Кирилл Михайлов. Викинги и смерть. Лекция

[Tradis]

Некоторые утверждения лектора, вроде "у язычества не было иерархии богов", " были только отдельные божки племён, иерархию выстроили христианские летописцы", "до девятого века у скандинавов не было жрецов" и т.д. кажутся неоправданно категоричными. Когда боги воспринимались как племя или род, вождь/глава уже подразумевался по определению (а вот личность главы могла варьироваться от региона к региону). Если были жрецы у германцев римского времени, был храм в Уппокре в довикингскую эпоху, были богатые болотные вотивные приношения (связанные с развитым, а не домашним культом - организовать приношение военной добычи надо уметь)- то отрицать существование жрецов в раннее время нет особых оснований. И амбивалентность мёртвых (другая тема в лекции) известна абсолютно во всех человеческих культурах (родня, конечно, но всё-таки не живая)...
И захоронения-ингумации не "появились под влиянием христианских государств в IXв.", а в позднем латене. На всякий случай - на скрепке статья об этом. Собственно, в части ответов на вопросы из зала сам лектор об этом рассказывает, как и о погребениях-ингумациях вендельской эпохи.

Примерно с середины видео начинается рассказ о конкретных находках. И это очень (!) интересно.


О лекторе:
Кирилл Алексеевич Михайлов (род.1970г.), Старший научный сотрудник Отдела славяно-финской археологии ИИМК РАН, кандидат исторических наук. Окончил исторический факультет ЛГУ, кафедру археологии (1998). Кандидатская диссертация: "Древнерусские элитарные погребения X – начала XI вв." (2005).
Экспедиционная деятельность: с 1985 г. – н. вр. – Северо-Запад и центральные регионы России; 1996–2001 гг. – начальник раскопа в Новгородской областной экспедиции на Новгородском (Рюриковом) городище (рук. Е.Н. Носов); 2007–2010 гг. – начальник раскопа в Петербургской археологической экспедиции ИИМК РАН и СЗНИИ Наследия на Охте (рук. П.Е. Сорокин); 2011 -2014 гг. - охранные раскопки в Петербурге.

Научные публикации – более 60 работ.

@темы: видео, археология, история, традиции, обряды, викинги

---

Ночи Дыма

[Tradis]

Ночи Дыма
Подсмотрено в группе Ведьмин Котёл

В немецкой народной традиции есть такое понятие, как Rauhnächte (произносится как Раунэхте), „Ночи Дыма“ – те самые двенадцать ночей безвременья, лежащие между днём зимнего солнцестояния и праздником Богоявления, обычно отмечаемым католиками 6 января. Традиции и обрядность этого пограничного времени во многом сходны с нашими Святками, но есть, конечно, и свои особенности. Откуда взялась эта необычная традиция? Что означает странное название двенадцати ночей? Чем характерно это волшебное время?

На данный момент существуют две лингвистические версии происхождения понятия „Rauhnacht“. По одной из них, оно развилось из средневерхненемецкого слова rûch, которое можно перевести как „дикий“ или „волосатый“. Схожее значение до сих пор сохранилось в современном скорняцком жаргоне, где словом Rauhware или Rauchware называют шубы и подобные им меховые изделия. Таким образом, понятие Раунэхте отсылает нас к многочисленным духам, демонам и иным потусторонним существам, приходящим в наш мир в это особое время. Как известно, повышенная волосатость – один из весьма распространённых признаков иномирных созданий (вспомним хотя бы некоторые традиционные описания наших банников, кикимор и домовых), но некоторые исследователи усматривают в названии священных ночей ещё и отсылку к домашнему скоту, вокруг которого также сконцентрированы многочисленные ритуалы и поверья этого времени. На мой взгляд, одна интерпретация совсем не исключает другую. Они, скорее, взаимодополняют друг друга.

Вторая лингвистическая версия возводит название ночей к слову Rauch, „дым“, что тоже вполне вероятно, так как в это время проводились многочисленные очистительные и защитные обряды, важной частью которых было окуривание жилищ и хлевов. Уже в 1520 году немецкий гуманист Йоханнес Бём (Johannes Böhm) писал: „Во время дюжины ночей между Рождеством и Новым Годом не остается ни одного дома, который бы ежедневно не окуривался ладаном, дабы уберечь его обитателей от чертей, духов и недоброго колдовства.“ Во многих регионах священные ночи называются RauCHnächte (РауХнэхте), то есть именно „Ночи Дыма“. Согласно дошедшим до нас христианским канонам, защитный ритуал окуривания обязательно должен был проводиться священником. Только так божественная благодать могла защитить людей от разгула нечисти. Однако народная традиция сохранила иное. Испокон веков немецкие крестьяне сами окуривали свои дома очищающим дымом смол и трав. Для этих целей обычно использовали шалфей, лавр, тимьян, можжевельник, камфору и так называемую „драконову кровь“ (общее название некоторых пальмовых смол характерного красного цвета). Эти ингридиенты до сих пор можно встретить в рецептах современных благовоний, продающихся на рождественских рынках.

Как можно судить из моего краткого лингвистического экскурса, дюжина ночей безвременья была важным мистическим временем, наполненным множеством легенд, поверий и ритуалов. К сожалению, практически не сохранились письменные источники, повествующие о древнейших традициях этого сезона, ведь те, кто был способен перенести их на бумагу, сидели за каменными стенами христианских монастырей и не желали иметь ничего общего с происходящими вокруг „бесовскими игрищами“. Первое упоминание Раунэхте находят лишь в документах, относящихся к XVI веку, однако традиции этого времени определенно намного древнее. Скорее всего, двенадцать священных ночей берут свое начало в древне-германском календаре, который состоял из двенадцати лунных месяцев или же из 354 дней. Простое летоисчисление той эпохи ещё не включало в себя интеркалирующую компоненту (добавление определённого промежутка времени), характерную для более поздних лунно-солнечных календарей, и таким образом между германским лунным и солнечным календарями оставался промежуток в 11 „лишних“ дней или же 12 „бесхозных“ ночей. Эти дни назывались „мёртвыми днями“, так как они оказывались как бы вырванными из упорядоченного времяисчисления, чётко задаваемого неизменным вращением годового лунного колеса. Не скованные рамками мирового порядка, эти дни становились временем разгула потусторонних сил, так как законы природы теряли свою власть над данным отрезком времени и грань между миром людей и миром духов становилась особенно тонкой. Именно поэтому многие культуры, использовавшие подобный календарь, наполняют время окончания года многочисленными обрядами и ритуалами. Сейчас „Дымными Ночами“ считают двенадцать рождественских дней с 25 декабря до праздника Богоявления (в католичестве в этот день вспоминают о поклонении волхвов божественному младенцу) 6 января. Однако в зависимости от региона в немецкой народной традиции фигурируют и другие временные сроки: например, время между днём святого Фомы (21 декабря) и современным Новым Годом (31 декабря/1 января). Эти даты ещё больше привязаны к астрономическому дню зимнего солнцестояния и потому кажутся мне более историчными, нежели явно христианизированный рождественский вариант.

Теперь, однако, становится совершенно понятно, почему немецкая народная обрядовость считает Рождество временем разгула нечисти и разнообразнейших духов. Также поговаривают, что ведьмы имеют в эту ночь совершенно особую силу. Эти представления отражаются даже в названии традиционного рождественского колокольного перезвона. Церковный звон, собирающий всех честных христиан на полуночную службу после захода солнца, называется Schreckensgeläut, „ужасный звон“ или „отпугивающий звон“. Здесь, как и во многих других рождественских традициях, языческий обычай отпугивания недобрых духов громким шумом, например, перезвоном многочисленных колокольцев, кривенько и неумеленько прикрылся христианством. Между прочим, традиция священного шума была широко распространена по всей территории современной Германии, просто в одних местностях это были колокола, ну а где-то палили из пушек (böllern) или же просто ритмично били в пустой горшок (Rummelpott). Именно отсюда растут ноги и у столь любимого немцами запускания фейерверков в новогоднюю ночь. Шум взрывающихся хлопушек изначально был призван отпугнуть нечисть от людских жилищ. Но вернёмся в церковь. Существовало поверье, что в рождественскую ночь ведьмы и колдуны вступают в совершенно особую силу, а потому полуночная церковная служба считалась идеальным временем для выявления этих тайных недоброжелателей рода людского. Для выявления „агентов сотоны“ нужно было прийти на рождественскую службу с особой табуреткой, сделанной из девяти пород дерева, и если просидеть на ней всю всенощную, то человеку станут видны все ведьмы в округе. По другой версии, если в эту ночь посмотреть на прихожан сквозь тончайший древесный срез, то можно увидеть всех ведьм, сидящими в остроконечных шляпах спиной к алтарю.

Как уже упоминалось, „Ночи Дыма“ были не только временем ведьм, но и временем всевозможных потусторонних визитов. Считалось, что после того, как дюжина священных ночей достигнет своей середины (т.е. примерно под Новый Год), начинается время Дикой Охоты. Двери миров открыты и беспокойные духи легко попадают в наш мир. Они устраивают длинные процессии либо же носятся по небу в пугающем вихре Дикой Охоты. На территории Германии её предводителем считался Один (также незамысловато прозываемый Диким Охотником, но всем всё и так было понятно) или же госпожа Холле. (В этом месте я не могу не упомянуть тот забавный факт, что для выражения крайней степени изумления в немецком языке до сих пор употребляется идеоматическое выражение „Holla, die Waldfee!“, „Холла, лесная фея!“, что ещё раз подчеркивает тесную связь этой богини с лесом и неукрощённой дикой природой.) Случающиеся в это время года бури, ураганы и иные непогоды объясняли тем, что по небу несётся Охота. Трудно поверить, но ещё в начале XX века жители Саксонии оставляли на верхних ветвях фруктовых деревьев последние плоды осеннего урожая „für die Wilde Jagd“, „для Дикой Охоты“. В других регионах древним богам жертвовали хлеб, пироги и иную выпечку, мясо, бобовые, а также остатки праздничной рождественской пищи. Подношения выставляли за порог или же раскладывали в садах под фруктовыми деревьями. Считалось, что в это время нельзя вывешивать на просушку белое бельё. В простынях могла запутаться Дикая Охота, и тогда разгневанный Один использует их в качестве савана для дерзеца, посмевшего преградить путь богам.

Во многих регионах западной Германии, например, в Айфеле (Eifel) или соседних с ним Арденнских горах, а также в некоторых местностях Баварии считали, что главными жертвами нападения ведьм и оборотней становятся ни в чем не повинные домашние животные. Злые духи могли отобрать у скота те качества, которые делали его полезным для людей. Именно поэтому большая часть защитной обрядовости была посвящена защите хлевов. Их тщательно окуривали, обрызгивали святой водой и банально охраняли. Если привлечь нежелательное внимание, духи могли украсть людское благосостояние, а потому существовали многочисленные запреты, связанные с продуктами животного происхождения. Например, во время Ночей Дыма нельзя было передавать молоко за порог или же взбивать масло. Наверное, именно поэтому в Баварском Лесу (Bayerischer Wald) эти ночи порой называли Raubnächte – „Ночи Воровства“. Нечисть могла не только воровать, но и просто проказничать в хлеву, например, заплетая лошадям гриву. Кое-где считалось, что козёл в хлеву отпугивает всякое зло, так что в Ночи Дыма эти рогачи были прямо на расхват. Ещё одно интересное поверье повествует о том, что в эти священные дни ровно в полночь все животные обретают дар речи. Чаще всего они говорят о будущем, например о том, кто умрёт в следующем году (офигенная тема для ночной посиделки в хлеву). Однако человек, услышавший их разговор, умирал прямо на месте. На логичный вопрос „а кто же тогда слил инфу о том, что звери вообще разговаривают?“ традиция ответа не даёт. Не до конца ясно, разговаривают ли это сами животные или старые боги на какое-то время принимают животный облик, чтобы донести свои послания до людей. А может, просто сами люди становятся в это время более чувствительными к подобным вещам? Это и не важно. Куда как больше важна гармония в доме и ощущение единения с братьями нашими меньшими. Кстати, о гармонии: в некоторых регионах считалось, что в это время животные могут пожаловаться домовому на своих хозяев, если те плохо к ним относились, и тогда домовой дух жестоко покарает таких бессердечных людей.

Конечно же, священные ночи использовали и для многочисленных гаданий. Эта традиция до сих пор сохранилась на территории Германии, выродившись в популярное развлечение „лить свинец“ на Новый Год. В магазинах можно купить специальные наборчики для литья, и в новогоднюю ночь каждый участник празднества должен растопить кусочек свинца, вылить его в холодную воду и постараться узреть своё будущее сквозь его застывшие формы. В так называемом „Крестьянском календаре“ двенадцать священных ночей символизируют двенадцать месяцев приходящего года. 26 декабря соответствует январю, 27-ое – февралю и далее по списку. 6 января завершает этот метеорологический прогноз предсказаниями на будущий декабрь. В регионах Швабии, Шлезии, Рудных горах (Erzgebierge) и Йизерских горах (Isergebirge) для предсказания погоды на будущий год был распространен так называемый „луковый оракул“. Для этого луковицу разрезали пополам, разбирали, согласно грядущим месяцам, на 12 чешуек, посыпали их солью и оставляли на ночь, а утром по скопившейся в чешуйке влаге определяли, насколько дождливым будет тот или иной месяц. Людские сны в эти ночи зачастую оказываются вещими, а соответствие ночей определенному месяцу будущего года позволяло точно определить временные рамки предстоящего события. Считалось даже, что видения, пришедшие спящему до полуночи, соответствуют первой половине месяца, а после полуночи – второй.

Тот, кто осмелится в это время прийти на пустынный перекресток и откроет свою душу знакам иного мира, сможет предсказать события будущего года, a девушки могли погадать на перекрестке о будущем замужестве. Вплоть до XIX века девушки собирались в полночь на перекрестке и ждали жениха. Рано или поздно они видели в темноте фигуру, сходную с будущим суженым. Призрак молча шествовал мимо гадающих, и им строжайше запрещалось заговаривать или смотреть ему во след, так как это сулило скорую смерть. Конечно же, существовала масса и более обыденных способов гадания. Например, девушка могла занести в дом охапку дров, а затем сосчитать поленья. Чётное число означало скорое замужество, а нечётное – сулило продление одиночества.

Всех обрядов, поверий и традиций здесь просто не перечислить! Вся человеческая жизнь, все её нюансы и аспекты приобретают в это время привкус магии и волшебства. До мира духов можно дотянуться рукой. По улицам городов разгуливают процессии перхтов, крампусов и звонарей (Glöckler они же „светлые перхты“). Это время вселенского беспорядка и беспокойств затрагивает совершенно особые струны человеческой души и заставляет видеть мир в совершенно ином свете. Так пусть же Ночи Дыма, Ночи Меха, Ночи Воровства не потревожат уюта и покоя ваших домов, а Дикая Охота с воем пронесётся стороной. Светлого вам праздника!

Svetlana Husser

@темы: история, фольклор, традиции, обычаи

---

О жрецах и обязанностях

[Tradis]

Текст появился после публикации опроса в группе ASATRU|АСАТРУ|Германское язычество, когда из 237 проголосовавших язычников 74 назвали себя жрецами того или иного бога (что раз так в семь больше реально существующих общин германо-скандинавского язычества). Люди явно путают «быть жрецом» и «быть почитателем божества». Асатру — отнюдь не Викка в этом плане.

Жрецов в культуре языческой Скандинавии, как известно, звали годи (goði), жриц - гидья (gyðja). Термин goði возводят к протогерманскому *gudjô с тем же значением, напрашивается сравнение со словами бог - goð (к протогерманскому *gudą, обычно для языческих богов goð использовалось во множественном числе) и góðr - добрый, хороший (к протогерманскому *gōdaz), однако указания на их связь хотя бы на уровне протоиндоевропейского автору не встречалось.

В "Книге о занятии земли", ч.4, гл.81 рассказывается о первых годах заселения Исландии:

Тогда страна была поделена на четверти, и должно быть три тинга в четверти, и три главных капища в каждой общине тинга. Там были выбраны люди, чтобы присматривать за капищами, мудро и справедливо. Они должны были назначать суды на тингах и управлять ходом тяжбы. Их называли годи. Каждый человек должен был платить капищу пошлину, как сейчас десятину церкви.
(с)
Суды и тяжбы не просто проводились жрецами-годи, они включали в себя обрядовую часть и нуждались в освящении и привлечении внимания богов. Известный отрывок из "Книги о занятии земли" в той же главе уточняет как это было:

Кольцо в два или более эйрира должно лежать на алтаре в каждом главном капище. Это кольцо каждый годи должен надевать на свою руку на каждое общее собрание, где он будет председательствовать, но сначала окрасить его в крови животного, которое он сам там принесёт в жертву. Каждый человек, которому нужно будет выступать на суде, должен сначала принести клятву на этом кольце и назвать двух или больше своих свидетелей. «Призываю я в свидетели, — должен он сказать, — что я приношу клятву на кольце, законную клятву. Да помогут мне Фрейр, Ньёрд и всемогущий ас, чтобы я в этом деле обвинял, или защищал, или давал показания, или присуждал, или выносил приговор так, как я считаю самым правильным, самым истинным, и более всего — в соответствии с законом, и все предписанные законом выступления будут вестить мною так, покуда я на этом тинге».
(c)

И, наконец, как пишет Джесси Байок (в "Исландский альтинг:заря парламентской демократии"), когда после 930 года был организован высший судебный и законодательный орган острова - Альтинг, появилась и должность "всеобщего годи":

«Высший годи» (allsherjargoði) был другим видным должностным лицом в эпоху древнеисландской свободы. Он действовал как церемониальный глава страны, роль главного предводителя была в значительной степени одним из обрядов. Должность включала обязанность освящения Альтинга и установления границ для различных частей места собрания. Освящение отмечало официальное открытие собрания. Должность allsherjargoði была занята человеком, который являлся владельцем наследственного годорда Торстейна Ингольвссона, сына первого поселенца Исландии Ингольва Арнарсона. Возможно, что эта честь была предоставлена Торстейну и его потомкам с учетом помощи, оказанной в то время, когда Альтинг был учреждён.
(с)
По терминологии в сагах выделяются hof-goði - жрец при капище-хове, исполняющий религиозные обязанности, и просто goði - предводитель (höfðingi) округи-годорда, разумеется, человек мог принадлежать к двум категориям сразу. Саги неоднократно упоминают наследование, куплю-продажу годордов, организаторскую деятельность годи в различных ситуациях, истории как поддержки жрецов людьми из их годордов на тинге, так и защиты жрецами своих последователей на судах (и то, и другое вменялось в обязанности сторон), переход недовольного своим годи в другой годорд...
Иными словами, должность годи сочетала административные обязанности с ритуальными, которыми освящали административные. Редкость упоминаний жриц в Исландии в сагах, похоже, объясняется именно тем, что женщины не имели права сами выступать на тингах и должны были присылать туда представителей-мужчин. Следовательно, гидья (как и "узкий специалист" хов-годи) могла лишь следить за общим капищем и проводить обряды, но не участвовать в общественной жизни на народных собраниях.
Но при этом проводить обряды на хуторе и приносить жертвы богам мог любой бонд (известен лишь один случай, когда некий первопоселенец Асгейр Клещи "запрещал самовольно проводить жертвоприношения", видимо, на своей земле и для своих подчинённых)
.
Участие в судебной системе годи по смыслу близко к описанию общественных обязанностей жрецов древних германцев у Тацита ("Германия",7):

Впрочем, ни карать смертью, ни налагать оковы, ни даже подвергать бичеванию не дозволено никому, кроме жрецов, да и они делают это как бы не в наказание и не по распоряжению вождя, а якобы по повелению бога, который, как они верят, присутствует среди сражающихся И они берут с собой в битву некоторые извлеченные из священных рощ изображения и святыни;
(c)

И прорицанием жрецы также занимались для пользы племени ("Германия", 10):

После этого, если гадание производится в общественных целях, жрец племени, если частным образом, — глава семьи, вознеся молитвы богам и устремив взор в небо, трижды вынимает по одной плашке и толкует предрекаемое в соответствии с выскобленными на них заранее знаками
(c)

Если обратиться к опыту континентальной Скандинавии, то в "Пряди об Эгмунде Битом и Гуннаре Пополам" описаны обязанности жрицы Фрейра (т.е. служительницы преимущественно одного божества) в Швеции:

В то время там совершались великие жертвоприношения, и издавна повелось, что наиболее почитаем был Фрейр. Этот идол Фрейра обладал столь могучими чарами, что дьявол говорил с людьми из его уст, и Фрейру в услужение была отдана молодая и красивая женщина. Тамошние жители верили, что Фрейр был живой, и так в какой-то мере и было, и думали, что он, вероятно, нуждается в наложнице. Вместе с Фрейром ей полагалось распоряжаться капищем и ведать всем, что находилось в его владении.
(c)

Также в обязанности гидьи-жрицы Фрейра входило зимой ездить с почитаемым изображением божества и почётной свитой по пирам и "улучшать урожай" , т.е. приносить плодородный год для хозяев хуторов, причём "перед ним (Фрейром) убивали живых существ и делали приношения", иными словами проводили блоты в его честь на каждом хуторе.
Интересным моментом является то, что в Исландии, судя по "Книге о занятии земли", было два типа прозвищ, отражавших жреческие обязанности: "Годи" и "Годи Фрейра", имена других богов не встречаются. Иными словами, именно к сыну Ньёрда, богу урожая и сексуальной силы, чаще всего было обращено личное служение верных (как сегодня оно достаётся Локи, и думается, с меньшими основаниями). Впрочем, история Торольва Бородача с Мостра, почитателя Тора, свидетельствует, что свои верные были и у иных богов.
Очевидно, что и жрецы знаменитого храма Уппсалы также проводили обряды не ради личных своих связей с богами, но выполняя запросы единоверцев. Адам Бременский упоминает о том, что если в священном источнике жертва не всплывает, "'значит желание народа осуществится" (да и организовать что-то, столь масштабное, как пресловутое девятилетнее жертвоприношение иначе было бы сложно, как и поддерживать структуру "Золотого храма" своими силами).

