благополучия с благополучием соседа…но всё же не настолько хорошо конкурентная экономика программирует социум. Возможно, в этом как раз состоит неплохая возможность для человечества, ведь социальные отношения тоже развиваются по спирали. И остается лишь вновь процитировать М.Мосса и его «Опыт о даре»:
Значительная часть наших нравственных законов и самой нашей жизни по-прежнему погружена в ту же самую атмосферу, соединяющую в себе дар, долг и свободу. К счастью, не все еще оценивается исключительно в понятиях купли и продажи. Вещи обладают еще чувственной ценностью помимо продажной, если только вообще в них может существовать продажная ценность сама по себе. У нас есть не только мораль торговцев. Остаются еще люди и классы, сохраняющие прежние нравы, и мы подчиняемся им почти все, по крайней мере в определенные времена или в определенных случаях.
(с)
Примечания (частично):
[6]М.Мосс, «Опыт о даре»: «В экономических и правовых системах, предшествовавших нашим, не установлен обмен имущества, богатств и продуктов просто в форме рыночной торговли между индивидами. Сначала принимают на себя взаимные обязательства, обмениваются и договариваются не индивиды, а коллективы; участвующие в договоре являются юридическими лицами: это кланы, племена, семьи, которые встречаются и сталкиваются друг с другом группами либо непосредственно, либо через посредничество своих вождей, либо обоими способами одновременно. Более того, то, чем они обмениваются, состоит отнюдь не только из богатств, движимого и недвижимого имуществ, из вещей, полезных в экономическом отношении. Это прежде всего знаки внимания, пиры, обряды, военные услуги, женщины, дети, танцы, праздники, ярмарки, на которых рынок составляет лишь один из элементов, а циркуляция богатств — лишь одно из отношений гораздо более широкого и более постоянного договора. Наконец, эти поставки и ответные поставки осуществляются преимущественно в добровольной форме, подношениями, подарками, хотя, в сущности, они строго обязательны, уклонение от них грозит войной частного или общественного масштаба». Здесь и далее перевод с французского А.Б.Гофмана.
[7]М.Мосс о «Речах Высокого», «Опыт о даре»: «Нам представляется даже, что в этих строфах можно выявить более древнюю часть. Во всех строфах одна и та же любопытная и четкая структура. В каждой из них юридический центон образует центр: «чтобы принимаемое не было принято» (39), «те, кто обмениваются подарками... остаются друзьями» (41), «отвечать подарком на подарок» (42), «надо слить свою душу с его душой и обменяться подарками» (44), «скупой всегда боится подарков» (48), «подарок данный всегда ждет ответного подарка» (145) и т. д. Это настоящее собрание поговорок. Пословица или правило окружены развивающим их идею комментарием. Стало быть, мы здесь имеем дело не только с весьма древней правовой, но также и с древнейшей литературной формой».
Начало текста
Роль и смысл дара.
читать дальшеВсё, что было сказано о жертве-даре как основной форме германского жертвоприношения, укладываются в концепцию do ut des (римская формула, означающая «даю, чтобы дал») или его полного аналога в религиозных текстах на санскрите dadame se, dehi me. Концепцию древнюю и всеобщую, и достаточно сложную, что бы не считать её лишь до-денежным аналогом купли-продажи. Для понимания принципа одаривания, общего для индоевропейских народов (и не только для них), следует обратиться к истории и понятию дара в языческих обществах с самых ранних времён.