Всё эти выдержки из первоисточников приведены с единственной целью: показать, что в древнегерманском и скандинавском обществе человек, представляющий самого себя и не выполняющий признаваемых его единоверцами социальных обязанностей (хотя бы по содержанию общего храма), жрецом не считался. Были "великие жертвователи", были люди, отдававшие предпочтение тому или иному богу, но они не становились в силу одного этого годи и гидьями, т.е. теми, кто выступает посредником между богами и общиной, кто освящает своими действиями социальную жизнь людей, призывая богов наблюдать за ней.

Современная мысль о том, что для статуса жреца достаточно быть преданным какому-то богу (или даже просто проводить обряды), родилась, похоже, из христианского института монашества и "невест Христовых". Однако и там монахи не являются жрецами в смысле служения людям и проведения ритуалов (таинств), это делают жрецы-священники (пояснение одного последователя христианства: "cвященник это посредник между богом и человеком. А монах человек, полностью отказавшийся от этого мира,принявший на себя образ ангельский.")

Так что всем, кто объявляет себя жрецом того или иного божества, и в то же время почитает его в одиночестве, не исполняя общественных обязанностей на благо верных, стоит, наверное, задуматься об определениях.

Представляться царём проще, чем получить во владение царство.

@темы: история, практика, традиции

---

О Торраблоте-2018

[Tradis]

Торраблот, вполне заменяемый Торсблотом, в этом году приходится на пятницу 19го января (поскольку и отмечается в пятницу между 19м и 25 января).
Однако, столь же традиционно, его у нас переносят на ближайшие выходные.
Московская община Асатру "Годорд Скидбладнир" приглашает гостей на Торраблот по адресу: г. Москва 20 января 17:00 Петровка ул., 34 (Скотланд Ярд паб).
Так же 21.01.2018 киевский филиал Ассоциации Северной Традиции в Украине планирует праздновать Торраблот. Желающим присоединиться предлагается написать администратору группы

С праздником всех празднующих! Да будет Друг Людей нам защитой и другом!

@темы: традиции

---

Обычаи Германии и Австрии в начале ноября.

[Tradis]

Обычаи Германии и Австрии в начале ноября: встреча предков, начало зимы, сезонный забой скота.
(По книге «Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники» под. ред. С.А.Токарева.)

В ноябре на континенте у большинства германских народов завершался хозяйственный год. Наступало время подведения итогов, пересчёта поголовья скота и выбраковки животных, которым не суждено было бы пережить зиму, время предзимних праздников и пиров, время самых тёмных ночей, ещё не выбеленных снегом, время прихода в дом и чествования предков.
Католическая церковь, стремясь вытравить старые языческие представления и обычаи, ввела вместо древнегерманского языческого праздника мертвых почитание памяти всех святых 1 ноября, и 2 ноября — душ всех усопших, установленные соответственно в 835 и в 1006 гг. У немцев почти повсеместно день всех святых рассматривался лишь как канун дня всех душ, который и слился с древними обычаями почитания предков.
Аналогичным образом, в Австрии, где ранее население было в основном кельтским, многие традиции этого времени сходны с немецкими и ведут свое происхождение с древности. С ноября в календаре у кельтов начинался новый год, его обрядность тоже была связана с культом предков. В поминальные дни 1 и 2 ноября в Австрии принято ходить на кладбища, убирать могилы зеленью и цветами, зажигать на них свечи. Общая семейная трапеза с обязательным обрядовым хлебом и сейчас занимает одно из главных мест в обычаях этого дня.
Еще в 20—30-х годах нашего столетия каждая австрийская семья старалась напечь побольше хлебцев. Этот «хлеб для душ» (Seellaibl, Seelwecken) принято было дарить родственникам и знакомым, известна и символическая роль его в объяснении влюбленных — принятие девушкой хлеба от парня означало симпатию с ее стороны. Специальные хлебцы раздавали бедным, относили на могилы, клали в корм скоту. Большей частью хлеб выпекался из овсяной и ржаной муки, в Каринтии готовили хлеб, смешивая муку всех видов злаков (панспермия, один из известных магических обрядов плодородия). Обязательным был и большой пшеничный хлеб, кусок которого должен был получить каждый член семьи, что как бы подчеркивало сплоченность родных. В XX веке горожане, а отчасти и сельские жители обрядовые хлебцы стали покупать. Как домашний, так и покупной хлеб сохраняет до сих пор традиционные формы в виде двух или четырех спиралей (так называемый «небесный всадник») или плетёной косы. Интересно, то жертвенные хлебцы подобной формы были известны ещё римлянам (территория современной Австрии входила Римскую Империю). Значительное распространение получили и хлебцы в виде фигурок животных.
Точно также и в Рейнланде (Германии) накануне дня всех душ шли на кладбище, убирали могилы, зажигали на них свечи или лампады. По возвращении с кладбищ в XVI в. устраивали поминки. В других областях целые процессии с пением молитв направлялись на кладбища 2 ноября после торжественной заупокойной службы.
Вплоть до XX в. в народе сохранялось поверье, что души умерших являются в ночь с 1 на 2 ноября домой. Поэтому на стол на ночь ставили Semmelmilch (молоко с накрошенной в него булкой) и варево из сушеных фруктов. Считали, что холодное молоко «освежит» души, прибывшие из пекла. Также оставляли на столе испеченные специально для «бедных душ» плетенки и другой фигурный хлеб. Кое-где бросали куски пищи на очаг и спрыскивали их молоком. Также ставили на очаг или печь зажженную лампу, наполненную маслом, в такой, рудиментарной форме, как приношение рассматривали сгорающее масло. В ряде мест на ночь топили особую избушку, чтобы души усопших могли там обогреться.

Верили в приход в гости родных предков и в Австрии. В Тироле и Каринтии ночью 1 и 2 ноября открывали двери комнат, «чтоб умершие могли войти», топили печи, «чтоб они согрелись», растапливали на огне сало и масло «для смазки их ран», убирали острые предметы и т. д. На ночь оставляли тарелки с едой по числу умерших. Позднее это заменили обычаем отдавать еду бедным.

Так же и в старых кёльнских семьях ещё в 20х годах двадцатого века оставляли на всю ночь гореть свет, зажженный вечером в канун дня душ. По поверью, нельзя было класть нож лезвием вверх или ставить пустую сковородку на огонь, чтобы не причинить боли пришедшим. Предки воспринимались отнюдь не бесплотными, они угощались вместе с людьми, грелись, ночевали.
Этот день, по мнению некоторых исследователей, принимал характер общинно-родового праздника. Считали, что души всех умерших жителей деревни собирались к полуночной мессе (Geistermesse). Поэтому все оставившие родную деревню стремились в этот день прибыть домой, чтобы помянуть умерших. В Баварии поминовение душ усопших длилось неделю — с 30 октября до 8 ноября (Seelenwoche). У протестантов день памяти мертвых (Totenfest) отмечался в последнее воскресенье церковного года.
Вера в приходящих в это время гостей нашла широкое отражение и в немецком фольклоре, в рассказах о Дикой Охоте и о гостях с Той Стороны, будь то погибший жених, или заботливая любящая мать.
Если Зимние ночи в Исландии объединяют в себе значение начала нового сезона (а у германцев, как мы помним, год изначально делился лишь на два полугодия,и летнее заканчивалось с концом внешних, полевых работ и забоем скота) и поминовения предков, то на континенте два момента оказались незначительно разнесены во времени, то ли из-за более мягкого климата, то ли под влиянием христианской церкви. В ряде мест Германии, в основном на северо-западе, считали, что зима приходит с 11 ноября, отождествляемого с церковным праздником св.Мартина. Так, в горных районах Эйфеля к этому времени действительно чаще всего уже лежит снег. Но даже если снег еще и не выпадал, все равно зима близка. К этому времени заканчивались все работы в полях и садах, скот с пастбищ возвращался в стойла. Подводились итоги года, наступало время арендных плат, погашения долгов, уплаты налогов. В прошлом на мартинов день крестьяне платили десятину. В городах же обновлялись договоры на квартиры.
Роль самого христианского святого в праздновании невелика, светский характер праздника, несомненно, преобладал над церковным. При этом в обрядности мартинова дня почти вплоть до наших дней сохранились и отдельные языческие элементы. Клерикальный характер празднование 11 ноября имеет лишь в Рейнланде, особенно в Кёльнской и Трирской областях, где Мартин Турский чтится как патрон многих церквей.
Одним из составных элементов праздника в прошлом был «мартинов огонь», распространенный довольно широко. Костры зажигали не только на близлежащих возвышенностях, но нередко и на каждом дворе. В крупных поселениях создавалось по нескольку групп парней, которые соперничали друг с другом, стараясь разжечь самый большой костер. Как и на другие праздники, заранее собирали материал для костра: хворост, солому, разный хлам и прежде всего корзины, в которых недавно лежали плоды. Во многих местах прыгали через костры, водили хороводы, золу от костра рассеивали затем по озимым полям. Когда костер затухал, зажигали от него факелы (бобовые стебли, обернутые соломой) и шли в деревню. Впереди шествия обычно ехал на белом коне в мантии «св. Мартин», иногда же его, сидящего в кресле в облачении епископа, несли впереди процессии. В Бонне впереди шествия шел Martinsmannchen — мальчик, туловище и конечности которого были обернуты соломой, древним зимним символом будущего урожая.
К XX в. зажигание огней на мартинов день стало почти полностью делом детей, даже подростки почти не принимали в этом участия. Костры были заменены шествиями детей с «факелами», напоминающими о фонарях из репы и тыквы на кельтском Самайне, — тыквы, репу или огурцы выдалбливали и вставляли внутрь свечи. В XX в. такие поделки сменили бумажные разноцветные фонарики. В Дюссельдорфе, Кобленце и других городах Рейнланда эти шествия с начала XX в. принимали все более организованный характер, в их проведении участвовали учителя и различные ферейны. Постепенно фейерверк заменил прежние огни, а подарки детям — сбор подношений во время прежних шествий от дома к дому.
В прошлом нередко в это время происходила борьба Зимы и Лета, в которой на сей раз всегда побеждала Зима. Иногда Лето (которое символизировала корзина из-под плодов) сжигали. На северо-западе ФРГ сохранились в пережиточной форме шествия масок в это время. В протестантских районах средней Германии, в частности в Эрфурте, происходили факельные шествия (Martinslichter), приурочивавшиеся ко дню рождения Мартина Лютера (родился идеолог протестантизма 10 ноября 1483 года в Саксонии).
В южных областях и Альпах образ святого отражён в обрядности ещё меньше, несмотря на борьбу здесь католического духовенства с язычеством начиная с VI в. В этих районах в мартинов день появляется одаривающий детей «меховой Мартин» (Pelzmarte), явная родня зимних духов, перхт и ряженых. Это парень, одетый в вывороченную наружу мехом шкуру, с вымазанными сажей лицом и руками. Как и некоторые персонажи предйольских и йольских праздников, он разбрасывает горох, звенит бубенчиками и поднимает шум. Местами и предводителя Дикой Охоты называют «junker Merten», хотя, конечно, епископ к средневековой скачке духов во главе с Воданом отношения не имел.
Вплоть до 30-х годов нашего столетия в Баварском Лесу и некоторых других районах Баварии сохранялся пастушеский обычай, называемый Wolfablassen (буквально: отпустить, спустить волка), известный также в Австрии и немецких поселениях Чехии. Заметную роль в обрядности мартинова дня играл, как и на другие праздники, Lebensrut (прут жизни). В Гарце и Баварии пастухи, патроном которых был св. Мартин, шли в его день по крестьянским дворам с веткой березы, на макушке которой оставалось несколько листочков (иногда ее заменяла ветка дуба или можжевельника с ягодами), ударяли ею скот и передавали хозяину дома, чтобы он этим прутом весной в первый раз выгонял скот. Полагали, что живительные соки прута перейдут на животных.
Как уже было сказано, к началу зимнего сезона, т.е. к мартинову дню производился большой забой скота. Наступала зима, кормов на весь скот не хватало, поэтому оставляли столько животных, сколько могли прокормить. В это же время пробовали и молодое вино; шумная пирушка была неотъемлемым элементом праздника.
Ритуальным блюдом этого времени в Германии был «мартинов гусь». С ранних времен известны обильные пиршества с жареным или фаршированным яблоками, изюмом и каштанами гусем, вином, орехами и фруктами в городах Кёльне, Ахене, Бонне, Дюрене и др. В сельской местности гусь был основным блюдом не всегда, его могла заменить жареная свинина.
Пекли на праздник и различные мучные изделия, особой известностью пользовался «мартинов рог» (Martinshorn) — большая булка в виде подковы. В западном Эйфеле пекли пирог из гречишной муки. В селах Эйфеля в качестве праздничной еды могло быть и просто холодное молоко или молочный суп с накрошенной в него белой булкой, напоминающий об угощении предков на день поминовения. В годы нужды, например в первые годы после окончания первой мировой войны, вместо гуся готовили «мартинов хлеб» (Martesbroode) из тертого картофеля с некоторыми приправами. На мартинов день в виноградарских районах пили молодое вино и посылали его в подарок родственникам и друзьям.
Гусь играл роль на мартинов день не только в трапезе. По костям гуся гадали о погоде; если кость крыла была коричневого цвета, то жди снежной зимы с умеренными морозами, если белого—- жди холодов с небольшим снегом.
В ряде мест, например в Швабии, сохранялись состязания с обезглавливанием гуся, подобные играм на другие праздники, в частности на Жатву, где обезглавливался петух. Очевидно, и гусь также был олицетворением духа растительности, хотя некоторые исследователи связывают его с культом Водана (церковь же обосновывает этот обычай тем, что гуси выдали епископа, прятавшего в птичнике от кардиналов). Выбор жертвенного животного в это время, как и в Исландии, определяется особенностями хозяйствования людей, разумеется.

В своё время 11 ноября было одним из тех дней, когда в Германии было принято «пить в память», что звалось Minnetrinken (обычай «пить в память» ведёт своё происхождение ещё со времён язычества и родового строя, когда германцы пили на пирах особые поминальные рога, возглашая здравицы в честь богов и предков). Сейчас этот обычай, сближавший традиции праздника со смыслом дней начала ноября, уже исчез. Разумеется, о нём продолжают помнить в языческих общинах, где во время праздника поднимают рог во славу богов и дис.


P.S. Согласно древнеисландскому календарю, зима начиналась в субботу между 21–27 октября. Лето заканчивалось в среду, и два дня межсезонья и были Vetrarnætur - Зимними Ночами в строгом смысле этого слова. Сейчас праздником в Исландии считается скорее начало зимы (суббота или её канун, выпадающая в этом году на 21 октября).
См. Ауртни Бьёрнссон Начало Зимы.
P.P.S.В этом году меж-временье начинается 19 октября и совпадает с новолунием.
Всех с наступающим!

@темы: праздники, фольклор, традиции, обряды, обычаи

---

Женщина-воин из погребения Bj 581, Бирка.

[Tradis]

В статье A female Viking warrior confirmed by genomics (American Journal of Physical Anthropology, 8 September 2017), написанной группой шведских учёных, подробно анализируются останки из погребения Bj 581 в Бирке. Погребение, в момент находки в 19в. определённое как могила воина высокого статуса, похороненного с парой лошадей и оружием, оказалось женским. Установили это на основании анализа ДНК, определившего наличие в останках X (женских) хромосом при отсутствии Y (мужских) хромосом (женский набор XX, мужской ХY). Причём, судя по положению фигуры, видимо, женщина похоронена одна, а не как сопровождающая воина подруга.


Вид погребения. Иллюстрация Эвальда Хансена (Evald Hansen) основываетсяна оригинальном плане погребения Bj 581, раскопанного Хьяльмаром Столпе(Hjalmar Stolpe). Опубликовано в 1889г.


Художественная реконструкция погребения

В могилу с усопшей были положены: меч, топор, копье, бронебойные стрелы, боевой нож, два щита и пара коней (кобыла и жеребец), т.е. комплект вещей полноценного воина.
Помимо этого, в могиле нашли игровые фигурки и доску.

Наконечники стрел

Стремена

Следов боевых повреждений на костях не обнаружено, и участвовала ли дева щита в реальных боях, неизвестно.
Генетически погребённая демонстрирует близость к современным жителям Британских островов (Англия и Шотландия), Северным Атлантическим островам (Исландия и Оркнейские острова), Скандинавии (Дания и Норвегия) и в меньшей степени к странам Восточной Балтики (Литва и Латвия ). В любом случае, её гены ближе к северным европейцам, чем к южным. Детальное сравнение с современными шведами показывает генетическую близость между женщиной-воином и шведами юга страны, а также жителями южной части Центральной Швеции. При этом анализ изотопов стронция в сохранившихся зубах намекает на мобильный образ жизни умершей в детстве (между временем формирования 1го и 2го коренного зуба), т.е. она выросла, вероятно, не в Бирке.
Умерла женщина уже после 30 лет.

P.S.Сразу же раздались голоса скептиков, с утверждениями, что у Столпе на раскопках был бардак, и не факт, что исследуемые кости именно из названного погребения.))

@темы: археология, Швеция, традиции, артефакты, обычаи

---

Празднование Осеннего Урожая германскими народами

[Tradis]

(по материалам книги «Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники» под редакцией С.А. Токарева, а также рассказам о праздновании немецкого Дна Благодарения (Erntedankfest) в Интернете)

При обращении к обычаям праздника, венчающего годовой сельскохозяйственный цикл, следует всегда помнить, что общей даты сбора урожая для всех германцев (всех кельтов или всех славян) не было и быть не могло: вывоз результатов крестьянского труда с поля, сада и виноградника происходит не по солнечному календарю, а в зависимости от погоды, районов страны, многовекового опыта, сконцентрированного в приметах и т. д. По большей части завершение сбора даров Матери-Земли приходилось на конец августа, сентябрь и октябрь, в некоторых местах практически сразу переходя в общеконтинентальный праздник поминовения предков, тот, который известен был у кельтов как Самайн, а у славян как Осенние Деды. Так, в Исландии, жившей не столько возделыванием земли, сколько скотоводством и рыболовством, оба праздника слились в пиры Зимних Ночей: и предзимняя отбраковка и забой скота, и истончение грани с миром мёртвых сошлись в конце октября .
На континенте же широко отмечалась череда праздников урожая в сентябре-октябре, и были они самыми радостными в году моментами. Разумеется, воцарившееся в Европе христианство не могло обойти это вниманием, и ныне все торжества завершения полевых работ так или иначе оказались приурочены к дням христианских святых. Одним из основных заместителей древних богов в осеннее время оказался архангел Михаил, чей праздник отмечается 29 сентября, т.е. достаточно близко к одной из четырёх основных точек солнечного цикла — Осеннему Равноденствию, что знаменует собой поворот на «тёмную» половину года. Долгое время праздник этого архангела был одним из самых популярных в Германии, потом его значение стало снижаться, вероятно, как раз в связи с тем, что осенние торжества и ярмарки стали переносить на первое воскресенье после 29 сентября или даже позднее.


Современная ярмарка во время Праздника Урожая в Германии.

Первоначально же в Германии считалось, что к Михайлову дню должны быть закончены уборка, посев озимых, сбор винограда и плодов, вырезка сот. В некоторых районах скот в это время уже ставили в стойла. Там, где скот еще продолжали пасти на пастбищах, с Михайлова дня пускали его и на поля, так как урожай был снят.
В этот день в Германии было принято расплачиваться за аренду, давать расчет работникам. С Михайлова дня начинали топить в доме, когда для тепла, когда — с целью уберечь строение от сырости и вредителей-насекомых. Говорили, что «летнее время» кончилось. С наступлением же «зимнего времени» рабочий день сокращался на час. Фактически, здесь можно проследить отголоски былого деления года у германцев на два полугодия — летнее и зимнее. В Исландии полугодия именовались misseri, и именно начало холодной половины года отмечали исландцы в Зимние Ночи . Следы такого деления заметны и на континенте, например, в некоторых районах Австрии 29 сентября считалось началом осени, а в других — её концом (смотря куда относили «дополнительный» сезон говорящие, к зиме или к лету).
В любом случае, связь этого времени с уменьшением светового дня была очевидна и отражена в австрийской поговорке: «Михаил зажигает огни» (вместо солнечного света). В Германии сходная поговорка звучала так: «Михаил зажигает свет, Иосиф гасит » (Michaeli zündet das Licht an, und Joseph löscht es aus). При этом в некоторых местах Швабии и Эйфеля на праздник вплоть до конца XIX в., а в отдельных районах (например, в Прюме, Эйфель) и до середины XX в. жгли костры, как это было в обычае на Масленицу, Пасху (Остару/Весеннее Равноденствие), Иванов день (Летнее Солнцестояние). Также и в Мусдорфе (Швабия) мясники в этот день зажигали костры и затем вокруг них плясали. В Швейцарии 29 сентября существовал обычай пускать в реку горящие свечи, установленные на дощечках, это тоже связывали с сокращением дня и началом работы при искусственном свете.

Праздники сопровождались пирушками и ярмарками. Во многих местах главным блюдом был жареный гусь (как и 11 ноября на Мартинов день). Ярмарки на Михайлов день прослеживаются до XIV в. Когда-то именно этот день по всей Швейцарии был днём городских и сельских сходов, открытия ярмарок. Сходным образом и на юге Баварии, в Альгеу, Праздник Урожая (Erntefest) справляли в Михайлов день.
Аналогичным образом в континентальной Скандинавии 29 сентября — день Микеля (Mickelmassan, Mikkjelsmesse, Michalesdagen) — тоже было праздником окончания всех летне-осенних работ, днём ярмарок и торговли. Во многих областях Скандинавии в этот день пекли специальный пирог — миккьелскаке (mikkjelskake) и ели специальную кашу из зерна свежего урожая, так называемую жатвенную кашу (skurdgrauten). В некоторых местностях только в этот день пригоняли скот с горных пастбищ-сетеров. Перегоняемых в долины животных украшали цветами, рядом везли подводы, полные бочек с маслом и ящиков с сыром и брынзой (летние надои работники обрабатывали прямо на пастбище, и только теперь деревня видела результат). Затем начинался всеобщий праздник. Накануне дня Микеля обязательно пригоняли с летних пастбищ лошадей, чтобы у них была красивая шерсть на зиму. Все домашние животные в эту ночь должны быть под крышей, «иначе на скот нападут болезни».

Любые народные праздники (а отнюдь не только предноябрьские) так или иначе связаны с почитанием предков, с приглашением их разделить радость, с просьбой помогать потомкам и дальше). У древних германцев одним из дошедших до нас обычаев почитания высших сил было пить в память богов или умерших. Со сменой веры эта практика тоже была перенесена на дни христианских святых. Ритуал Minnetrinken (немецкое «пить в память», полный аналог исландского minni, означавшего и «тост», и «память») был распространен в свое время и на Михайлов день, хотя в XIX в. исчез среди прочих обычаев, не переживших секуляризации общества.
В Швейцарии Михаил представлялся нередко водителем душ умерших, и сам день его считался опасным. Тем, кто был неосторожен в горах, говорили: «Ты хочешь пасти (или сторожить) курицу св. Михаила » (т.е. умереть).

Во многих местностях, в основном в южной и средней Германии, где тёплая осень держится дольше, праздник Урожая слился не с сентябрьским церковным праздником, а с октябрьским, тем самым приближаясь к северным Зимним Ночам. Немецкий кирмес (Kirchmesse, Kirmes, Kirta) — престольный праздник в честь освящения той или иной церкви (Kirchweihfest) или в честь патрона, по которому церковь названа. Как считают некоторые исследователи, первоначально в селениях имел место общинный древнегерманский праздник в честь духа-покровителя, позднее ассимилированный церковью для своих нужд. Со временем такой праздник в отдельных регионах слился с праздником окончания сбора урожая и стал праздноваться осенью (не везде, впрочем, где-то эта роль была у Михайлова дня, а кирмес вообще приходился на лето). В итоге, светские и духовные власти установили его празднование на третье воскресенье октября, чтобы сократить число нерабочих дней в году. Однако во многих местах наряду с этим всеобщим кирмесом каждая деревня по-прежнему продолжала праздновать и свой собственный в привычное время. При этом церковь продолжала считать, что в кирмесе слишком много языческого, и всячески пыталась выкорчевать старые обычаи, заменив их своими, но, в целом, тщетно: общинные пиры, светское веселье, воздвижение деревьев наподобие Майских, почитание родных могил, действа с чучелом и черепом продолжали процветать среди людей. В некоторых районах празднование кирмеса принимало такой размах и приобретало такую известность, что туда отовсюду съезжался народ, а торжества длились по неделе (ещё в первой трети XX в. кирмес было принято отмечать три дня).
Как уже было сказано, кирмес сохранил некоторые черты древних общинных пиров: его центральным событием был праздничный обед, куда собирались ближайшие родичи, друзья и знакомые, при этом число гостей в доме было показателем авторитета хозяина. Родственникам, которые по каким-либо причинам не смогли прибыть на праздник, посылали кусок праздничного пирога, приобщая тем к совместной трапезе. В прежние времена главным блюдом на торжественном обеде был крепкий мясной бульон, сладкая белая каша с яичными желтками, сваренная в круглой форме (раньше, видимо, пшеничная, позднее рисовая), в Баварии — непременно гусь и испеченная в жиру лапша из пшеничной муки. Любимыми напитками на кирмес были можжевеловая водка и вино из терновника, яблочный сидр и сладкая анисовая водка для женщин, обычная водка и, в более поздние времена, кофе. На севере, в протестантских районах, где после Реформации поклонение святым прекратилось, ежегодные ярмарки устраивали именно на кирмес, а не в день Михаила.
Во время кирмеса во многих районах Германии устанавливались Деревья, подобные Майскому, их украшали лентами, гирляндами из яичной скорлупы (тут можно припомнить «яичное дерево» Остары), и т.д., и именовали Kirmesbaum (Древо кирмеса).


Кирмесбаум (Древо кирмеса) в Билькхейме (Bilkheim, Германия)

В некоторых селениях в низовьях Рейна вместо дерева устанавливали шест, также украшенный цветами и лентами, а на его верхушке укрепляли череп лошади. В этих местностях праздник начинался с древнего обычая — «выкапывания кирмеса». Накануне вечером, пока девушки украшали шест, парни отправлялись за околицу и выкапывали зарытый там в прошлый праздник (или за две недели до, а то и накануне) «кирмес», т.е. соломенное чучело, бутылку шнапса и/или лошадиный череп и кости домашних животных. Такой «кирмес» несли через всю деревню под музыку к месту празднования, где помещали на крышу шатра или укрепляли на верхушке дерева или шеста. Как правило, чучело или его аналог оставались там до второй половины вторника. Иногда сразу после водружения «кирмеса» на место, ещё накануне праздника, парни устраивали пирушку.
В день праздника после торжественного обеда начинались танцы и всеобщее веселье. Местами сохранился игровой характер танцев. Так, например, в Пфальце на сенных вилах приносили крендель. Пары во время танца передавали друг другу букет, та пара, у которой оказывался букет в момент выстрела ведущего, называлась Brezelpaar и получала крендель (Brezel). В других землях аналогичным же способом выигрывали ягненка, петуха и т. п. Танцы продолжались до глубокой ночи.
Следующий день был посвящён заботе об умерших родственниках, которых живые навещали, приходя на могилы. В этот же день в некоторых местах парни обходили деревню и собирали съестное для совместной пирушки.
Во вторник, на третий день, происходили похороны «кирмеса». Шуточная траурная процессия ряженых парней с набеленными мелом лицами и с факелами в руках направлялась за околицу на пустырь. Среди них находилась и «женщина в белом», воплощение самой Смерти. На пустыре вырывали яму и закапывали в неё соломенное чучело (Zachaus) вместе с его «лошадью» (черепом на палке), бутылку шнапса и осколки стакана, голову петуха или кости от окорока, куски пирога т. п. Кости, череп лошади, голова петуха или еда могут быть следами некогда бытовавших жертвоприношений.


Кирмесбаум в Оффхейме (Offheim, Германия)

Подобные «похороны» карались законом, и еще в 20-х годах XX столетия велись судебные разбирательства за действия, в которых видели насмешку над церковью.
В некоторых местах кирмес приходился на день св. Галлуса (16 октября), считавшийся кое-где началом зимы. В этих регионах уборка в садах и огородах, сплавные работы, свободный выпас скота заканчивались именно к этому времени, а не к Михайлову дню. В Альпах 16 октября стада возвращались с горных пастбищ. В Берхтесгадене, как и в других местах южной Баварии и соседней Австрии, возвращение скота с высокогорья превращалось в большой праздник. Животных украшали еловыми венками, на голове быка, идущего во главе стада, водружали довольно сложное сооружение, туловище обвивали гирляндами. На 16 октября приходилась одна из двух дат возвращения скота с пастбищ и в Швейцарии (вторая на 11 ноября, её приурочивали ко дню Мартина).
Совершенно аналогично части районов Германии, в Австрии праздник конца уборки урожая в итоге слился с киртой (Kirta), праздником, ничем не отличающимся от кирмеса. Каждый район, даже деревня имели свою кирту, которая сопровождалась открытием местного рынка и развлечениям. И совершенно аналогично немецкой склонности к порядку, при правлении Иосифа II в 1767г. указом был установлен единый для всей Австрии день кирты — тоже третье воскресенье октября, в народе день стал известен под названием «императорского». По обрядности кирта, опять-таки, подобна кирмесу и впитала в себя различные элементы древних празднеств. В этот день устраивали сельские сходы, в некоторых местах тоже «оживляли» кирту, похороненную год назад, о чём торжественно объявлялось на площади. Молодежь ходила по улицам и с громкими криками носила чучело «воскресшей» кирты, заканчивался же день её новыми похоронами. Все это сопровождалось шумным весельем и танцами.
Также в Австрии в районах, специализировавшихся на виноградорстве, в октябре обычно завершался сбор винограда. За пару дней до этого в деревнях происходили выборы сторожа виноградников. По обычаю, сторож, одетый в средневековый костюм цеха виноградарей, торжественно проходил по деревне. Обязательное дополнение к костюму — меховая шапка, украшенная петушиными перьями и лисьими хвостами, а также ожерелье из клыков кабана, — возможно, имело и древнее языческое происхождение. На праздник в деревне организовывалось веселое шествие, в центре которого была повозка, украшенная лозами. При этом в Нижней Австрии, Верхней Штирии и Зальцбурге подставка для подвешивания гроздей на ней делалась в виде козла (Weinberggoaβ ), её украшали виноградом, мишурой и яблоками. Кое-где в это время праздновали пробу молодого вина.
Тем не менее и в Австрии не было однозначного приурочивания праздника к одной дате: в католических церквях именно в день Михаила было принято освящать плоды нового урожая и благодарить за них. Женщины в белых платьях приносили в церковь корзины с плодами, зернами злаков, семенами клевера и ставили их перед статуей святого, заменявшего древнее божество — покровителя урожая. Также именно 29 сентября было днём выплаты податей.


Вид немецкой церкви в День Благодарения за Урожай (Erntedankfest) в наши дни

Сегодня в Германии традиции Праздника Урожая отнюдь не забыты, более того, это один из тех праздников, который отмечается по всей стране, хотя, как и в прежние годы, дата его в разных регионах может не совпадать. День называется Праздником Благодарения за Урожай (Erntedankfest), или, чаще в переводах, Днём Благодарения, он был официально утверждён католической церковью в 1972 году, отмечают католики его в первое воскресенье октября. Протестанты берут за образец Пруссию, где праздник Урожая отмечался с 1773 года в первое воскресенье после 29 сентября. В эти дни престолы католических храмов выглядят приятно-язычески, заставленные дарами щедрой Земли, по городкам Германии проходят процессии телег или машин, украшенные зелёными гирляндами, венками из соломы, флажками, и нагруженные тыквами, кабачками, репой, виноградом, яблоками и т.д. Повсеместно проводятся ярмарки, где каждый старается сделать свой прилавок как можно красивее и богаче… В общем, древняя, простая по своей сути, но искренняя радость и благодарность людей, пусть переадресованная новым покровителям, всё равно пробилась сквозь века и пышно расцвела в стране.


Торжественное шествие на Праздник Урожая в Германии. Возможно, оно не так уж отличается от «ванических процессий» древности

И сентябрьское, и октябрьское празднование окончания периода сбора урожая на континенте, и исландские Зимние Ночи имеют ту общую черту, что знаменуют собой переход от внешней деятельности — в поле, в саду, на пастбище, в море — к подготовке к грядущей зиме в доме и рядом с домом. Это время радости, когда собраны и наглядны плоды годовых усилий, когда закончена изнурительная работа, а закрома полны. Время изобилия, которое хочется отпраздновать, которым не жалко поделиться с родными и друзьями на весёлом пиру. И это — время последних гуляний по тёплой погоде, в привычном, ещё летнем жизненном ритме, «бабье лето» перед заморозками. Ещё не наступило зимнее затворничество посреди морозных сугробов (кроме Исландии, о совмещении двух событий Колеса Года в которой уже говорилось), ещё не наложены природой новые ограничения на людей. Но Зимнее Полугодие вступает в свои права, и надо успеть к нему подготовиться: проверить амбары и припасы, запастись дровами, устроить скот на зиму, начать обрабатывать состриженную шерсть, приготовить для хранения ещё не закопчённое или законсервированное. Ночи уже холодны, и зима не где-то там, а за порогом, и только собранный урожай отделяет человека от гибели. Деревню — от голода и холода до весны, каждого человека — от одиночества, нищеты и бесцельности жизни, если его молодость и зрелость прошли не впустую.
И да будет собранный каждым из нас Урожай изобильным, достаток — надёжным, а осень — тёплой!

@темы: праздники, история, фольклор, традиции, обряды, обычаи

---

Вершина лета: цикл Мидсаммера, Купальница, Купала и Петровки.

[Tradis]

Дополненная и исправленная старая статья

Вершина лета, летнее Солнцестояние, время наибольшей силы и славы Соль, когда её колесница взлетает к зениту над зелёными полями и рощами, время самых длинных дней, и самых коротких, самых волшебных ночей, приходится на промежуток 20-21 июня. В 2017 году — на 21 июня, астрономический момент Солнцеворота наступает в 7 часов 24 минуты по Московскому времени, при том, что Новолуние в этом году выпадает на 24-25 июня. Впрочем, готовя обряд, стоит вспомнить, что священно всё же время, а не часы, Со-Бытие, а не его маркер (в Швеции, например, празднуют Мидсоммар в ближайшую к 24 июня субботу и т.д.). Более того, в реальной крестьянской жизни середину лета отмечала череда праздников, которая позволяет этнографам говорить о двенадцатидневье, зеркально отражающем двенадцать ночей Йоля , благо в народной традиции оба периода отмечены как время поворота года, близости к Иному миру и опасного колдовства, время максимума и, соответственно, минимума в природном цикле.

Единый комплекс обычаев в западной Европе был приурочен к периоду с 15 июня (день св. Вита в церковном каледаре) по 4 июля (день св. Ульрика), как вариант 29 июня (день св. Петра и Павла, см. далее). Возможно, разумеется, что это единство сложилось позднее, благодаря постепенному переходу обычаев с одной даты на другие, соседние. Однако, по мнению известного австрийского этнографа Р. Вольфрама, например, празднование Солнцеворота в старину продолжалось в течение двенадцатидневья (13 ночей), т. е. с ночи на 24 июня и по 4 июля, а дата 15 июня возникла в связи с юлианским календ

Ярко пылающее Солнце, жаркий огонь костров в ночи, таинственные огоньки в непроницаемом мраке леса, будоражащий цвет бузины по утру, медовый запах лугов в жаркий полдень и золотистый аромат липы вечером — вот образы Мидсаммера, наивысшего расцвета и воплощения энергии жизни, когда легче всего прикоснуться — через травы, огонь и воду — к могучим силам. И как за пиком напряжения следует сладкая усталость, за цветением липы — рассыпанные по земле облетевшие «звёздочки» и зелёные шарики завязи на ветках, за безумием экстаза — отдых и будни, так и за самыми ранними рассветами день начнёт потихоньку убывать — вплоть до Йоля с его долгими-долгими ночами. Ещё не скоро, ещё будет и беспощадно палящее августовское солнце, и много работы, и много радости, и щедрая роскошь Урожая... Но высшая точка Колеса Года приходится именно в эти дни, и огненная ладья самого светлого из богов — Бальдра — отчаливает от нашего берега, ибо не в наших силах жить пламенем слишком долго.

Солнцестояние — праздник, очевидно, изначально общий для славян и германцев, по крайней мере в тех регионах, где основным занятием людей было земледелие, а не скотоводство (для кельтского мира, тяготевшего скорее к оси Бельтайн-Самайн, как и к преимущественному разведению скота, есть предположение о влиянии на празднование Литы германских соседей). Здесь и далее в статье праздник «на Ивана Купала» рассматривается именно как праздник Солнцестояния, без учёта расхождения в 13 дней из-за современной его привязки к православному календарю и июлю. Дата его аналога в западной Европе — дня Иоанна (Джона, Иоганна, Яна, Ханса и т.д.) Крестителя — сегодня приходится на 24 июня.
Внешняя сторона обрядности на западе и на востоке, будь то Англия, Скандинавия, Германия, Россия, Польша или Болгария, чрезвычайно схожа. Различие может составлять, пожалуй, соотношение роли огня и воды, некоторые особенности в отголосках древних обрядов жертвоприношений, да большая распространённость Майского Дерева, ставившегося на западе и на Мидсаммер. На востоке, впрочем, ему есть аналоги в виде берёзки Русалий, или малорусского дерева-Марены. Схожи также повсеместно зеленые ветви и венки, очищающее пламя, зажженное трением, и прыжки через него, ночные посиделки у костров, в лесу, в поле и у воды, гадания и сбор трав, первая роса «Иванова дня», исцеляющая разные хвори...