С внешней точки зрения институт обмена дарами служит способом перераспределения материальных ценностей и укрепления социальных связей внутри общины или вне её, тем, что М.Мосс в своём труде «Опыт о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах» называл «системой совокупных тотальных поставок»[6] . Одновременно достойное наделение дарами или выдающийся обмен подарками являются и способом завоевать авторитет для дарящего, и обязанностью того, кто авторитетом наделён в силу занимаемого положения (вождя, предводителя). При этом дар мог служить одновременно и приглашением к диалогу (отвергнутый дар означает неприкрытую враждебность), и укреплением иерархических связей (дар в обмен за службу, дар как дань), вызовом в состязании щедрости между равными (одариваемый не может, не потеряв чести, не отдариться в ответ и до этого момента находится в зависимом положении), и, наоборот, признанием равенства: одариваемого сочли способным ответить тем же. Мог дар быть и составной частью иного социального обмена, таковы приданое и свадебный выкуп, а для германских народов — утренний дар мужа жене после первой ночи, таковы германские же, долго державшиеся в деревнях и на периферии, правила залога, когда любая сделка им сопровождается, даже если это вручаемая до выполнения договорённости безделушка… Примеров множество, но важно, что основой этой системы служит не только непосредственная рыночная, статусная или утилитарная ценность вещи, но и вера в присущую ей особую магическую силу, во власть чужого предмета (и её прежнего хозяина) над получившим, что и требовалось нейтрализовать, точнее, уравновесить равноценным даром (или завершением сделки, после чего залог возвращался). М.Мосс подробно рассматривает роль залога в древнем праве, в народных обычаях и бытовых сделках западноевропейских стран. И в более ранний период обмен дарами, согласно Тациту и поздним источникам сопровождал брак, рассматривавшийся как «покупка» жены. Можем мы вспомнить вспомнить и залог Одина, оставленный в источнике Мимира. И роковые сокровища с присущей им особой магической силой, мотив пронизывающий древние сказания, будь то «Беовульф» или песни «Эдды» («золото звонкое, клад огнекрасный погубит тебя» ), и роль золота как показателя Удачи правителя или воина, причём Удачи, которой надлежало делиться. Ещё Тацит писал о дарах межплеменных и в среде дружины в «О происхождении германцев и местоположении Германии», 14
…ведь от щедрости своего вождя они требуют боевого коня, той же жаждущей крови и победоносной фрамеи; что же касается пропитания и хоть простого, но обильного угощения на пирах, то они у них вместо жалованья
(…)
У их общин существует обычай, чтобы каждый добровольно уделял вождям кое-что от своего скота и плодов земных, и это, принимаемое теми как дань уважения, служит также для удовлетворения их нужд. Особенно радуют их дары от соседних племен, присылаемые не только отдельными лицами, но и от имени всего племени, каковы отборные кони, великолепно отделанное оружие, фалеры и почетные ожерелья; а теперь мы научили их принимать и деньги.
(с)
Собственно роль государя в эпосе и состоит в наделении дружины богатствами в обмен на верную службу, и скальдические эпитеты «враг злата», «дробитель колец» и им подобные для вождей и знатных людей говорят всё о той же обязанности (именно обязанности!) быть щедрым, что бы стать достойным своего места. Как сказано в «Беовульфе», 19-26:
С детства наследник
добром и дарами
дружбу дружины
должен стяжать,
дабы, когда возмужает,
соратники
стали с ним о бок,
верные долгу,
если случится война, —
ибо мужу
должно достойным
делом в народе
славу снискать!
Как уже сказано, золото или легендарная вещь (например, меч из кургана) в сознании людей приобретает свою магическую власть и силу, и ценность предмета в таком качестве много выше, чем количество товара, на которое его обменяли бы по весу (вспомним вдохновенное описание оружия в том же «Беовульфе»). Однако вещь может быть и враждебна, особенно если получена неравным обменом или вручена с недобрыми намерениями. Не приносит счастья запястье, отнятое у мертвого викинга Соти Хёрду сыну Гримкеля и тем, кому оно потом отошло, проклятый Андвари клад дракона губит сперва родню Отра, затем Сигурда и Гьюкунгов, постоянный эпитет золота — красное — вызывает ассоциации с кровью…
Если брать отношение к системе даров в целом, то все сказанное о даре как основе общежития, мериле авторитета и воплощении социальных связей находит подтверждение в ранней истории германских народов. Тацит записывал в «О происхождении германцев и местоположении Германии», 21:
Не существует другого народа, который с такой же охотою затевал бы пирушки и был бы столь же гостеприимен. Отказать кому-нибудь в крове, на их взгляд, — нечестие, и каждый старается попотчевать гостя в меру своего достатка. А когда всем его припасам приходит конец, тот, кто только что был хозяином, указывает, где им окажут радушный приём, и вместе со своим гостем направляется к ближайшему дому, куда они и заходят без приглашения. Но это несущественно: их обоих принимают с одинаковою сердечностью. Подчиняясь законам гостеприимства, никто не делает различия между знакомым и незнакомым. Если кто, уходя, попросит приглянувшуюся ему вещь, её, по обычаю, тотчас же вручают ему. Впрочем, с такою же лёгкостью дозволяется попросить что-нибудь взамен отданного. Они радуются подаркам; не считая своим должником того, кого одарили, они и себя не считают обязанными за то, что ими получено.
(c)
При этом последняя фраза представляется результатом непонимания римлянином чужой культуры, где возмещение даров входило в подразумеваемую необходимость, о чем и говорится непосредственно перед этим. Зато слова о подарке перед уходом напоминают исландский обычай: хозяин на прощанье одаривал побывавших у него на пиру, при этом и дар, и сам пир, его пышность и щедрость были событиями достопамятными, их упоминали как показатель славы (той, что переживает людей) и авторитета.