Мидсаммер
Шведск. Midsommar, англ. Midsummer, исл. Miðsumar, нем. Sommersonnenwende. Далее используются разные варианты названия.
Торжества Летнего Солнцеворота засвидетельствованы у германских народов с древности. Самой ранней записью о них будет, наверное, сохранившийся перечень припасов к празднику для германских частей римской армии, стоявшей в Честерхольме, что датируется концом первого века нашей эры. В средневековых документах немецкое Sonnenwende всегда указывало именно на летнее, а не на зимнее Солнцестояние, подтверждая тем значение этого дня. В начале седьмого века епископ Нойонский (Фландрия) Элигий осуждал устраивавшиеся его паствой 24 июня песнопения и состязания в прыжках. Характерно, что даже когда впоследствии церковь приспособилась к древнему празднику, приучив прихожан освящать в церкви венки и букеты, условный покровитель дня и его легенда в народных обычаях особой роли по-прежнему не играли.
Как и праздник Мая, с которым у него вообще много сходства, Мидсоммар был днём общинных мероприятий и процессий. В Сконе (Швеция) плели венок Мидсоммара изо всех цветов и побегов, что росли в округе, его называли Midsommarskvastar, «венок середины лета». Связанный, его подвешивали на шест, который два мужчины или мальчика несли на плечах. Снизу шеста было бумажное изображение квочки на яйцах. Двух «веночных мальчиков» в процессии вокруг селения сопровождали от шести до двенадцати «веночных девочек». Олаус Магнус в XVI в. писал, что в Швеции народ приходил к Дереву Мидсоммара молиться, чтобы полям была дана сила прорастать. Тогда же клали на поля кресты из листьев, чтобы посевы росли без ущерба от молний, грома или града.

Ещё в Скандинавии варилась в этот день специальная каша — рёмегрот (römegrot), из цельного зерна на сметане и сливках, и к ней делался сыр — большая голова из собранного со всех дворов деревни молока. В Ютландии (Дания) и Сконе парни и девушки дарили друг другу венки в знак расположения. В это время во многих областях Европы выбирали «невесту» (или «невесту» и «жениха», как на Лиго в Латвии), в отличии от Майской королевы — маленькую девочку (или детей). В скандинавских странах для такой пары устраивалась «детская свадьба», только обеты приносились не в вечной любви, а в вечной дружбе. Праздничное шествие проходило по всей деревне, раздавая благословения домам и получая за это угощение.
Обычай Майского Дерева на Мидсоммар более всего и по сей день распространён, пожалуй, в скандинавских странах, где Майстонг (Majstáng) воздвигается в обязательном порядке, обычно на открытой площадке или лужайке, как правило — в качестве праздничного символа всей общины. Майстонг — это шест, сделанный чаще всего из очищенного ствола сосны, с поперечиной у вершины. По концам поперечины подвешиваются венки и гирлянды зелени и цветов. Сам шест обвивается хвойными гирляндами или молодыми берёзовыми ветками. Если не было длинного шеста, то связывали вместе несколько коротких, пока не получится высокая мачта с поперечными сучками, на которые вешали цветы и венки. В установлении и украшении Майского Дерева принимают участие все: мужчины, женщины и дети.
Навершием Майстонга служило в прежние времена чучело петуха, и такой петух был предметом особой гордости деревни. С ним, по старинному поверью, был связан предстоящий урожай. Если жители соседних сёл враждовали между собой и хотели сделать гадость соседу, то считалось, что достаточно украсть петуха с Майского Дерева недругов, чтобы они не получили урожая. В настоящее время вершину Майстонга стали украшать национальным флагом страны или вымпелом.
В Уэльсе, согласно источникам XVI—XVIII вв., летней версией Майского Дерева была берёза («летнее дерево» — у fedwen haf), которую устанавливали на центральной площади деревни в канун дня св. Иоанна (иногда использовался, как и на Май, обтёсанный и украшенный берёзовый ствол), ветки берёзки украшали лентами, гирляндами цветов, возле неё танцевали, её, как и в Скандинавии, пытались выкрасть соседи.
В Зальцбурге (Австрия) 24 июня приносили в церкви молодые берёзки и ёлки. Их, как и весенние обрядовые Майские Деревья, заранее очищали от веток, оставляя лишь верхушку, а ствол искусно закрывали гирляндами, сплетенными из полевых н лесных цветов. После мессы деревья приносили во дворы, где сохраняли до будущего года. В старину таких «украшенных шестов» (Prangstangen, от prangen — «украшать») старались делать как можно больше, так как их число связывали с урожаем. «Они закрепляют зрелость хлеба» или «они наполняют сараи сеном», — говорили в Пинцгау.

В Исландии Мидсумар на переломе первого тысячелетия приходился на время Альтинга. До 1000 г. (год принятия христианства) Альтинг открывался в четверг между 11 и 18 июня (после 1000г. — между 18 и 24м числом) и продолжался две недели, т.е. был к астрономическому Солнцевороту близок. Связь Мидсумара с общественными собраниями сохранилась, как свидетельствует Н.Пенник в «Истории языческой Европы», и на острове Мэн, где парламент (ведущий свою историю ещё от эпохи викингов) каждый год 25 июня собирается на искусственном холме Тингвальд («равнина собраний»).
Также и костёр, одна из основных примет Солнцестояния , изначально должен был быть делом совместным: принимать участие в празднике следовало всем членам общины. Не участвовавших дразнили мальчишки в своих песнях как скряг или штрафовали на два с половиной гроша (например, в Брауншвейге). Если кто-либо не мог по каким-то причинам участвовать в гулянье сполна, он обязан был появиться хотя бы на короткое время и выпить стакан вина. В Лондоне в прошлые века костры разжигались на улицах, и каждый дом вносил свою часть топлива и труда в их устройство. Над украшенными зеленью дверьми лондонских домов всю эту ночь горели лампы. Для них специально изготовлялись из железа подставки, на которых иногда укреплялось сразу по нескольку десятков ламп. Правда, именно в Англии наряду с многочисленными (в каждой деревне и городе) общественными кострами зачастую горели и «частные» — перед домом в городе или на каждом дворе в деревне.
К сожалению, со временем обычай зажигать костёр в Солнцестояние стал исчезать. Например, в Германии к концу XIX в. граница между предпочтением пасхальных огней и огня на Иоганнов день проходила южнее Гарца и Гессена, на севере преобладали пасхальные огни, на юге — летние. По материалам, собранным в 20-х годах XX в. для немецкого этнографического атласа, известно, что костры в Иванову ночь жгли уже только на юге Германии (в Баварии). В некоторых северных областях в ночь Мидсоммара зажигали только свечи (как пережиток былых костров), а в городах их заменила иллюминация.
Костру на Мидсамер придавалось троякое значение: огонь был символической связью с силой солнца, он служил защитой и очищением, и, наконец, в этом качестве он был связан с плодородием. Золу от Мидсаммеровского костра раскидывали по полям в Англии и Нидерладах. Головешки из такого костра втыкали в пашни во многих областях Германии, чтобы поля родили. По рассказам одного путешественника XVIII в., кельтское население острова Мейкланд (Оркнейские острова) еще за две недели до дня св. Иоанна начинало заготавливать длинные вязанки вереска. Когда в ночь на 24 июня загорался костер, каждый юноша поджигал одну из приготовленных им вязанок и бегал по полям и вокруг поселка, размахивая ею в воздухе. Фермеры с горящим пучком вереска в руках совершали по ходу солнца обход своих полей и стад. После того как костер догорал, молодые люди прыгали через угасающее пламя.

В Германии и Австрии в зависимости от локального времени празднования, которое, как помним, было или не одномоментным, или связывалось с разными датами, ритуальные костры (реже обвитые соломой шесты, смоляные бочки и пр.) назывались «огни солнцеворота» (Sunnawendfeuer), «огни Вита» (Veitsfeuer, 15 июня), «огни Иоганниса» (Johannisfeuer), «огни Петра» (Petersfeuer, 29 июня), т. е. по имени святых, чья память приходилась на эти дни. В Скандинавии такой костёр назывался Ионсокбол (Jonsokbál) или Санктхансбол (Sankthansbál), тоже по имени христианского покровителя дня: на севере традиционно огонь зажигается в ночь с 23 на 24 июня.
Огонь на Солнцестояние изначально должен был быть зажжен трением («огонь нужды»), позднее, например, в некоторых местностях Скандинавии — от увеличительного стекла. Кое-где для костров Солнцеворота использовались строго определённые породы деревьев или даже кустарников (в отдельных областях Франции и в Валенсии костры складывались, например, из стеблей ежевики), известны костры из девяти (магическое число) пород дерева (в частности, в Уэльсе). В Верхней Австрии (область Хаузрукфиртель) среди собиравших хворост были и ряженые с чернеными лицами и закутанные в зеленые ветки, что вновь напоминает и о Мае, и о Йоле. Костры ставились либо очень высокие (на Карельском перешейке, к примеру, высота такого сложенного башней костра могла достигать 7ми-10ти метров), либо относительно небольшие для прыжков через них и окуривания людей и животных (опять явная аналогия с обычаями Майского Дня). В огонь могли кидать травы, просто для создания дыма (солома, сушеный папоротник, трава или зеленые ветви) или с защитной целью: чеснок (чтобы весь год не подхватить лихорадку), тмин или белую полынь (чтобы поясница во время жатвы не болела) и т.д. Бросали в пламя и сено, пучки колосьев и ржи, ветки плодовых деревьев и т.д., вероятно, как приношение и просьбу о добром урожае.

Костры на Мидсаммер по форме ничем не отличались от костров, зажигаемых в другие праздничные дни: на Масленицу и Пасху; их зажигали преимущественно на возвышенных местах, хотя кое-где, особенно в городах, их жгли на равнине, чаще на рыночной площади перед ратушей. К ним приходили на гулянье, потанцевать, повеселиться, прыгнуть через костёр. Через костры прыгали поодиночке, для очищения, защиты и ради грядущего урожая, и парами, взявшись за руки, в надежде соединить судьбы в браке. В Германии считалось, что если при прыжке парень и девушка не разожмут рук, то их любовь укрепится и в этом же году они справят свадьбу (Верхняя Саксония); если же разожмут руки или платьем заденут за огонь, то это был неблагоприятный знак. В некоторых областях, наоборот, полагали нехорошей приметой, если огонь не задевал подола прыгающей через костер женщины. Считалось, что в таком случае она в текущем году не забеременеет. В Тироле и Штирни парни, прыгая, выкрикивали имя любимой девушки, а девушки говорили:
Sonnawend, Sonnawend,
Dass mich nit's Feuer brennt.
Dass ich bald z'heiraten kum,
Drum tanz ich um.
Солнцеворот, солнцеворот,
чтоб меня не обжёг огонь,
чтоб я могла скоро выйти замуж,
оттого я танцую.
В старину считали, чем выше прыжок, тем лучше будет урожай льна и хлебов. С этим же представлением был связан и старый обычай в Каринтии: молодые женщины в эту ночь прыгали на полях — явный пережиток имитационной магии (то же проделывали и на Масленицу). Аналогичным образом на ночь Мидсоммара в районе Заальфельда (Тюрингия) девушки шли нагими на льняное поле, танцевали вокруг него и валялись на нём «чтобы лен хорошо уродился». По пашне также катались парами, чтобы повысить её плодородие.
Как и на Йоль, на Летнее Солнцестояние помимо костров зажигали «солнечные колёса», смоляные бочки, бросали горящие диски. Например, о таком обычае в городке Конц (Германия), когда горящее колесо спускали с холма в реку и по его ходу гадали об урожае вина, рассказывает Гримм в «Тевтонской мифологии». Связь с солярным культом имел и распространённый среди шотландцев и уэльсцев обычаи катать с гор или крутых обрывов рек колеса, обвитые соломой и зажженные. Иногда при этом гадали: если колесо горело все время, пока катилось, то урожай будет хорошим. Напоминает о солнечном культе и почитании светила обряд, бытовавший на Оркнейских островах ещё в конце XVIII в. На вершине самого высокого холма в приходе разжигали большой костер, и все присутствующие в полном молчании несколько раз обходили его кругом, по движению солнца, начиная обход с востока.

В Дании «Огонь св. Иоанна» зажигался на кургане или ином возвышенном месте, важной частью этого костра были сено или рожь. В Вестланде на день св. Иоанна было принято сжигать старые рыбацкие лодки — что можно ныне связать со смертью Бальдра и его похоронами на пылающем корабле (обычай, символически воспроизводимый сегодня частью асатруа именно из-за этой ассоциативной цепочки). И стоит вспомнить ещё, что историю гибели Бальдра считают поздним переосмыслением Воданического жертвоприношения, самим же Одином и инспирированного. Жертвоприношения самого лучшего, достойнейшего из воинов на вершине силы и мощи...подобным вершине сил природы в ночь Солнцеворота.
В некоторых местностях, напоминая именно о подобной древности, в пламя кидалась соломенная кукла, называемая «Дитя». Норвежцы также сжигали человекоподобную фигуру, которую звали «Старик» (норв. Kallen) или «Старуху» (Kællingen). В области Вога (Норвегия) в костре должно обязательно сгореть чучело ведьмы, «чтобы сгорело всё зло». В Тюрингии ребята обходят дворы, собирая солому, делают из неё чучело, которое привязывают к колесу, поджигают и спускают с горы. В Верхней Австрии и Каринтии зажигали костры — «огни Петра» (Petersfeuer) — 29 июня как в один из дней обрядности Cолнцеворота, тогда же сжигали соломенное чучело, называемое «Петерль», по-видимому по имени святого. Обряд сожжения чучела (часто — с Майским Деревом) не везде был распространён, но всё же устойчиво фиксируется, нередко кукла изображает некое вредоносное существо, уже упомянутую «ведьму». Боролись с ведьмами в это время не только символически. Так, в Швеции был способ их обнаружения: надо взять так называемое «масло ведьм» (либо сок растений, либо роса, что встречается на кукурузе и цветах), сложить костёр из девяти пород дерева и кинуть в костёр немного этого масла, тогда ведьма не сможет не прийти, и обязательно выдаст себя. В Дании к ведьмам, которые ночью в канун дня св. Иоанна танцуют «у Старого Эрика» (т.е. Дьявола), отдельные смельчаки рисковали подобраться с куском зелёного дёрна на голове — для невидимости (но вот ронять защиту очень не рекомендовалось!).

Еще в конце XVIII в. в Мидсаммер приносились жертвы стихиям, вероятно с целью умилостивить духов, ведь весь период считался опасным: злые силы получали свободу и подстерегали неосторожных. Могли духи дать и благоприятную погоду, и позаботиться о полях. Потому часть похлебки люди выливали на огонь, часть — в проточную воду, часть зарывали в землю и остатками намазывали листья, которые клали для ветра на дымовые трубы. Известны обычаи бросать хлеб и муку в воды родников и колодцев, в огонь очага, в воздух. В некоторых местах, например в брауншвейгской деревне Вендебург, еще в конце XIX в. в землю закапывали деревянный крест, который несли во время шествия в день Иоганна (это называлось закапывать Johannich). При этом закапывали и бутылку шнапса, из которой пили участники процессии, этакое редуцированное жертвоприношение. В отдельных частях Германии, особенно в городах, со временем день Иоганна стал днём памяти умерших; в ночь Мидсумара на могилах ставили горящие свечи, а в альпийских районах было распространено поверье, что души умерших приходят в это время к кострам живых погреться. В Верхней Австрии клали крапфен (обрядовое печенье) в огонь костров, предназначая его «бедным душам», что может быть и не нововведением, но остатком почитания предков.
Как уже было сказано, по общим представлениям этого времени, прыжки через костер и прогон скота через него способствовали защите людей и животных от хвори, оберегали их от колдовства и вредоносных сил. В Скандинавии около такого костра было в обычае «крестится» венками, смотреть на огонь сквозь цветы — для защиты от глазных болезней, а уходя, бросать цветы в огонь «чтобы предохранить себя от всех напастей». С этой же целью во многих областях Германии к костру приносили больных детей. Считали, что особенно целебным свойством обладал огонь Мидсоммара для глаз, спасал он также от болей в пояснице во время жатвы. По поверьям, головешки из такого костра, хранящиеся в доме, защищали от пожара, в целях оберега клали также немного золы из костра в корм скоту. Чтобы придать огню целебные свойства, в него бросали определенные травы; сорняки же бросали в огонь, чтобы их поменьше было в поле. Если Майское Дерево стояло до дня Иоганна, то его также бросали в костер. Это не обязательно означало уничтожение старого символа, скорее должно было придать огню силу и обеспечить все живое и растущее теплом солнца.

Прикоснуться к плодоносному могуществу летней природы позволяли и травы, чья сила в самую короткую ночь года (или одну из близких к ней) многократно возрастала. В некоторых районах средней Германии в это время дома внутри и снаружи украшали цветами. В Баварском лесу девушки делали букетики из «Иванова цветка», орешника, клевера и трясунки. В Гарце в священный день ставили перед домами ёлки, украшенные гирляндами из этих трав, в других местах подвешивали гирлянды к окнам или же протягивали их поперек улицы. В Фихтельгебирге украшали цветами и травами колодцы и родники, чтобы из них не ушла вода. В Бранденбурге через всю деревню скакал парень с «иоганном» — букетом лечебных трав, переплетенных цветущей рожью. По поверью, счастье приносил также «волшебный корень», который выкапывали в Иванову ночь. Верили, что цветок папоротника может помочь найти золотую жилу, а семена папоротника в эту ночь делают человека невидимым. В ночь на Иоганна советовали также добавлять в корм скоту разные травы и муку с солью — от болезней и других несчастий. В Шлезвиг-Гольштейне в этот день устраивали «букет середины лета» (Mittsommerqueste, Mismosquost). В прошлом этот обычай был распространен довольно широко, потом был забыт, а с 1921 г. стал снова ежегодно отмечаться.
В Германии травы собирали накануне ночью между двенадцатью и часом или в полдень Иванова дня. Эти «пучки солнцеворота» (Sunnawencibiiscli), «пучки грома» (Donnerbusch) составлялись всегда из магического числа — семи или девяти — видов трав. Их хранили под крышами домов, хлевов, бросали во время бурь («отдавали» ветру) или на пожарах («отдавали» огню), поскольку согласно поверью, травы, сорванные на Мидсаммер и освященные в церкви, защищали их владельцев от болезней, а дом от бури и пожара. Букет или венок, повешенный над входной дверью, якобы закрывал ведьмам доступ в дом. В Англии апотропеями являлись также собранные в эту ночь ягоды бузины или прибитые над дверьми и над воротами веточки березы. У немцев же наибольшей популярностью пользовался в качестве Ивановой травы дырчатый зверобой (Hypericum perforatum), хотя в каждом регионе была своя главная Иванова трава (или цветок); в Тюрингии, например, арника, которую использовали для приготовления лечебных мазей. Также и в уже упоминавшемся шведском венке середины лета (Midsommarsqvastar), сплетённом изо всех видов цветов и растений в округе, обязательно должен был присутствовать зверобой, как обладающий особой силой. Такие венки (а плели не только общинный, который несли в процессии) висели в каждом доме, особенно в конюшнях и хлевах до следующего года, этим скот был надежно защищен от колдовства. В лечебных целях собирали также тмин и другие травы. Вера в целебную силу трав Солнцеворота — отнюдь не суеверие: как раз к середине июня многие лекарственные растения только-только расцветают, а именно в этот момент их собирать рекомендуется.

Ещё в Дании перед заходом солнца на Мидсоммар была традиция украшать поля льна, раскладывая сверху зеленые ветки (в основном тополиные). Промежуток времени, в течение которого листья остаются зелёными был признаком жизни льна, тополь также должен был отвадить ведьм, чтобы не вредили урожаю. Норвежцы, шведы и шведские финны развешивали листья и цветы всех видов (особенно рябину) для защиты в эту ночь по всему дому.
Для сохранения здоровья и преумножения плодородия в это время были и другие обычаи. Еще в начале XX в. в Баварии и некоторых других местах люди ели пироги— Kücheln с тремя, семью или девятью различными начинками (среди них обязательно была съедобная разновидность бузины). Плодовые деревья, как и в период Йоля, обматывали соломой, чтобы плоды не падали несозревшими. Считали, что если в Иванову ночь срезать несколько стеблей ржи, свить из них венок и повесить на дымовую трубу, то птицы не будут клевать зерно.
Разумеется, время близости к Иному Миру было и временем волшбы и гаданий. Во многих странах в эту ночь девушки собирали девять (или семь, или двенадцать) трав, которые, если их положить под подушку, позволяли увидеть суженого. В Швеции в канун 24 июня некоторые, завернувшись в белые простыни, поднимались на крышу своего дома. Что бы они не услышали, чьё бы лицо не увидели — это не будет случайным и может быть истолковано. В Дании у девушек есть обычай в этот день собирать «траву святого Иоанна», т.е. зверобой, и сажать её между балками крыши, чтобы узнать будущее: цветок за себя и цветок за милого (и если клонятся друг к другу — быть свадьбе) или по цветку за родню (узнать кому жить долго, а кому нет). В Германии девушки молча прикрепляли две травинки к потолку или у печи и наблюдали за тем, склонятся ли они друг к другу. Если это случалось, то девушка делала вывод о расположении к ней суженого.
Вода и водное очищение так же присутствовали по всему ареалу праздненства, правда, если росные воды были однозначным благом, вода рек и озёр могла и очистить, и принести беду. Возможно, это было связано с тем, что дожди после Солнцеворота становились помехой при вызревании зерна и при жатве. Как на Пасху и другие весенние праздники, в этот день было принято умываться росой, «чтобы уберечься от кожных заболеваний и стать красивой». По всей Скандинавии бытовал обычай для собирания росы расстилать на земле кусок холста на ночь. Затем в этот холст завертывали больного человека, и, по поверью, после такой процедуры он должен был исцелиться. В Норвегии, кроме того, существовал обычаи на восходе солнца кататься по земле, покрытой утренней росой, чтобы избавиться от болезней (а вот если хотели навредить урожаю соседа, то собирали куском холста росу уже с его пашни). Также в прошлые века в это время в обычае было паломничество к целебным источникам, а ещё раньше на Иванов день было принято совершать жертвоприношение водяным духам, в источниках обитающим. Воду в таких источниках считали в этот день целебной.
Большое значение приписывали и ритуальному купанию, хотя церковью этот обычай запрещался как языческий. В народе считали, с одной стороны, что купание в Иванов день в реке приносит счастье и оказывает целебное действие. С другой стороны, купаться в этот день опасно, так как реки требуют жертв. В Роттенбурге (Вюртемберг) бросали в этот день в реку Неккар краюху хлеба, в Кведлинбурге (на северо-восточном склоне Гарца) — черного петуха, в других местах — детские платья. Эти дары должны были умилостивить реку, чтобы она не потребовала себе человека.
В XIV в. вечером накануне Мидсаммера, по сообщению Петрарки, в Кёльне женщины толпами шли на берег Рейна в венках из цветов и при заходе солнца окунали руки в воду. В этот день очищали также родники. Есть версия, что обычай купаться в реке в день Иоанна Крестителя пришел в Германию через Галлию из Рима, где 24 июня такие купания устраивались в честь Фортуны — богини судьбы.
В некоторых районах обычаи, схожие с днем Иоганна, приурочивались ко дню Петера и Пауля (29 июня): вечером накануне этого дня в Швабии зажигали костры, ночью готовили целебные средства . Прежде костры на день Петера и Пауля жгли также и в Фихтельгебирге. По поверью, Петер и Пауль, как Иоганн Креститель и другие святые летнего времени, требовали человеческих жертв; такими жертвами считались погибшие от удара молнией, утонувшие и покончившие жизнь самоубийством. Именно христианский Пётр (в меньшей степени святые Донат и Ульрих) стал маской для древних представлений о Громовержце, тогда как для славян роль такой маски сыграл ветхозаветный пророк Илья. Образ Петра, сложившийся в народе, в Европе противоречив и не имеет ничего общего с христианским апостолом. Пётр как «господин погоды» (Wetternerr) может, как считали, вызвать дождь и грозу. «Пётр бросает кегли» (Peter tut Kegel scheiben), — говорили, когда гремел гром. День Петра слыл недобрым, так как подвластные святому стихии — молния, вода — могли причинить бедствия: «Петр — босяк, оборванец, так как все кругом в огне» (Der Peter ist a Lump weil allemal a Feuer ist). В это время боялись пожаров, особенно от грозового огня, дождь же 29 июня предвещал плохую погоду на все время жатвы. В то же время Петра считали одним из покровителей скота, защитником от хищных зверей, а может быть, их повелителем. Сохранилась форма молитвы альпийских пастухов, обращенная к святому и напоминающая древние заговоры: «...св. Пётр, своим небесным ключом запри волку зубы, рыси пасть». Бельгийские рыбаки почитают св. Питера как своего патрона. Ежегодно в Остенде, Бланкенберге и других портовых городах страны на побережье Северного моря в первое воскресенье после 29 июня совершается обряд жертвоприношения и освящения моря. Все, кто подвергает себя опасности в море и чья жизнь зависит от морской стихии, собираются на берегу и приносят туда цветы и цветочные гирлянды, жертвенные дары нашего времени .

Обрядность летнего солнцеворота в Германии и Австрии как бы завершалась 4 июля днем св. Ульриха. По народным представлениям, его деятельность как защитника от гроз и патрона скота, в сущности, повторяла функции св. Петра, «заместителя» Громовержца. Интерес представляют связанные с его днём следы культа воды — почти все «святые» места его имеют священные источники.
В сельскохозяйственном цикле день Иоганна был связан травами, с этого времени начинались сенокос (хотя были местности, где косить начинали «на Варнаву», 11 июня), созревание хлебов и подготовка пара под сев озимых. В народном немецком и австрийском календаре сам месяц июнь часто назывался Heumonat (т. е. месяц сена), а иногда и Brachmonat, так как в это время производилась вспашка пара. В Австрии говорили: «День солнцеворота подрезает корни хлебу, а день Петра (29 июня) стоит с серпом» (Da Sunawendtag stiecht on Korn d' Wurz’n a, und Peterstag steht mit der Sichel da). Поэтому же атрибутом св. Доната (30 июня) был сноп, но лишь «на Килиана жал каждый» (Zu Kilian schneidt ein jedermann), т. e. с 8 июля начинали жать повсеместно.


Купальницы, Купала, Петровки
И.П.Сахаров в своих «Сказаниях русского народа» пишет о почти забытом ныне, но отмечавшемся нашими предками 23 июня дне Купальниц (или, в привязке к церковному календарю — Аграфены (Агриппины) Купальницы, Аграфены Лютые Коренья — из-за начинавшегося в этот день сбора трав), как раз с водой и очищением связанных. С этого дня во многих местностях считалось безопасным купание в реках и других водоёмах, начинали собирать лекарственные растения, делался пробный покос, начинали вязать банные веники и мётлы. В этот день старались заготовить банные веники на весь год. Для этого девушки и женщины после обеда запрягали лошадь и уезжали в лес ломать молодые березовые (и не только берёзовые) ветки. В этот же день собирали траву-купальницу (то ли лютик (ranum culus), то ли кошачью дрёму (trollius europaeus)) по утрам, ещё в росе и сберегали для лечения, плели из неё венки, парились с нею в бане.
В течение всего дня и ночью звучали песни. Девушки под Иван-день гадали: находили на дороге подорожник и обращались к нему со словами: «Подорожник, подорожник, ты сидишь на дороге, видишь старого и малого, скажи милого моего». После этого растение срывали ртом и на ночь клали под подушку
Главным обычаем дня накануне Купалы было с утра пропарится в бане, а днём, c полудня, искупаться в реке или озере. Причём бане придавали значение не только очищения, но и омоложения для стариков, и исцеления для больных. С этой целью парились со специальными «лютыми (т.е. сильными) кореньями», в степных губерниях в печь кидали жгучую крапиву вместо соломы. По выходе из бани садились завтракать, для чего готовилась специальная купальницкая обетная (общая, в складчину) каша. В одних местах её готовили из ячменя, с вечера истолченного девушками, которые собирались на обрядно-хозяйственное действо с песнями и играми. В других, наоборот, обетную кашу готовили пожилые женщины из зерна, специально оставленного от первого рушения. Ещё одна вариация этого обычая — мирская каша, когда баню топили для увеченых и сирых, которых ею после и угощали. И совсем полузатёртый след прошлого — просто угощение мирской кашей заключенных и бедняков в этот день.
Само название «Купалы» родственно, по видимому, всё же не водному действу (хоть и верили, что Солнце в этот день при восходе «играет» всеми красками, скачет и окунается в воду), а таким диалектным словам как «купа» (костёр, огонь в поле, большой котёл или, второе значение слова «купа» — груда, куча, сбор), «купный» (совокупный, совместный, можно вспомнить общинные пиры и обетную-общую кашу Купальницы), «кУпить» (собирать в кучу), древнерусским «купилище» (площадь), «купленица» (рынок), «купный» (общий), «купити» (соединять) и т.д.

Как и в Европе, Купальский огонь должен был быть «живым» (лесным, царём-огнём, лекарственным огнём) то есть зажженным от трения дерева о дерево. Сахаров указывает, что пока старики в Туле, сев в кружок, добывали этот огонь, все собравшиеся стояли в глубоком молчании, и лишь с зажжением костров начиналось веселье. Костры Иванова дня зажигались по всем славянским землям от Сербии до Чехии и Польши — на горах, в полях, по берегам рек, через них прыгали люди, в одиночку или попарно, связывая тем судьбы, перегоняли скот, перескакивали верхом на жеребцах для предохранения табуна от порчи. После прыжков через пламя купались в росе, поутру собирали «сильные» травы. В Польше крестьяне, прыгая через огни, перепоясывались полынью-чернобыльником (впрочем, не им одним).
На Купальских кострах матери сжигали сорочки больных детей, что бы сжечь болезнь. Как и на территории германских народов, у славян огненное очищение принимало разные формы: костры, солнечные колёса на шесте (в Белоруссии шест с горящим колесом ставили часто в середину Купальского костра, также это мог быть шест с бочкой наверху или даже с пуком соломы), зажженные бочки, в том числе и с дёгтем.

Общей с европейской является и вера в особую силу трав в это время, а также в особое колдовское могущество самых коротких ночей года и поиски загадочного цветка папоротника, что может отомкнуть заклятые, а потому так просто в руки не дающиеся, клады. Однако и добыть его не просто: надо отправиться в лес одному, не поддаться на обман и наваждения нечистой и недоброй силы, да и сам цветок, как говорят, старается ускользнуть из рук. Находили в эту ночь и разрыв-траву, терлич (видимо, тирлич, т.е. горечавка желтая, Gentiana lutea L.) и траву архилин, которую срывать надлежало через золотую или серебряную гривну. Под корнем чернобыльника добывали земляной уголь, исцеляющий черную немочь и падучую, а в муравьиных кучах — целебное масло. На Полтавшине в эту ночь можно было найти «перелет-траву», приносящую счастье, чей цветок в ту ночь светился как звездочка. Собирали растения и попроще — васильки, зверобой, мяту, полынь, медвежье ушко и т.д. для венков, или в запас для лечения. Тихвинцы и ладожане в истопленную баню приносили веники с травой Иван-да-Марья и ими парились для крепкого здоровья.

Естественно, в ночь наивысшей магии не обошлось без ведьм. Как и в Европе, Ивановская ночь была моментом их особой активности. Среди мест шабашей в позднее время называли Чертово Беремище под Киевом и Лысую Гору под Сандомиром (Польша). Естественно, это время было и временем усиленной защиты и обережной обрядности.
В Полесье мотивы изгнания-уничтожения ведьмы, согласно анализу О.Виноградовой, были во время праздника одними из центральных («на Купалу спалюют ведьму, шчтоб больше не ходила» и т.д.), в Польском Поморье, зажигая смоляные бочки, говорили, что «выжигают ведьм». Оберегом «от очарования», как уже сказано, были и сами прыжки через костёр. Защищали и хозяйство: белорусы запирали на Иванову ночь лошадей, что бы их не заездили, на Украине вешали на окна и двери жгучую крапиву и, также загоняли в хлева коров с телятами, чтобы телята сосали маток, и ведьмы не смогли выдоить чужое молоко. Бытовало на востоке Украины и местное поверье, что если собрать в узелок пепел от купальского костра и идти домой не оглядываясь, то на следующий день та, кто является ведьмой, явится и попросит: «отдай мне то, что у тебя есть!» Легко проследить аналогии всем подобным представлениям при праздновании Мидсаммера в Западной и Северной Европе.

И.П.Сахаров указывает, что южные обряды несколько отличаются от великорусских, в частности только у малоруссов известны песни с упоминанием имени Купалы, а так же куклы-Купалы, празднование у срубленного деревца-Марены, и замена костра крапивным кустом или крапивой, сваленной в кучу.
Вот что писал о празднике Купалы Н. Маркевич в книге «Обычаи, повѣрья, кухня и напитки малороссiян» (1860г.):
«День Рождества св. Iоанна Предтечи посвящается празднику Купалы. Съ утра дѣвушки идутъ въ поле или въ лѣсъ собирать травы и цвѣты; изъ нихъ вьютъ они для себя купальскiе вѣнки, въ вѣнкахъ долженъ быть и полынь; кромѣ того онѣ носятъ полынь весь этотъ день у себя подъ мышками, это предохранительное средство отъ русалокъ и вѣдьм.
Къ вечеру отправятся въ лѣсъ или садъ, срубятъ тамъ дерево, предпочтительно, если есть, чернокленъ; отнесутъ его на мѣсто, назначенное для праздника, и дадутъ ему названье марена. Тогда приносятъ пуки соломы, а иногда соломенную куклу, одѣтую въ женскую рубаху, въ лентах, въ монистах и въ большом вѣнкѣ; эта кукла называется Купала. Пришедши на мѣсто, втыкаютъ въ землю дерево, обвѣшивютъ его вѣнками и лентами, ставятъ возлѣ него Купалу, и не вдалекѣ разводятъ огонь; взявшись за руки ходятъ съ пѣснями вокругъ дерева, и потомъ скачутъ черезъ огонь. Иногда вмѣсто огня употребляютъ кропиву, которую набрасывають въ высокiя кучи и потомъ скачутъ через нее. Мущины только присутствуютъ, но въ хороводахъ, пляскахъ и въ пѣснях не участвуютъ».
Также в завершение праздника дерево-Марену (на Подолье и Волыни, однако, срубленное деревце именовали «Купало») или изображение (Купалу или Марену, на Полтавщине — Мару) зачастую относили к реке и топили (как варианты — с чучелом-Купалою могли прыгать через костёр или сжечь в конце обряда, Купалою могли назвать воткнутую в землю вербную ветвь, которую в конце праздника парни похищали у девушек и уничтожали, иногда топили две фигуры), деревце и чучело могли сжигать или разрывать на части, кое-где соломенную или даже глиняную куклу привязывали к ветке и «Мареною» называли всё вместе. Шуточное соревнование парней и девушек за деревце/чучело с его уничтожением было довольно распространено (одним из «боевых средств» было обливание защитниц водой), вместо кучи крапивы встречался костёр из крапивы (обычай прижился после очередного церковного запрета разжигать костры. Часто прыжки через кучу крапивы или крапивный куст становились уделом детей при постепенном забвении обряда. При этом прыгать надо было босиком, а замешкавшихся или струсивших хлестали той же крапивой по ногам).

Обрядовое утопление деревца/куклы можно дополнить рядом Купальских песен о девичьей гибели или о том, как брат губит сестру. Малорусская песня о Марене (исполнялась при кидании в воду чучела):

Утонула Мареночка, утонула,
Тiльки iï кiсочка зринула.
Пiшла Мареночка топитися,
А за нею дружки дивитися.
Не топися, Мареночка, не топися,
Оглянися та на своє дитятко подивися.

В записи Н.Маркевича:

....Вси дивочки переплылы.
А сыроточка утонула.
Дошлы слухы до мачухы.
Да не жаль мени дочки.
Жаль плахточкы- крещаточкы.
Й запасочки-сыняточкы.

Или:

Торохъ, торохъ по дорози;
Що за гомон по дуброви?
Ой братъ сестру вбывать хоче,
Сестра въ брата прохалася:
Мый братику, голубчику,
Не вбый мене у лисочку;
Убый мене въ чистомъ поли;
Ой, як убьешь поховай мене,
Обсады мене трёма зильями:
Першымъ зильемъ - гвоздычкамы,
Другымъ зильемъ - васылькамы,
Третимъ зильеъ - стрилочками...

На ту же тему, но севернее:

А как по морю, морю синему.
Ой, лялё, лялё, морю синему.
Там лежат брусья, брусья новые.
Ой, лялё, лялё, брусья новые.
А по тех брусьях брат с сястрою шли.
Ой, лялё, лялё, брат с сястрою шли.
А брат перешёл - сестра втонула.
Ой, лялё, лялё, сестра втонула....

Этот мотив (точнее — мотив кровосмесительного брака между братом и сестрой) иногда считают изначальной мифологемой праздника. Ещё основанием этому мнению служит значительная роль цветка Иван-да-Марья (марьянник дубравный, Melampyrum nemorosum L.) в Купальской обрядности, поскольку одно из преданий о нём гласит, что цветок этот вырос на могиле сестры, соблазнившей брата и убитой им. (Сейчас предпочитается метафорическое истолкование этому как браку между водой и огнём...метафоры, как известно, стерильны, не кусаются и проверены на холестерин).
Однако, в число купальских песен входят и другие:

Мойго свекра широкий двор,
на Йвана святого!
Да широкий двор по самый бор.
...А в том бурьяне волки гУдуть,
Бурьян толочут, свёкра волочут.
«Ай, невесточка, порятуночка!
Порятуй меня, невесточка!»
А невесточка послушала
Да на волчиков потЮкала:
«Волчок серай, вОлоки смело!
Волчок карий! вОлоки скОрей!»
На Йвана святого!

И множество вовсе не трагических:

...Я до тестя до свого
Пущу коныка на двиръ;
Ой, у тестя новый двиръ:
Постелю барвинкомъ двиръ,
Васылькомъ местыму двиръ,
Щобъ тещинька похвалыла,
Щоб дивчина полюбыла.

(Кстати, собственно купальские песни пели во время действа у костра, на пути же к нему — троицко-семицкие, ещё раз доказывая принадлежность изначально праздников одному циклу. Причем и в тех, и в других отмечалась, по словам Н.Велецкой, близость к народным плачам-причитаниям по манере исполнения. Хотя нередко в источниках говорится о песнях шутливых и насмешливых, в основном по отношению к противоположному полу).

Пожалуй, более или менее уверенно можно говорить только о имевшем место некогда человеческом жертвоприношении в этот день (ср. западноевропейские замещения Мидсаммеровских жертв — «Старика», «Старуху» или «Дитя», а так же древнейший слой истории Бальдра), да о том, что во многих местах, по видимому, приносили в жертву девушку, отдавая её воде. Последний мотив вновь объединяет Солнцеворот с Русалиями.
Девушки могли и сами купаться вместе с Мареною, однако более старое представление это запрещало, согласно нему в этот миг налетает мощный вихрь: вся нечисть приветствует Марену — старшую русалку (записано в местечке Купьянском).

Помимо бросания в воду чучела, обрядового купания, умывания росой, общераспространенным было гадание по пущенным в воду венкам (часто со свечою). На Полтавщине пущенный в воду венок старался перехватить «переємець» — нареченный девушки. Иногда же Купальские венки, наоборот, сохранялись под крышею весь год до следующего праздника, поскольку их травы приобретали чудесную силу (в других местах венки могли закидывать через голову на крышу дома).
В цикле сельскохозяйственной обрядности Летнее Солнцестояние связывают с началом сенокоса и скорым сбором урожая, хоть особо эти черты в ритуалах и не выделены (с другой стороны, праздник можно рассматривать в комплексе Русалии-Купала-Петровка, первый из которых связан с защитой посевов русалками, а третий — с началом сенокоса и жатвы).

Петровки (29(12) июня) — завершение Купальского цикла.
Как в западной Европе завершение цикла празднования Мидсаммера приходилось на день Петра и Павла или на близко от него отстоящий день Ульриха, так и на Руси череда Купальских праздников кончалась с Петровками. Единственное отличие, видимо, в том, что на Руси не удаётся проследить связь завершения цикла с Громовержцем, праздники, напрямую или косвенно связанные с Перуном, наступают позже.