Однако яснее всего о роли и смысле даре говорят, наверное, строфы «Речей Высокого»[7] :
39.Fannk-a ek mildan mann
eða svá matar góðan,
at væri-t þiggja þegit,
eða síns fear
svági [glöggvan],
at leið sé laun, ef þægi.
Не встречал я щедрого (милостивого) человека// или такого едой доброго (т.е. гостеприимного хозяина, радушного),// что не принял бы предложенное,// или своего богатства, // ни такого [скупого], чтобы ненавистно было бы вознаграждение, если принял.
Т.е., возможный смысл довольно запутанной строфы: не встречал я такого щедрого человека, что не принял бы то, что предлагают, и такого скупого, что не дал бы вознаграждения, если бы получил подарок.
42.Vin sínum
skal maðr vinr vera
ok gjalda gjöf við gjöf;
hlátr við hlátri
skyli hölðar taka
en lausung við lygi.
Другу своему//должен человек быть другом// и отплачивать дар за дар// смехом смех должны мужи встречать,// а обманом ложь.
Дар равному не должен быть слишком обязывающим, такой вывод делается в строфе 52 (феномен потлача как сверх-одаривания — вплоть до простого уничтожения накопленного и полной нищеты дающего — на суровом севере не прижился):
52.Mikit eitt
skal-a manni gefa;
opt kaupir sér í litlu lof,
með halfum hleif
ok með höllu keri
fékk ek mér félaga.
Много //не должно человеку дарить;// часто покупают себе за малое славу,// и с половиной хлеба// и полунаполненным (букв. наклоненным) сосудом// добывал я сотоварища (вариант — сотоварищей).
И, наконец, знаменитые слова о даре и ответе, непосредственно привязанные к жертвоприношению в строфе 145:
Betra er óbeðit
en sé ofblótit,
ey sér til gildis gjöf;
betra er ósent
en sé ofsóit.
Лучше не попрошенное,//чем пере-жертвованое, (т.е. слишком много пожертвованного)// всегда ждёт возмещения дар;//лучше не посланное,//чем пере-жертвованное (вариант — пере-траченное).
Помимо житейской крестьянской мудрости-бережливости здесь и старое правило не ставить в ложное положение того, кому дар дан, и не переходить к позиции вымогателя, коль скоро дар даёт верующему некоторое право на своего бога. Вопрос, как это часто бывает, в определении пределов разумного. Ведь с рассматриваемой точки зрения действовать «бескорыстно, от чистого сердца и не рассчитывая на ответ» при некоторых условиях может оказаться вовсе не благом, ни для одариеваемого, ни для дарителя. Собственно, даже сегодня мы живём в смешанной системе ценностей, когда в обыденной жизни примиряются оба подхода: мы признаём бескорыстие чем-то более высоким по сравнению с расчётом — но обычно не стремимся поощрять неблагодарность.
Отступление о бескорыстии.
Происхождение современного понятия «бескорыстного дара» божеству, видимо, связано с постепенным процессом отдаления богов от человека, когда установка на почитание высших существ оставалась, но люди стали терять возможность требовать взаимности от всё более абсолютизируемой силы. Ещё Э.Тайлор в своё время писал
Изучая религии малокультурных обществ, мы находим, что люди в них относятся к своим богам так же непосредственно и реалистически, как, например, к своим соседям, и там, где может быть открыта простая первобытная цель этих отношений, ее следует принимать за достаточное объяснение дела .
(с)
Оставив на совести автора слова про «малокультурность», к примеру, греческого полиса, нельзя не согласиться, что для наших предшественников боги были куда ближе, роднее и «материальнее», чем принято воспринимать их сегодня. Они обитали «где-то по соседству», нередко являлись во сне или даже лично, они считались предками хотя бы некоторых особо выдающихся родов, люди, в целом, были уверены, что понимают их мотивы и желания. Однако, с усложнением и централизацией общества, и, особенно, со стремлением свести всё в мире к единой причине, одному правителю и единой системе законов, божества великие стали казаться всё более далёкими, и всё более бессильными — малые. Соответственно, идея сколь-нибудь равного обмена дарами с тем, кто многократно превосходит человека могуществом и властью, и, вероятно, не нуждается в имеющемся у людей вообще, теряла приверженцев. Она замещалась идеей служения с надеждой не на непосредственный ответ, а на предполагаемое одобрение далёкого всевластного сюзерена, и ценность жертвы стала измеряться уже не столько её важностью с точки зрения людей, сколько затраченными усилиями и понесёнными потерями — показателем самоотверженности и преданности. Следствием стали и заместительные формы дара — не божеству, но его условным представителям — детям на праздник, нищим (в силу давней «профессиональности» попрошайничества, это давно не помощь людям как таковая), или религиозным организациям, благотворительным фондам (разумеется, в тех случаях, когда среди мотивов жертвователя имеется религиозный).
Логичным итогом стало провозглашение акта самопожертвования и самоотречения как высшей религиозной добродетели, причём эволюция такого рода не связана исключительно с монотеизмом, достаточно вспомнить священные индуистские тексты. Да и слова Сигмунда в «Саге о Волсунгах», 12 вполне соответствуют этому идеалу: «не позволю я себя лечить, не хочет Один, чтоб мы обнажали меч, раз сам он его разбил; бился я в битвах, пока ему было угодно» . И среди уже приведённых выше ссылок на источники без труда можно найти примеры подобного отношения.
Замещение такое не является плохим само по себе, хотя и породило такие крайние с точки зрения классического язычества явления как посты, самобичевания и иные формы подвижничества (если рассматривать всё перечисленное именно как деяние ради одобрения свыше, а не как технические приёмы вызова тех или иных психических состояний, в том числе и считающихся пригодными для установления всё той же связи с божественным). Однако и этот подход имеет элемент договора и взаимообразности: в самоотречении верующий всё же рассчитывает на вознаграждение своих усилий, будь то одобрение бога, прикосновение к его совершенству или даже слияние и уравнение с ним. Разница в том, что в предельном случае тут надо быть готовым не поделиться, но отдать всё: оговорка-предостережение «Речей Высокого» не работает.
Ещё одним следствием «отдаления» Иного мира и мнения, что на самом-то деле его обитателям ничего от нас не нужно кроме внимания и определённого поведения, стало явление противоположное: приношение даров символических и строго регламентированных, будь то свечки в христианстве или «ритуальные деньги», сжигаемые для умерших родственников в Китае.
М.Мосс отмечает ещё один аспект общения с божественным, относящийся в том числе и самой возможности не получить ответа на дар в рамках религиозной системы, а так же к тому, «кто первый начал»:
Одной из первых групп существ, с которыми людям пришлось вступать в договоры и которые по природе своей были призваны участвовать в договорах, оказались духи мертвых и боги. В самом деле, именно они являются подлинными собственниками вещей и благ мира. Именно с ними было необходимее всего обмениваться и опаснее всего не обмениваться. Но в то же время обмен с ними был наиболее легким и надежным. Точный смысл и цель жертвенного уничтожения — служить даром, который обязательно будет возмещен.
(с)
Т.е. речь о том, что люди неизбежно пользуются дарами богов самим фактом существования: созданные Силами, они живут в созданном Силами мире. Это проявляется тем сильнее, чем активнее люди увеличивают размер одолженного расширением своей деятельности, меняют своими трудами мир. Будь то распаханная новина, раньше бывшая лесом и принадлежавшая Сокрытому народу, или освоение управляемого термоядерного синтеза (когда он будет, наконец, толком освоен), ведь и присвоенное, и используемое — тоже одна из граней Сил, и грань познания…у которого свои покровители.
Вновь о даре.
Что касается прозвучавшего вопроса о нужности богам человеческих даров, то не стоит забывать, что во многих, если не всех индоевропейских системах мифологии люди — не единственная и отнюдь не первая раса в Мидгарде: до людей миром владели титаны, или дверги с альвами и турсами, или асуры, или волоты. Люди гармонично (будем надеяться) вошли в систему мироздания, став составной частью планов богов (как уже говорилось, Херьян собирает в чертогах павших и отправленных к нему, принимает гостей и Фрейя, и, вероятно, иные обитатели Асгарда), но смешно было бы говорить, что от нас Силы зависят. Дар им — предложение союза и договора, попытка установления связи (даже, можно сказать, небескорыстная попытка привязать их через магию вещи и взаимных обязательств), утверждение, закрепление или восстановление мира-добрососедства с Миром-местообиталищем сакрального, что должен сделать жизнь правильной и без-горестной. Разделение даров с богами и предками, так же, как пищи и питья делает людей и божества не-чужими и является залогом доброжелательности. Понятия же торговли и, тем более, найма, с которыми жертвоприношение подчас норовят спутать, относятся к иной, куда более поздней культурной среде, где сакральное, судя по историческому опыту, приживается не слишком хорошо.