Как и на западе, русские, и, шире, славянские, обычаи Петрова дня схожи с Купальскими. Также во многих регионах день считается моментом встречи настоящего, «красного» лета. Также день отмечался играми, хороводами, гуляньями молодёжи. Иногда затевались игры с угадыванием: парни ходили среди девушек, закрыв лицо платками. Угадавшей предсказывалось в скором времени сыграть свою свадьбу (в Белорусии, например, именно Петровки были рубежом летних свадеб). В Заонежье последний раз на «летних» святках проказили по деревне и гадали.
В Тульской губернии про этот день говорили, как и про Купалу, что «на Петров день солнышко играет». В южнорусских губерниях к этому дню был приурочен обычай караулить солнце, когда молодежь обоего пола веселилась, рядилась, обвешиваясь колокольчиками и бубенцами, гуляла всю ночь в канун праздника, наблюдала, как при восходе солнце «играет», переливаясь разными цветами, устраивала в складчину трапезу, слегка хулиганила. Девушки приносили в поле смоляные или масленые лампы, жгли костры и гуляли всю ночь. Совершенно «по купальски» девушки гадали на замужество, cобирая 12 цветов с 12 полей и на ночь кладя под голову со словами: «Двенадцать цветов с разных полей, двенадцать молодцов! Кто суженый-ряженый, мне покажися и меня погляди».
В некоторых местностях люди сходились на три родника умываться «петровой водицей», что сопровождалось угощением, песнями, плясками и играми. В Кашине и некоторых других городах было заведено устраивать некое подобие святочного ряженья. Игрище собиралось на берегу ручья.
На неделе перед Петровым днём или в первое воскресенье после него проводились регионально такие обряды, как похороны Костромы и Ярилы. Кострома — женский персонаж, напоминающий о похоронах «русалки» или Маржены. В Пензенской и Симбирской губерниях девушки избирали одну из них на роль Костромы; затем подходили к ней с поклонами, клали её на доску и с песнями несли к реке; там начинали её купать, причём старшая из участвующих в обряде сгибала из лубка лукошко и била в него, как в барабан; напоследок возвращались в деревню и заканчивали день в хороводах и играх. В Муромском уезде Кострому представляла кукла, которую делали из соломы, наряжали в женское платье и цветы, клали в корыто и с песнями относили на берег реки или озера; собравшаяся на берегу толпа разделялась на две половины: одна защищала куклу, а другая нападала и старалась завладеть ею. Борьба оканчивалась торжеством нападающих, которые схватывали куклу, срывали с неё платье и перевязи, а солому топтали ногами и бросали в воду, между тем как побеждённые защитники предавались неутешному горю, закрывая лица руками и как бы оплакивая смерть Костромы.
Сербы в эти дни, вновь тем напоминая о Солнцестоянии, зажигали трением «живой огонь», и через дым костра прогоняли домашних животных для защиты от болезней.
В сельскохозяйственном цикле Петров день означал в общем случае начало сенокоса и сева озимых, новую страду после отдыха середины лета, чьё плодородие и погода были защищены магией Солнцестояния. Известны поговорки этого времени: «с Петрова дня — красное лето, зелёный покос»; «До Петрова взорать (вспахать пар), до Ильина заборонить, до Спаса засеять».

Вместо заключения.

Думается, из вышесказанного основные темы праздника и его обрядности ясны и без специально расписанных выводов. Пусть, из-за трудовой поры и невозможности надолго прервать работу, Мидсаммеровская обрядность и уступает своей театральностью ритуалам зимы, сакральная природа двух циклов остаётся единой в своей противоположности. И закончить хочется цитатой из работы И.И. Земовецкого «Мелодика календарных песен», в которой на деле сказано больше, нежели просто про песни:
«В купальских песнях «возгласы обрамляют текст, интонируемый на попевке, типичной для новогодних овсеней. Снова мы встречаемся с аналогией коляда-купала и, очевидно, не случайно: именно эти два праздника делят год пополам, перекликаясь и в элементах обряда ... Сходство...глубокое, подтверждающее концепцию календарного цикла как взаимосвязанной цепочки обрядов, направленной к кульминационной цели - жатве...Купальские песни оказываются для годового календарного круга действительно кульминационным циклом: говоря фигурально, отсветы купальских огней становятся видны уже в тёмные дни солнцеворота. Восход «жаркого солнца», который возвещали волочебники, осуществился, и в ослепительном свете его видны горизонты календарного года».

Использованные материалы:
К. Гундарссон, Д. Паксон и др. «Наш Трот» (Our Troth)
«Скандинавская мифология. Энциклопедия»
Н.Пенник, П.Джонс. «История языческой Европы»
Сборник под ред. С.А.Токарева «Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Летне-осенние праздники».
«Сказания русского народа, собранные И.П.Сахаровым»
«Обычаи, повѣрья, кухня и напитки малороссiян. Извлечено изъ нинѣшняго народнаго быта и составлено Николаемъ Маркевичем» (Репринтное воспроизведение издания 1860г.)
Н.Н.Велецкая. «Языческая символика славянских архаических ритуалов»
C.Ермолаев, Д.Гаврилов. «Время богов и время людей»
Л.С.Клейн. «Воскрешение Перуна»
О.Воропай. «Звичаï нашого народу»

«Сайт для современных ведьм» и статья Shellir «Лита-Летнее Солнцестояние» на нём
Просто всякий разный «Google-в-помощь».

запись создана: 16.06.2012 в 14:19

@темы: праздники, статьи, фольклор, традиции

---

Зимний Солнцеворот: Йоль. Коляда/Святки.

[Tradis]

Сложившийся на сегодняшний день цикл празднований, связанных с Зимним Солнцеворотом в Троте, обычно именуется временем Йоля — Jólatíð на исландском, в английском варианте Yuletide, или Священными ночами — на английском Wihnights, на немецком Weihnachten.
Время Йоля — период из тринадцати ночей, который чаще всего для верных начинается с ночи, предшествующей самой долгой в году либо с вечера (кануна) самой долгой ночи. Этот момент зовётся Ночью Матерей (или Матери), приходится при таком отсчёте он на вечер 20 или 21 декабря соответственно. Реконструированное её название на древнеисландском было бы Mœðra nótt (источники данного обычая, однако, англосаксонские, и сведений о чём-то похожем на острове нет). Это время домашнего праздника, ритуального перехода в новое состояние, состояние пограничного священного времени. В этот вечер символически прекращают все работы, кроме самых необходимых, дарят подарки близким, славят богинь-покровительниц домашнего очага и защитниц рода, и с ними и предков-хранительниц — дис.
За Ночью Матерей следует собственно самая долгая ночь и с ней момент Солнцеворота, праздник Йоля — Jól на исландском. Это время основных обрядов, знаменующих приход обновлённого Солнца, время обращения к богам и принесения самых священных клятв и обетов перед ними. Священными, сопричастными Силам, являются и последующие ночи, когда определяется течение всего приходящего года, и когда, может быть, можно что-то подправить. Или хотя бы узнать о том, что ждёт впереди, когда особо близки предки и грозный Иной Мир.
И, наконец, особо выделяется последняя ночь Йольского цикла, обычно именуемая на английском Двенадцатой ночью, а на исландском, более точно, Тринадцатой — Þrettándi. Это время новогоднего пира, предсказаний об уже сплетённом норнами, прощания с безвременьем. За Тринадцатой ночью следует «изгнание Йоля» с уборкой праздничного убранства и призывом ко всем иномирным существам возвращаться к себе домой. И, наконец, первый день Нового года или нового цикла знаменует следующий виток пути по годовому кругу.
Как уже сказано, Ночь Матерей может совмещаться с кануном Ночи перед Солнцеворотом, может быть отнесена к вечеру 19 декабря для совмещения Тринадцатой ночи со светским Новым Годом, иногда отмечается только момент возрождения Солнца — форма обрядов зависит от предпочтений празднующих.

Период, приуроченный к Зимнему Солнцевороту является одним из самых изученных специалистами и известных среди неспециалистов отрезков Годового Круга, и вряд ли о нём удастся рассказать что-то новое. Также едва ли получится хоть сколько-то полно охватить тему: декабрь-январь — один из самых красочных и богатых обрядностью промежутков года. Можно лишь попытаться выделить основные мотивы этого времени и указать общие черты обрядности разных ветвей Традиции.

Йоль (исл. Jól, англ. Yule).

Начать, наверное, следует с того, что точная историческая дата праздника нам всё же неизвестна. В частности, есть предположение, что праздник некогда приходился на период между 9 и 15 января (сегодня в Норвегии концом праздничного времени считается день Кнута —13 января). В «Саге о Хаконе Добром» сказано, что конунг Хакон (940-963 гг.), известный безуспешными попытками ввести в Норвегии новую веру, сделал законом:

…что йоль должен был начинаться в то же время, что и христианское рождество. Каждый должен был тогда варить пиво из меры зерна под страхом денежного взыскания и праздновать, пока хватает пива. А раньше йоль начинался в ночь на середину зимы (hökunótt) и продолжался три дня .

Согласно же словарю Клизби-Вигфуссона höku-nótt, ночь середины зимы, приходилась на христианское Богоявление (6.01 в католичестве) . Однако существует название месяца, приходившегося на период с последней трети ноября по последнюю треть декабря — ýlir, что как раз и означало б месяц, относящийся к Йолю и захватывающий астрономическое Солнцестояние. Ведь к середине IX в. астрономическое Солнцестояние приходилось примерно на 19 декабря из-за набежавшей разницы между юлианским календарём и солнечным годом . В дальнейшем для простоты праздник будет рассматриваться как привязанный именно к Зимнему Солнцестоянию и начинающийся с его кануна, вне зависимости от исторических флуктуаций.

Происхождение слова Jól не ясно, хотя, несомненно, восходит к глубокой древности. Родственная форма известна в готском языке, слово связано с хейти Одина Jólnir и с общим обозначением богов во множественном числе как Jólnar — Йольские. Среди версий о его этимологии есть и отсылка к имени Юлия Цезаря, и к еврейскому jalad — «порождающий», и связь с английским jolly и французским jolie — «весёлый», и с исландским названием стеблей дягиля hvannjóli. Также в толковых словарях де Фриса и Асгейра Магнуссона приводятся предположения, что слово могло бы происходить от корня, означающего «колесо», «время радости», «поворот года», «время жертвы», или, возможно, «слепое (тёмное) время».
Саги часто упоминают время Йоля, как говоря о событиях при язычестве, так и о событиях после обращения, древнее и общеевропейское время празднования было включёно церковью в новый контекст ещё на континенте . Можно лишь в очередной раз посетовать на присущую исландской литературе лаконичность и несклонность подробно описывать то, что и так всем на острове было известно. Вот несколько типичных упоминаний Йоля:
«Сага об Инглингах»:
В начале зимы надо было приносить жертвы богам за урожайный год, в середине зимы — за весеннее прорастание, а летом — за победу .

«Песнь о Хельги, сыне Хьёрварда»:
Ехал Хедин домой из леса в вечер под Йоль и встретил женщину-тролля. Она ехала на волке, и змеи были у нее удилами. Она предложила Хедину сопровождать его. «Нет!» — сказал он. Она сказала: «За это ты заплатишь, когда будешь пить обетную чашу!» Вечером стали давать обеты. Привели жертвенного вепря (sonargöltr). Люди возлагали на него руку и давали обеты, выпивая обетную чашу …

«Сага о конунге Хейдрике Мудром»:
Конунг Хейдрек приносил жертвы Фрейру. Кабана, что оказывался самым большим, он должен был отдавать Фрейру. Они считали его столь священным, что на его щетине должны были клясться во всех крупных делах, и этого кабана они должны были приносить как искупительную жертву (sónarblót). Вечером на йоль жертвенного кабана (sonargöltr) должны были приводить в палату к конунгу. Там люди клали руки ему на щетину и приносили клятвы .
(перевод Т.Ермолаева)

«Сага о Хервёр и Хейдрике»:
Раз в йольский вечер мужчины, как принято, давали обеты за кубком .
(перевод Т.Ермолаева)

Во втором и третьем отрывках речь идёт об особом жертвоприношении — sónarblót. Название происходит от древнегерманского корня són, связанного с понятиями примирения, возмещения, выкупа, расплаты или искупления. Примирение с богами в конце года ради грядущего урожая и благополучия, и вместе с тем — принятие на себя новых обязательств. И к обязательствам этим относились более чем серьёзно, конунга Хейдрека погубил, в итоге, именно отказ от выполнения обета. И давший скоропалительное обещание Хедин жалеет о нём, но и не мыслит забыть: слово в священную ночь сказано.

Время радости
Изначально время Йоля было временем пиров, на которые родичи и друзья ездили друг к другу, подданные отправлялись на праздник к предводителям, вожди — к именитым людям. Завершались пиры, как это было вообще принято на Севере, тем, что хозяева одаривали гостей. Интересно, что традиция пиров Йоля держалась в Исландии длительное время и после принятия христианства, причем даже епископы считали долгом давать Святочные пиры для священников и «своих людей» (впрочем, епископы острова весьма напоминали самовластных предводителей-хевдингов, которые просто ещё и мессы служили). Также со временем Святок связаны празднования Канунов (исл. Vökunætur, букв. Бессонные Ночи, Ночи Бдения, кануны основных религиозных праздников) с танцами, масками и играми. Однако с приходом протестантства традиция отмечать Йоль весело было запрещено. В норвежском постановлении 1687 г., также применяемом и в зависимой от Норвегии Исландии, говорилось:

Все необузданные и постыдные развлечения на Рождество и в другое время, и пирушки на Масленицу строжайше запрещены под страхом сурового наказания.

И только в последних десятилетиях XIX в. вышло некоторое послабление: во второй день Рождества, и в Новый год, карточные игры и танцы стали официально допустимы. Другой вопрос, насколько реально действенными были запреты на отрезанных друг от друга заледенелыми пустошами исландских хуторах.
Йоль, как величайший праздник года, был временем перемирия: сохранились выражения jólafriðr (Йольский мир) и jólagrið (Йольское перемирие). Хоть также известна и хвала скальда Торбьерна Хорнклови объединителю Норвегии Харальду Прекрасноволосому:

В походе (буквально – снаружи, вне дома) захочет Йоль пить (=праздновать), если будет один решать, полководец бесстрашный, и Фрейра игру (=битву) играть .

Впрочем, решения конунгов и представления о должном простого народа всегда были вещами немного разными.

Ещё одним важным моментом является то, что на Йоль прекращаются все работы. В Дании верили, что от Рождества до Нового Года нельзя двигать ничего круглого, соответственно, нельзя прясть и веять зерно. Повсеместно же предполагалось, что не должны крутиться никакие колёса — ни ручные жернова, ни мельницы, ни прялки, ни им подобное.
Последнее может как указывать на символизм Солнечного Колеса, так и быть связано с особым почитанием в это время богинь-Прях, древних Матерей. Согласно «Церковной истории народа англов» Беды Достопочтенного (672 или 673 — 735 гг.) у англосаксов год начинался в ночь 24-25 декабря (автор ориентировался на христианское Рождество, возможно, речь шла о Солнцевороте), которую Беда называл Ночью Матери, и которая, видимо, была связана с дисами и матерями-хранительницами рода. Поскольку согласно большинству источников год на севере начинался с Зимних Ночей/Самайна, есть предположение, что Беда мог говорить о языческой адаптации «пришлого» Рождества. Правда, Н. Пенник, высказавший такое мнение, считал, что для германцев само Зимнее Солнцестояние являлось римским заимствованием. В 706 г. на Труллском соборе был издан церковный указ, запрещавший некоторые церемонии, устраиваемые истово верующими в честь разрешения от бремени Богоматери и признанные слишком грубыми. Также в честь «последа Божьей Матери» пекли круглые плоские лепёшки, называемые placentae и известные ещё со времён римских семейных праздников. А в Шотландии, в сельской глубинке, ещё в XIX ст. символически воспроизводили в рождественское утро «роды»: кто-то в семье вставал спозаранку и пёк «пирожки заботы», которые остальные члены семьи съедали, лёжа в постели. На континенте (где меньше следов кельтского влияния, вероятно) связь времени Йоля с Матерями выражалась скорее в запретах на прядение и почитании Перхты и близких к ней божеств, также возглавлявших и Дикую Охоту. Можно добавить, что фризские святочные пирожные ещё в XVIIIв. изображали прядущую рогатую женскую фигуру, в которой трудно не увидеть образ северной Фригг.

Время открытых Врат.
Йоль у всех германских народов был временем близости к Иному Миру, зачастую пугающему и опасному. Смерть Глама от мертвеца-драуга в «Саге о Греттире» произошла именно на Йоль. В «Саге о Людях с Песчаного Берега» Тородд со спутниками, утонувшие под Йоль, приходят домой на свою тризну, а затем, каждый вечер до окончания праздника возвращаются и садятся у очага (к ним присоединяется недавно умершие на том же хуторе Торир Деревянная Нога со спутниками). В итоге живые весь Йоль вынуждены разжигать отдельный огонь для незваных гостей, сами же сидели возле малого очага в другом помещении.
В средневековой Норвегии широко были распространены истории про «Мессу Мертвецов», когда в Рождественскую ночь мертвецы собираются на молитву в местных церквях и служит им давно умерший священник. Лишь заступничество кого-то из родичей или знакомых может спасти случайно попавшего на такую мессу смертного, ибо мёртвые постараются не отпустить незваного гостя живым.
Тролли тоже празднуют Йоль, и опасно крещеному выйти в такие ночи из дому (впрочем, и язычникам расслабляться не следует!). В это время на болотистых пустошах ведьмы и Сокрытый Народец, кто верхом на волке, кто на метле или совке, собираются на гулянку, потанцевать под камнями. Разошедшиеся скальные жители поднимают камни-крыши и танцуют уже в нашем мире. Особенно рискованно очутиться вне дома между первым криком петуха и рассветом. Рассказывают о священниках, что проезжали в рождественскую рань мимо горы троллей. Им навстречу вышла горная жительница и предложила отведать напитка в металлических сосудах. Священники угощение незаметно вылили, но несколько случайных капель прожгли шкуры лошадям. Также в это время особо велика вероятность получить от троллей напиток, стирающий память, и остаться навсегда под горой, будучи при том вполне довольным своей участью. Во всей Скандинавии есть множество рассказов о бандах троллей, которые вламывались в дома людей, чтобы отпраздновать свой собственный праздник, выгоняя хозяев прочь. Потому норвежцы, например, помещают над всеми дверями своих домов и амбаров кресты из соломы, рябины и других материалов, кидают сталь во все источники и колодцы, и кладут на подоконники и дверные косяки ножи лезвием вверх.
Однако с соседями можно жить и в мире: хорошо известен исландский обычай приглашения альвов в дом (исландское: bjóða álfum heima). Хозяйка дома должна была подмести везде, затем осветить все темные места в доме. Сделав это, она выходила и трижды обходила вокруг жилища, говоря: «Те, кто хочет прийти — приходите, те кто хочет остаться — останьтесь, и те кто хочет идти — идите, мне и моим не вредите» (Komi þeir sem koma vilja, veri þeir sem vera vilja, og fari þeir, sem fara vilja, mér og mínum að meinalausu).

Приходили на Йоль в свои семьи и предки рода, было распространено поверье, что умершие возвращаются проведать потомков в свой старый дом и проверяют, всё ли делается правильно, так что им требовалось угодить. В Борнхольме (Дания) было очень важно оставлять на ночь пищу на Йольском столе. Во многих домах в Норвегии кровати оставлялись для духов, а живые родичи ложились спать на йольской соломе на полу. В Швеции такая постель называлась братской, ведь в ней на полу и соломе спали вместе все домашние. При этом всю обувь следовало составить в одно место, чтобы в следующем году все в семье жили в ладу и гармонии. Не только умершие приглашались в дом, но и народ выходил к их местообитанию проводить обряды, им посвященные: практика совершения приношений на курганах продолжалась в Швеции ещё в ХХ столетии.

Дикая Охота или Неистовое Полчище появляется в разное время года, часто — весной и осенью, но самый общераспространенная пора для встречи с ней — именно Йоль. Оскорей (Oskorei, Oskoreia ) (устаревшее норвежские названия название Дикой Охоты) также называют Julereia или Juleskreia — Йольской скачкой. Представление о Дикой Охоте сформировалось довольно поздно, вероятно, уже после христианизации германских земель (а Исландии так и вовсе не достигло), но скачущие мертвецы под предводительством грозного Вода, Старика, Сигурда Свейна и Гуро Риссеровы («вторично мифологизированных» Сигурда и Гудрун эддических преданий), фрау Холле или того или иного Короля вполне органично вплетаются в древние традиции времени открытых путей в Потустороннее. Именно в это время и сверхъестественные преследования, и визиты всякого рода чудесных созданий являются самым обычным делом. Так что люди, телом или душой, вполне могли быть вовлечены в процессию мёртвых, и хорошо ещё, если вырывались из неё живыми.
Oskorei, Oskoreia — диалектное устаревшее слово, чей второй корень связан с понятием групповой поездки верхом, первый же по одной версии происходит от имени асов или Асгарда (Åsgårdsreien), по другой связан с упоминанием праздничного напитка — эля (øl skurd) и отсылки к карнавальным традициям праздничного времени. Имеются также и другие толкования.

Земным отражением Дикой Охоты, и возможным её прообразом, когда смысл обрядности стал уже забываться, были ряженые: группы живых молодых людей, которые путешествовали в Сочельник верхом, пили пиво и взнимали «дань» с соседей, порою ведя себя достаточно буйно. Т.е. примерно так, как скачущие мертвецы в быличках, вернее, в более мягких из них. Как умершие приносят силу и плодородие полям и добрую удачу на следующий год, так же это делают и люди, воплощающие в ритуале хтонические силы. И одновременно их присутствие служит оберегом от недоброго, уже не в шутку, визита, с Той стороны: место занято. Часть ряженых воплощала просто безымянных духов, часть в весёлом зеркале карнавала отражала повседневность или перевоплощалась в образы, заимствованные из мифологии новой веры. И часть носила имена, пришедшие из глубины веков. Среди персонализированных образов ряженых наиболее, пожалуй, тесно связаны с языческим прошлым фигуры Йольского Козла, Грилы (в её островном воплощении), Йольских Парней, сходного с Грилой и Йольским Козлом дьяволообразного (или козлоподобного — как посмотреть) Крампуса и, разумеется, в первую очередь — Перхт.

Перхты-Perchten — ряженые в масках из Верхней (Южной) Германии. Известно имя Перхты или Берты южным немцам, австрийцам, швейцарцам, а также чехам и словенцам, тесно контактировавшим с германскими народами. Она является, наряду с фрау Хольдой, одной из древних Матерей, континентальным аналогом северной Фригг. Она — мудрая пряха, ведущая, как и Вод-Один, кавалькаду душ. Однако иногда её свиту составляют и маленькие дети; она также по легендам может красть детей. Она следит за поведением женщин: наказывает тех, кто не закончил прясть к определенному часу ночи, или тех, кто прядет в запретный для этого день, но может помочь усердной труженице. Перхту связывали с Двенадцатой Ночью, когда она навещала дома людей, оставляя подарки послушным детям или наказывая непослушных (вплоть до разрезания детских животов и набивания их соломой — уж если пугать озорников, так пугать!). Видели Перхту, как и Хольду (она же фрау Холле) и во главе Дикой Охоты. Воплощением одаривающей и наказывающей ипостаси Перхты были соответственно прекрасные и уродливые ряженые-Perchten. Первые часто походили на добрых женщин средних лет или аккуратных бабушек, отличались светлыми кудрями и носили обычно белые или светлые одежды, вторые были уродливыми старухами или носили маски зверей и чудищ. Красивые часто раздавали подарки, в то время как безобразные бегали и скакали в неистовстве. Чем выше ряженые-Перхты могли прыгнуть и чем более дико они кричали и носились вокруг, тем большее благо они приносили местам, куда являлись.
Йольский Козёл (Julebukk и т.д.) изображался обычно ряженым или просто козлиной головой на палке, которую носил из дома в дом парень в мохнатой накидке, всячески дурачась. Его приход мог означать добрую или дурную удачу, но во многих общинах его встречали с пением и танцами. Тем не менее, Йольский Козёл был фигурой скорее устрашающей, чем забавной, одна быличка в Дании рассказывает о девушке, которая осмелилась танцевать с ним в амбаре в полночь, когда он ожил и стал бить её палкой, пока она не умерла. В Норвегии и Швеции Йольский Козёл тоже кажется полностью сверхъестественным существом, лишенный костей и крови, с волосами, достаточно длинными, что бы спрятать ноги. В прежние дни он обитал в кухонном подполе и должен был получать на Йоль пиво, шнапс (водку) и кашу, чем его удерживали от разрушений в доме. В Сондморе (Норвегия) его называют Могильным (или Курганным) Козлом и, считалось, что он обитает в могильных курганах. В Швеции во внезапных недомоганиях во время Йоля обвиняют именно этого козла. Также иногда в континентальной Скандинавии говорят, что «Новогодний козёл» заберёт того, у кого не будет новой одежды в это время. Собственно, последнее в Исландии говорят про чёрного Йольского Кота, спутника великанши Грилы и её сыновей. Поскольку во время Йоля строжайше запрещалось прясть, а овечья шерсть должна была быть обработана до праздничных ярмарок, да ещё и следовало закончить подарки домашним из той же шерсти, источник страшилки легко прочитывается. Связан был, однако, как и все ряженые, Йольский Козёл и с плодородием и доброй удачей, недаром его фигурки делали из соломы и украшали ими дома. Сегодня именно такие плетёные фигурки, от миниатюрных на ёлках до гигантских на площадях, являются одной из визитных карточек декабря в Северной Европе. И, разумеется, нельзя не вспомнить об общей роли козы как животного, повсеместно символизирующего плодовитость и плодородие, равно как и о священных воскресающих козлах Тора, наконец.
Если Йольский Козёл был персонажем северным, то в альпийском регионе его роль брал на себя Крампус (или толпа их), демоническое существо, рогатое и косматое. Традиционно мужчины облачались в костюм Крампуса в первую неделю декабря, день 5 декабря так и зовётся Днём Крампуса, в противовес следующему дню, звавшемуся Днём св. Николая (с которым Крампус делил обязанности по воспитанию детей подобно злым и добрым Пертам, причём, естественно, розги носил Крампус). Считается, что корни образа Крампуса, несмотря на его современную назидательную роль и сотрудничество с христианским персонажем, лежат в германских языческих верованиях. Слово Krampus (иногда Grampus) происходит от древневерхненемецкого Krampen со значением «коготь» либо, по другой версии, от баварского слова Krampn, «нечто мёртвое, высохшее». Может Крампус, особенно в маленьких деревнях, расхаживать и в компании других звероподобных рогатых существ, но без Николая. В разных регионах Крампус носил много имен, где-то он звался Диким Клаусом и т.д.
Грила (Grýla) — страшная старуха Исландии, что приходит к непослушным детям, забирает их в мешок и ест в своей пещере. Она часто имеет пятнадцать хвостов, и на каждом из них — пойманные дети. Имя-название grýla известно из северных источников начиная с XIIIв., и обозначало оно тролльшу или просто некое чудище. Известна подобная фигура и в анклавах, некогда основанных скандинавскими поселенцами. Как пишет Терри Ганнел, на Фарерских островах ряженые именовались lengeføsta (langaføsta, langefaste, названия родственны langafasta — «пост») — или grujla. Ряженые по некоторым сведениям появлялись в деревянных масках, шкурах, с прицепленным хвостом, и с сумой, причём изображал всегда grujla один и тот же человек. Известно и представление жителей Фарерских островов о сверхъестественное существе-гриле, которое обладает телом овцы, но ходит на двух ногах, как человек. Имеется также во многом аналогичный персонаж на Шетландских островах, где ряженых зовут skekler и grølek (grülik, grillock и т.д.). Появление ряженых-грил, и на Шетландских, и на Фарерских островах, связанно с сезонной обрядностью в христианизированной форме, они приходят 14 октября в Зимнее Воскресенье, в День Всех Святых, на Рождество-Йоль, на Масленицу. Хотя непосредственных свидетельств о ряженых-Грилах в Исландии не сохранилось, при обличении «греховных» танцев-игрищ викиваки (vikivaki, исландский народный танец) в середине XVII века Торстейн Пеутурссон (Þorsteinn Pétursson) употреблял выражения Grýlu andlit (лицо Грилы), Grýlu maður (муж Грилы) и Grýlumynder (изображение Грилы). Терри Ганнел указывает, что фигуры с рогами, одетые в звериные шкуры играли центральную роль в языческой скандинавской обрядности (о чем есть свидетельства в захоронении в Осеберге, известны также две полноразмерные звериных маски, датируемые X веком и найденные в гавани Хедебю). Традиции ряженых, несомненно, относятся к древнейшему пласту народной ритуальной драмы, тому что обеспечивал связь миров и процветание мира людского на весь следующий год…
К комплексу представлений об опасных гостях Йоля в Исландии относится и визит тринадцати (или много больше) Йольских Парней или Рождественников (Jólasveinarnir), в более позднее время рассматриваемых как дети Грилы. Ещё в 1746г. в рамках борьбы с недостаточно благочестивыми народными традициями было издано постановление:

Глупый обычай, который практикуется кое-где в стране пугать детей Йольскими Парнями или привидениями, должен быть упразднен.

Собственно, сегодня Йольские Парни не столько персонажи карнавала, сколько фольклора, наряду с троллями и альвами. В наши дни они просто озорничают, приходя к людям на 13 дней каждый, начиная с 12 декабря (каждый следующий брат является в гости на день позже), крадут продукты, хлопают дверьми или доят коров. Также они оставляют нынче послушным детям подарки в выставленном на подоконник башмаке, а непослушным — кусок угля или картофелину (хоть и трудно поверить, что хоть кому-то выпало последнее). Известны Йольские Парни-Jolasveinar и Норвегии, где считается, что зерно будет расти так высоко, как они сумеют подпрыгнуть над землёй.

Жертва за урожай
Это вновь возвращает нас к древнейшей и важнейшей связи времени Йоля и плодородия, скупо упомянутой в «Саге об Инглингах» как принесение «жертвы....за весеннее прорастание». В Норвегии, Швабии и на крайнем юге Германии бытовал обычай выставлять в это время связки колосьев «для птиц», иногда они крепились на вершинах фруктовых деревьев. Большое значение, как и у славян, придавалось Йольской соломе, которую в том или ином виде держали в доме на праздник. Символическая связь её с яслями Христа, вероятно вторична, ибо подобные ей по функциям первый и последний сноп или соломенные куколки (в том числе и Йольские плетенные козлики) с христианской символикой не связаны (и название украинского «дідуха», сложно-перевитого трёх- или более -ногого снопа, который ставится дома на Рождество, тоже говорит о связи с предками, а не Вифлиемом). Йольскую солому относили на поле, чтобы получить обильный урожай. Её, как и хлеб Йоля, сберегали и давали весной лошадям и другому домашнему скоту, чтобы тот не болел и не разбегался с пастбищ, коровы благодаря ей должны были давать отличное молоко. Если выстлать йольской соломой гнёзда домашней птицы, то к ним не посмеют подобраться куницы и не коснётся чужое колдовство.
Заботились и о плодородии фруктовые деревьев. В Англии в Кархамптоне и других селениях Западной Стороны в Старую Двенадцатую Ночь (на 17 января) селяне собирались в круг вокруг большой яблони в выбранном саду. Кусочки тостов, пропитанные сидром, вывешивались на ветвях для малиновок, которые воплощали добрых духов дерева. Глава пирующих произносил заклинание и стрелял из ружья по веткам, что бы отпугнуть недобрые силы. Затем дереву произносили здравицу, сидром и песнями заклиная приносить побольше плодов. В Дании народ выходил на улицу и тряс фруктовые деревья, затем обвязывал соломенные ленты или венки вокруг их стволов: таким образом люди гарантировали хороший урожай на будущее лето. Шведы разбрасывали крошки и остатки от Йольского угощения вокруг своих плодовых деревьев.
С чаемым плодородием (и в неразрывно — с угощением предков и, разумеется, c пирами Йоля) связана обрядовая кухня праздника. На Йоль пеклись специальные булочки: традиционные формы включают кабанов, солнечные колёса и переплетённых змей – все они использовались в XVII столетии и, вероятно, источником их было ещё языческое время. В Швеции праздничный стол украшался двумя «Йольскими Горками», одна ставился для мужа и одна для жены. Большой сыр укладывался снизу, затем две «Йольские булочки» неравной величины, сверху пирамида увенчивалась короной из пшеничного теста, на которой сидел «голубь мира» на яйце со стеблем ячменя в клюве – символ того, что у крестьянина должен быть изобильный год. Стол украшался по краю ветвями деревьев с подвешенными кренделями и нанизанными на концы яблоками. Прочие домашние тоже получали свои «горки», хотя и не столь впечатляющие как у хозяина и хозяйки. С третьего вечера Святок до их третьего дня, в День Нового Года и Двенадцатую Ночь «Йольским Горкам» полагалось лежать на большом столе и обретать особую силу во время празднования. Именно так Йольский хлеб получал способность исцелять болезнь. В Халланде (Швеции) julgalt или Йольский/Святочный кабан, выпечка в виде кабана, клался на вершине «Горки» c установленным на нём яблоком, другой традиционной короной была кольцеобразная выпечка с тремя красивыми красными яблочками. Здесь можно вспомнить и о древнем вепре жертвоприношений, и о гарантии силою священных ночей грядущего благополучия дома. В Швеции Йольский кабан был особенно важен: часто это был большой ржаной или пшеничный хлеб в форме хряка, до полутора футов длиной, весь целиком с глазами, ноздрями и щетиной. Он делался днём в первый день Святок, мать семейства вырезала на нём Солнечное Колесо и водружала перед местом хозяина, накрыв белой тканью. Ели его в день Нового Года или день трех Волхвов (католическое Богоявление, 6 января) , но одна часть должна была быть отложена и потом разделена между тягловыми быками в первый день весенних работ, другая же сохранена до следующего Йоля. Ещё одним напоминанием о жертвенном вепре, sónargöltr, на котором приносились клятвы в языческие времена, был обычай Вастерготланда (юг Швеции): свиная кожа натягивалась на кусок дерева, муж должен был класть руку на неё и клясться быть хорошим отцом и добрым мужем, затем подобные обещания давали жена и слуги.
Самое магическое время, когда определялась судьба на год вперёд, не могло не быть временем попыток судьбу узнать. Девушки лили в воду свинец или яйцо, чтобы выяснить ремесло суженого; если заглянуть под Рождество в комнату, где собрались люди за праздничным столом, то тот, кого увидишь без головы, умрёт в течении года и т.д. и т.п.

Огонь и ветви.
Одним из важных элементов праздника являются обычаи, связанные с огнём и растительностью. В Скандинавии центром праздника Йоля (особенно до того, как был принят немецкий обычай ставить дерево, достигший региона только в XIX в.) был венок Йоля, многие семьи владели железными венками с креплениями для свечей, являвшимися фамильными драгоценностями, и оплетали их ветвями вечнозелёных деревьев. Круглый венок мог мыслиться как изображение годового круга и, возможно, со свечами, зажженными по окружности – как солнечное колесо. Кроме железных венков делали и венки из сосновых веток и/или соломы. В Исландию этот обычай проник поздно, уже после Второй Мировой войны, однако прижился и стал общераспространённым наряду с ёлкой.
Считается, что Йольское дерево было изначально обычаем южно-немецким, правда П. Кампанелли пишет в своей книге «Возвращение языческих традиций», что первое письменное упоминание об украшении ёлки было сделано в Латвии, в городе Риге, в 1510 году. В любом случае, этот, теперь повсеместный, обычай, несомненно, имеет языческие корни, ещё римляне вносили в дом на зимнее солнцестояние вечнозеленые деревья и их украшали. Можно добавить, что Кристофер Арнольд, писавший в 1674 г., упоминает веру лапландцев в «духов и не добрых и не злых», которые особенно пребывают в воздухе в период рождения Христа и называются juhlafolker (Йольский народ) , и название это весьма напоминает древнесеверное jólnar, являющееся одним из обозначений богов. Он также описывает саамские жертвоприношения: в небольшие берестяные кораблики, оснащенные парусом и рулём, складывается часть еды с праздничного стола, сдобренная жирной подливой. Такие кораблики развешиваются на деревьях перед домом, для угощения бродящих вокруг juhlafolker.. Это вполне может быть заимствованием из северных обычаев, и одновременно указанием на предполагаемую роль живого дерева в обрядах. Обычай развешивать на ёлках символы изобилия — орехи, конфеты и пряники или их символические изображения может быть связан в своих истоках как раз с чем-то подобным.
Ещё одним весьма значимым моментом праздника является Йольское полено. Известно, что в раннее Средневековье в сочельник зажигали большие костры, вокруг которых собиралась вся община. Позднее, в Средние века, разжигание костров было заменено сжиганием рождественского полена в домашнем очаге. Как правило, оно было дубовым, но могло быть и ясеневым, и буковым. Вырубание и внесение его в дом производилось с большим пиететом, поджигал его в очаге глава семьи, и оно постепенно прогорало. В Хайланде такой обрубок дуба грубо обтёсывали для придания ему антропоморфной формы и называли «рождественской старухой» (Yule Old wife). Гореть это полено должно было всю священную ночь. Иногда в огонь подливали немного бренди или вина, бросали крошки хлеба и монетки. Потом такие монетки отдавали детям на счастье. Пепел и головешку Йольского полена хранили и до следующего праздника, а когда прогорало новое полено, пепел старого разбрасывали по полю в течение 12 дней, чтобы обеспечить урожай. В Германии обуглившееся полено тоже хранили и в случае грозы клали обратно в очаг — считалось, что в дом, в очаге которого оно горит, не ударит молния. Считалось также, что головня от такого полена предохраняет дом от грозы, нечисти и ведьм, может лечить болезни у людей и скота, обеспечивать урожай. В Англии было принято зажигать новое полено от остатков головни старого.
Возможно, некоторую связь с Йольским поленом-«старухой» и древнейшими, и уже забытыми обычаями жертвоприношений имеет и шотландский обычай «сжигания ведьмы». Члены клана, выстроившись в боевом порядке и под предводительством волынщиков, отправлялись к заранее приготовленному костру. Позади колонны везли в тачке чучело, изображавшее старую женщину или ведьму, тележку с которой и опрокидывали в костёр.
Также к огненным обычаям Йоля можно отнести, кроме венка со свечами и Йольского полена, приводимый Гриммом рассказ о Франконии (юг Германии), где поднимали на вершину фургонное колесо, обмотанного соломой, которое зажигали вечером и скатывали вниз так, что оно выглядело похожим на Солнце, спускающееся с неба. Кажется, однако, что большинство германских обычаев огненных колёс связанно не с Зимним Солнцеворотом, а с Летним.

Конец Йоля.
Когда время Йоля заканчивалось, было принято «изгонять Йоль». Если какое-то пиво ещё оставалось в бочонке, его следовало выпить как «глоточек на сон». Йоль мог выпроваживаться колокольным звоном или хлестанием березовыми прутьями. Это служило знаком окончания священных ночей и возвращением к обычной жизни, это также прогоняло любых троллей и привидения, которые могли б захотеть остаться после того, как прошло их время.