Разумеется, принципом дара-связи со священным, дара-примирения, выкупа и обмена смысл жертвоприношений для предшественников не был ограничен (вспомним следование праздников годовому циклу хотя бы), и тем более не обязан быть ограничен для нас. И видеть в обряде воспроизведение Первожертвы и сотворения мира или иной мифодрамы, или рассматривать его как способ гармонизации жизни с природными ритмами, или вообще считать знаком проявления внимания и почтения — законное право современности. Выбор восприятия и обоснования своих действий продолжает оставаться делом строго индивидуальным. Стоит ли считать ритуал жертвоприношения лишь церемониальным пережитком, символической декларацией о намерениях, способом подтвердить делом готовность к потерям во имя чего-то высшего, или всё-таки способом предложить Силам общение в проверенной временем системе «дара и ответа» — выбирать каждому. Тем более, что в реальной жизни вполне может присутствовать одновременно и более одного мотива.
Однако пренебрегать тем, что служило веками основой общения с богами вряд ли стоит. Даже простая способность примерить на себя древнее отношение к дару, социальным связям и миру сакрального лишает нас части обусловленности свои временем, позволяя видеть ситуацию шире и быть гибче, чем дано в обязательном минимуме сегодняшних прописным истин. Тем более, что древнее восприятие, как уже говорилось, на самом-то деле отнюдь не умерло, лишь перейдя с уровня глобального обмена (упоминавшихся «тотальных поставок») на уровень межличностных отношений и локальных связей. Безусловно, есть люди идеально «вписавшиеся в рынок», видящие в вещи лишь её текущую рыночную стоимость и переставшие ощущать единство дара и долженствования, связь своего благополучия с благополучием соседа…но всё же не настолько хорошо конкурентная экономика программирует социум. Возможно, в этом как раз состоит неплохая возможность для человечества, ведь социальные отношения тоже развиваются по спирали. И остается лишь вновь процитировать М.Мосса и его «Опыт о даре»:
Значительная часть наших нравственных законов и самой нашей жизни по-прежнему погружена в ту же самую атмосферу, соединяющую в себе дар, долг и свободу. К счастью, не все еще оценивается исключительно в понятиях купли и продажи. Вещи обладают еще чувственной ценностью помимо продажной, если только вообще в них может существовать продажная ценность сама по себе. У нас есть не только мораль торговцев. Остаются еще люди и классы, сохраняющие прежние нравы, и мы подчиняемся им почти все, по крайней мере в определенные времена или в определенных случаях.
(с)
Примечания (частично):
[6]М.Мосс, «Опыт о даре»: «В экономических и правовых системах, предшествовавших нашим, не установлен обмен имущества, богатств и продуктов просто в форме рыночной торговли между индивидами. Сначала принимают на себя взаимные обязательства, обмениваются и договариваются не индивиды, а коллективы; участвующие в договоре являются юридическими лицами: это кланы, племена, семьи, которые встречаются и сталкиваются друг с другом группами либо непосредственно, либо через посредничество своих вождей, либо обоими способами одновременно. Более того, то, чем они обмениваются, состоит отнюдь не только из богатств, движимого и недвижимого имуществ, из вещей, полезных в экономическом отношении. Это прежде всего знаки внимания, пиры, обряды, военные услуги, женщины, дети, танцы, праздники, ярмарки, на которых рынок составляет лишь один из элементов, а циркуляция богатств — лишь одно из отношений гораздо более широкого и более постоянного договора. Наконец, эти поставки и ответные поставки осуществляются преимущественно в добровольной форме, подношениями, подарками, хотя, в сущности, они строго обязательны, уклонение от них грозит войной частного или общественного масштаба». Здесь и далее перевод с французского А.Б.Гофмана.
[7]М.Мосс о «Речах Высокого», «Опыт о даре»: «Нам представляется даже, что в этих строфах можно выявить более древнюю часть. Во всех строфах одна и та же любопытная и четкая структура. В каждой из них юридический центон образует центр: «чтобы принимаемое не было принято» (39), «те, кто обмениваются подарками... остаются друзьями» (41), «отвечать подарком на подарок» (42), «надо слить свою душу с его душой и обменяться подарками» (44), «скупой всегда боится подарков» (48), «подарок данный всегда ждет ответного подарка» (145) и т. д. Это настоящее собрание поговорок. Пословица или правило окружены развивающим их идею комментарием. Стало быть, мы здесь имеем дело не только с весьма древней правовой, но также и с древнейшей литературной формой».
@темы: обряды