Коляда/Святки.
Обрядность славянская для времени середины зимы по форме весьма мало отличается от северо-западной. Однако тут интересующимся доступно гораздо больше фактического материала, исследований, позволяющих делать выводы о происхождении и глубинном смысле тех или иных действий, и, наконец, живого непосредственного опыта, своего и предков.
Не ставится под сомнение изначальная связь обрядности Святок с культом предков. Славяне, кроме отдельных мест соприкосновения с германской и кельтской культурой, не знали Дикой Охоты, чей образ, вероятно, окончательно сформировался в начале второго тысячелетия. Но, как и на западе в праздничные дни близости к Солнцевороту привечали умерших родичей. Ритуальные блюда праздника — блины, кутья (жидкая каша из вареной пшеницы или ячменя с мёдом и маком) и овсяной кисель относятся именно к поминальной пище. Белорусы приглашали на рождественскую кутью покойных дедов, на Украине во многих местах после Рождественского ужина оставляли на всю ночь ложку в кутье, стоящей на столе, ожидая прихода умерших родственников (как и на Осенние Деды). Во многих областях с целью «согреть родителей» (т.е. умерших родственников) на Рождество разжигали особый высокий костёр из соломы. При этом в одних местах домашние стояли перед костром в глубоком молчании и сосредоточенном молитвенном настроении, в других, наоборот, кружились около костров, как в хороводе на Радуницу. При этом вновь мы видим неразрывную связь между миром предков и даруемым ими процветанием и плодородием: 24 декабря на дворах зажигали огни, полагая, что усопшие родители приходят обогреваться, и что от этого огня пшеница народится ярая.
Вообще, надо сказать, Рождественский ужин повсеместно проходил в подчёркнуто-строгом и сосредоточенно-молитвенном настроении, тогда как после него начинались гуляния и забавы. Здесь, быть может, можно провести аналогию с домашним, личным характером Ночи Матерей на Севере.
Не были на Святки забыты и соседи: украинцы и белорусы приглашали на кутью мороз, для чего стучали в стену, открывали окно и приговаривали: «Мороз! Мороз! Иди кутью есть, а если не хочешь, то уже не ходи совсем!» (или — «если не хочешь, то не иди и на жито-пшеницу, и на пашню, а иди на моря, леса и крутые горы»). Примерно так же заклинали и волков, чтоб те не причиняли вреда скотине. На Крещенье (6 января по старому стилю, т.е. 19 января по стилю новому) в южных областях России ставили в хлев блины для домового.
В священное и переломное время, как и у германских народов, у славян много внимания уделялось домашней магии: магии плодородия и процветания на весь следующий год и магии защиты от злых сил, от недоброжелателей и несчастий.
Северорусские хозяйки на Святки пекли из теста так называемые козульки (другие названия — истуканы, болваны, коровки), т.е. фигурки животных и птиц. Одни исследователи видят в этом новогоднем печенье символическую замену древнего жертвоприношения (что напоминает скандинавскую замену живого Йольского кабана выпечкой), другие — символического изображение будущего приплода: в Олонецкой губернии такую выпечку прикрепляли над воротами скотного двора, чтобы скот плодился и не терялся в лесу. Собственно, одно другому не мешает. Интересно, что имелась и некая аналогия йольского борова — «кесаретский» поросёнок для ритуального новогоднего ужина (название происходит от имени христианского святого Василия Кесарийского). Перед ужином на стол насыпали зёрна ржи, гречихи, овса и т.д. в виде креста в круге. Затем стол покрывался скатертью и семья садилась ужинать. Поев горячее, все вставали, старший в доме брал блюдо с вареным поросёнком или свининой, три раза поднимал его вверх к иконе, потом ставил на то место, где под скатертью насыпано зерно и все начинали молится Василию Великому, чтобы «свиньи водились и усякая скотина». Проделывалось это всё трижды, после чего семья садилась продолжать прерванный ужин. Пока разрезали и ели «кесаретскага», кто-нибудь из маленьких детей мог сидеть под столом и хрюкать, а ему подавали под стол кусочки мяса.
Южнорусские крестьяне на Крещенье совершали обход с топорами вокруг скота и перебрасывали топор через стадо. На Украине хозяйки изображали куриное кудахтанье на вносимой в дом на Рождество соломе — чтобы куры кудахтали и выводили цыплят (полный аналог с ролью соломы на западе). Хозяин шёл в хлев и благословлял хлебом каждое животное, чтоб то зверя не боялось, грома не пугалось, чтоб его миновали черные напасти (после этого мёдом рисовался крест между глаз каждой коровы, а в корыто наливалось немного от каждого блюда рождественского ужина, смешивалось с зерном, мёдом и хлебом, солилось и скармливалось скоту). Белорусы в сочельник перед ужином разбрасывали по дому вареный горох, «чтобы овцы плодились». Чтобы лошади не заблудились в лесу, связывали верёвками ножки столов и скамеек. На Крещенье белорусы бросали в печь кусок железа и оставляли там на весь год, чтобы волки не трогали стадо.
На Украине перед Святочным ужином-«Святой вечерею» хозяйка завязывала узлы на верёвке, приговаривая: «как завязаны узлы, так будут завязаны рты моих врагов». Так же с защитной целью под скатертью по углам стола закладывали чеснок (обычай жив, кстати, и сейчас). Так же было принято класть под скатерть на Cочельник солому или насыпать её горкой на одной стороне стола (ещё раз вспомним о Йольской соломе), сейчас святочную солому обычно ставят в виде сложноплетённого «дiдуха» (деда), благо создание их нынче не зависит от кривых городских рук. В Белоруссии под скатерть закладывали солому и деньги, и они оставались там до Щедреца (14 января, когда поются щедровки), чтобы в следующем году и то, и другое не переводилось.
Колядовали в первые три дня праздника, когда никто не работал и буйное веселье этих дней контрастировало со строгим началом Святочного ужина, где-то начинали сразу после ужина, где-то после утренней церковной службы, где-то и вовсе на третий день. Слово «Коляда» исследователи связывают с «календами» (римское название первых дней каждого месяца). Д. Зеленин относит всю обрядность с ряжеными-колядниками, в частности с персонажем-Козой, к заимствованной и восходящей к римским сатурналиям (изначально, до реформ календаря приходившимся на Солнцеворот). Однако, даже и в этом случае ряженые остаются символическими земными заместителями хтонических сил, явившихся к людям. Недаром их приход и пляски, как правило, сопровождались шумом, выкриками, ударами по металлическим предметам, прыжками и верчением и т.д. Характерно одно из названий этого времени — «погани дни». Тут и отсылка к язычеству (на украинском — поганству), и с древним представлением о том, что ко времени Зимнего Солнцеворота злые духи приобретают особую силу. Так и для старого рождественского ряжения были характерны образы чертей, привидений, кикимор и т.п. Причем такой персонаж, как «черт» имел навязанные на голове «кудели», был хохлатым и косматым, с вычерненным лицом, но без такого обязательного христианского атрибута, как рога (напоминая тем лешего, кикимору и т.д.). Изображавшие «шишимор» (кикимор) наряжались старухами в рваной одежде и лохмотьях, кокошник на голове мог заменить горшок, накрытый тряпицею. У ветлужских старообрядцев «шишиморы», одетые в шоболки (рваную одежду) и с длинной заострённой палкой, садились на полати, свесив ноги с бруса, и в такой позе пряли. Прялку (копыл) они ставили между ног, пряжу наверчивали на свою длинную палку. Девушки смеялись и дразнили шишимору, хватали за ноги, а та била их палкой. Важными элементами ряжения были связанные с миром мёртвых и культом предков. Среди святочных персонажей известен «умрун» («умран»), чью роль играли и парни, и женатые мужики (т.е. обычай был не до конца редуцирован до игр) и чьи лапти были перевязаны так, как это было принято делать умершим. В избу для посиделок иногда врывалась целая артель таких «покойников», внося долю фарсового, ритуального страха в пограничное время праздника. Они хлестали по спине свитыми жгутами парней и девушек из чужих деревень, доставалось и своим девицам. В другом варианте таких игр обёрнутого в саван ряженого «покойником» вносили в избу (причем туловище изображали сразу четверо или шестеро парней, один из которых запрокидывал голову вниз, изображая лицо «умруна». Актёра на последнюю роль выбирали по жребию, что могло быть пережитком глубокой древности). Вошедшие в избу обращались к хозяевам с вопросом: «На вашей могиле какого-то покойника нашли, не вашего ли прадедка?». Среди описаний старинных обычаев в Вологодской губернии есть и такой: на Святки иногда во время молодёжных игр вынимали из гроба случившегося в это время покойника (настоящего), «ущемляли в его зубах лучины и ставили его в угол светить». Последнее относится отчасти к теме похоронной обрядности и отношения к смерти (возможно — к теме «проводов на тот свет»), но именно на Святки грань между живыми и мёртвыми особо тонка.
Разумеется, перечисленными персонажами ряжение не исчерпывалось: рядились в медведя, быка, коня, цыгана или цыганку с ребёнком, солдата, нищего. Основным действием колядников собственно было исполнение песен-колядок, посвященных Рождеству. Кроме основных религиозных мотивов Рождества или библейской, известны колядки с земледельческими мотивами («Мы не сами идём, мы козу ведём. Где коза ходит, там жито родит»), мотивы охотничьи («Чей спіймаєте дивноє зверя, дивноє зверя, тура-оленя. Як спіймаєте, відразу вб'єте, відразу вб'єте, роги зшибете, роги зшибете, шубу здоймете»), военные («Та відтіль виступає великоє військо, а попереду пан Івашко йде, Івашко йде, коника веде»), свадебные (призванные напророчить счастливую свадьбу в доме, где колядуют), сказочно-мифологические (например, Солнце, Месяц и Дождь хвалятся в гостях у хозяина дома своей силою или герой обретает зверей-помощников после согласия не стрелять в них на охоте). Разыгрывались колядниками и бытовые сценки: рекрутский набор, венчание, ярмарку, рыбалку, «водили» козу или коня, требуя съестного им на прокорм. Повсеместно было принято и принято сейчас щедро одаривать исполнителей, раньше продуктами, нынче чаще деньгами и конфетами.
Не стоит думать, что общинные посиделки с явно нехристианской направленностью беспокоили только суровых протестантов. Например, указ Киевской духовной консистории 1719 г. гласил:

...дабы везде в городах, местечках и сёлах малороссийских поперестали богомерзских молодых людей зборища на вкулачки, Богу и человеком ненавистные гуляния, прозываемия вечурницы, на которые многие люде молодие и неповстягливие от родителей своих мужеска и женска полу дети по ночам купами собираючися, неисповедимия безчиния и мерзкия беззакония творять, справуючи себе игри, танцы и всякие пиятихи скверная в воздух оскверняючая песней восклицания и козлогласования, откуду походят галаси, зачепки до сваров и заводов, почему наибардзей последуют и забойства...

Также на Украине и юге России хорошо известно, живо и распространено и по сей день пор пение щедровок (щедрівок) и сеяние: дети ходят по домам и «посевают» с песнями смесь разных зёрен, раньше — на урожай, а теперь на достаток и благополучие в доме. Щедровки, в отличие от колядок с их выраженной христианской тематикой, приурочены не к Рождеству, а к Новому Году, точнее к дням св. Мелании, в народном произношении Маланки 13 января (31 декабря старого стиля) и св. Василия 14 января (1 января старого стиля). Основная тематика их связана с достатком и грядущим изобилием в доме и плодородием в поле, что, как и само сеяние, восходит к дохристианским временам. Подобно колядникам, щедрующих, как правило, щедро же одаряют хозяева: дар за дар, скупость же обернётся скудостью.
К традициям этого времени у южных славян (словенов, сербов, хорватов, болгар) относится обычай, позволяющий глубже понять и нагляднее представить западноевропейские традиции, связанные с Йольским поленом. Это сложный комплекс ритуалов с «бадняком» (словенские и сербохорватские наименования его — glava, hreb). У хорватов на островах Адриатики за несколько дней до Рождества дети и молодёжь начинали собирать топливо на костровище по селу и в лесу, причём у хозяев, которые ничего не дали, дрова или рухлядь утаскивали самовольно. Всё это складывалось возле церкви, и в Сочельник с наступлением полуночи зажигался костёр, поддерживавшийся до Крещения, у которого собиралась вся община, старики за разговором и вином, молодёжь за играми и песнями. При этом костёр этот, как и домашнее полено там, где уже исчезла традиция общинных костров, именовался бадняком. В случае домашнего бадняка, дерево для него срубали рано утром перед восходом Солнца, делать это полагалось старейшему в семьё. Перед тем, как срубить дерево, домакин (глава семьи) наклонял его к востоку, осыпал житом, а в некоторых местах преломлял над ним специально испечённый калач, половину которого съедали, а половину оставляли на пне от срубленного дерева как жертву. В некоторых местностях бадняк назывался святым, и хозяин дома обращался к нему, поздравляя с Сочельником и Рождеством и поясняя: «Отнесём тебя в дом. И будешь там помощником верным во всяком успехе и несчастье, в доме, в загоне для скота, в поле и везде». Верхушке колоды при этом придавался антропоморфный вид за счет вытесанной бороды. Эта верхняя часть бадняка, с бородой, вынималась из очага, хранилась до будущего года и клалась в следующий Сочельник снизу, под принесённый новый. Домакина с бадняком встречали с вином и хлебом, в очаг фигура клалась бородой к востоку, её посыпали зерном и поливали вином. В некоторых местностях в бадняке провёртывалось отверстие, и именно в него сыпали пшеницу, лили вино, масло, мёд. К бороде бадняка подносили калач и поливали её вином. Бадняк целовал сперва домакин, за тем все члены семьи. При этом каждый брал немного от поставленных возле бадняка калача, сахара, овощей и фруктов; таким образом сила бадняка передавалась людям. Об этом говорило и обращение домакина: «Я тебя вином и пшеницей, а ты мне всяким добром и успехом». Изобразив на бадняке знак креста, хозяин добавлял: «Дай нам Бог в изобилии хлеба, масла и вина, живым здоровье, а мёртвым покой». После ужина ударяли по стволу кочергой со словами: «Да будет столько скота, сколько искр». Также было принято во время Святок задавать домашним животным больше корма.
Святочные гадания славян настолько разнообразны, что перечислить можно лишь малую часть. Все восточные славяне знали гаданье «на мосту»: в изголовье кровати или под ней ставят миску с водой, но которой лежит «мост» из соломы или щепки. Перед сном девушка просит своего будущего мужа провести её по мосту и это должно присниться. Гадая в бане, обращались к баннику. В северных губерниях девушки брали землю из-под девяти столбов забора, бросали её на каменку и приговаривали: «Банничек, девятиугольничек! Скажи, за кем мне быть замужем?» Приносили в дом курицу или петуха, и смотрели, чьё зерно они станут клевать, аналогичным образом южнорусская молодёжь резала на тонкие ломтики хвост поросёнка, надевала на палочки и запускали собаку, угадывая по выбранному ею кусочку, кто первым женится или выйдет замуж. Подслушивали под чужими окнами, взяв с собою блин, испеченный утром в рождество или ложку кутьи: по отдельным разобранным словам можно было узнать судьбу. При подблюдных гаданиях, пропев куплет песни, вынимали из накрытого блюда кольцо или другой предмет. К его владельцу спетое и относилось.
Всё перечисленное лишь малая доля того, что можно узнать о Тринадцати Йольских Ночах. Но гораздо важнее не знать всё, а прожить и ощутить; не просто накопить информацию, но обрести мудрость. Именно такого — личного и благого — опыта всем и желаю в близящееся время открытых дверей Межмирья.
Удачи!


Использованные материалы.
Árni Björnsson, «High Days and Holidays in Iceland» (ch. Jól)
R.Cleasby, G. Vigfusson «Icelandic-English Dictionary»
Terry Gunnell «Grýla, grýlur, grøleks and skeklers: folk drama in the north atlantic in the early middle ages?»
К. Гундарссон, Д.Паксон и др. «Наш Трот», глава 47.
К. Х. Гундарсон «Дикая Охота и Неистовое Полчище в фольклоре», перевод с английского А. Васильева (aka Ulfr Gunnarsson Svart)
«В стране троллей. Кто есть кто в норвежском фольклоре», cб. под редакцией Е.Рачинской.
«Скандинавская мифология. Энциклопедия», составитель и редактор К. Королёв.
Н.Пенник, П.Джонс. «История языческой Европы»

Н.Н.Велецкая. «Языческая символика славянских архаических ритуалов»
Н.Н.Велецкая. «Символы славянского язычества»
Д.К.Зеленин. «Восточные славяне. Кто они?»
C.Ермолаев, Д.Гаврилов. «Время богов и время людей»
О.Воропай. «Звичаï нашого народу»
«Сайт для современных ведьм» Ведьмы и ЙОЛЬ, YULE, JOL, JUL и ВСЕ-ВСЕ-ВСЕ ЗИМНИЕ ПРАЗДНИКИ (авторы _mjawa, vetrovsk, shellir, knjazhna, Soit, Linnen)
Википедия. Статьи «Крампус», «Коляда» и «Ряженье».

запись создана: 17.12.2012 в 23:43

@темы: праздники, история, фольклор, традиции, Йоль

---

Передача о рунической письменности. Е. Мельник и Ф.Успенский.

[Tradis]

@темы: видео, руны, традиции

---

Немного об Уппокре.

[Tradis]

Полностью материал ожидается в «Саге», здесь выкладываю реферативно.

Уппокра (шведск. Uppåkra) сегодня — небольшая деревенька из нескольких домов, расположенная на юге Швеции в лене Сконе к юго-западу от города Лунд.
Поселение железного века в Уппокре было обнаружено в 1930-х годах, когда при строительстве дома нашли части скелетов и керамику. Приступить к систематическим раскопкам археологи смогли лишь в 1996 году. Даже первоначальное обследование дало более 3500 артефактов, местами культурный слой при раскопках составлял более двух метров, и лишь верхняя часть его датировалась эпохой викингов.
Область археологических находок в целом занимает около 40 га, поселение считается самым крупным городским центром железного века на юге Швеции. Для сравнения такой известных центр эпохи викингов как Бирка имел площадь около 7 га, Хедебю — 24га. Уппокра была ещё и дольше всего действовавшим центром, город существовал около 1000 лет с 100г. до н.э. (или даже чуть раньше) и по X н.э. Археологические раскопки выявили в центральной части поселения многочисленные остатки зданий и усадеб, а так же то, что учёные идентифицировали как длинный дом. Также были раскопаны исключительной важности остатки внушительного сооружения, проинтерпретированного как культовое, с богатыми и чрезвычайно информативными находками. Всего металлодетектором было найдено вокруг Уппокры более 20000 находок, которые датируются промежутком между 100 г. до н.э. и примерно 1000 г. н.э. Большая часть их представляет собой изделия из бронзы, также найдено множество изделий из серебра, золота и железа. Находки свидетельствуют как о высоком уровне местного ремесла, так и о развитой торговле со странами Европы.

Подвеска со змеями, бронза, серебрение, позолота, диаметр 4.5 см, V в. н.э.


Птицеобразная фибула, бронза, серебрение, 6 см. Узор на спине образует лицо, так что выдвигались версии, что перед нами так называемая шаманская «душа-птица».


Надбровие шлема, ширина 6.5см.


Кулон в виде человеческой головы. Бронза, размер около 4см, эпоха викингов.


Брошь с птичьими головами, позолоченная бронза, гранаты, 2.5 см.

Закончило своё существование поселение в период правления датского конунга Свейна Вилобородого (960е—1014 гг.). Именно по его приказу, как считается, поселение было перенесено на территорию Лунда примерно в 990 году. Фактически люди переехали примерно на пять километров. Новое расположение поселения, на холме и у брода через реку, давало некоторое военное преимущество перед Уппокрой, находившейся на высшей точке большой равнины. Можно также, исключительно по аналогии с подобными случаями, предположить, что закрытие культового центра с почти тысячелетней историей позволяло конунгу, снизить влияние местного жречества.

Фигурка Одина с одним глазом. Поздний железный век. Высота 4.7см.
(это к любимому вопросу - какой глаз у Отца Рун был зрячим) .

Аналогичные фигурки с «рогами»-стилизованными воронами найдены в Старой Ладоге и на острове Фюн в Месинге (Дания).

Храм-хов в Уппокре: общая конструкция.
Наиболее интересным открытием для нас является, вероятно, культовое сооружение, чьи раскопки проводились в 2000—2004 гг. Размеры деревянного здания 6.5x13м, оно является прямоугольным в плане. Дерево за прошедшее тысячелетие не сохранилось, потому структуру здания восстанавливали по выделяющимся структурой грунта углублениям в земле.

План культового здания в Уппокре.

Здание имело три входа: два с южной стороны, один с северной. Приподнятую крышу поддерживали в центре 2 пары массивных столбов, чьи ямы были почти 2м глубиной, а каменная обкладка, найденная в трёх из них указывает на толщину колонн не меньше, чем 0.7м в диаметре. Имелись также вкопанные опорные угловые столбы по четырём углам здания. И, наконец, по два массивных столба стояло у каждого из входов в помещение, а юго-западный вход имел ещё и выступающую секцию-пристройку. Считается, что здесь был расположен главный вход в хов, чаcто проводят аналогии с планировкой каменных церквей в Скандинавии, где южный вход был для мужчин, северный для женщин, а юго-восточный — для священника (в данном случае было бы — для жреца).
Также очень глубоко, в траншею глубиной около метра, были вкопаны стены, которые состояли из вертикальных брёвен, возможно чуть изогнутых, подобно стенам скандинавских длинных домов. Вообще, наружные стены здания были выполнены в той же технике строительства, что и так называемые ставкирки или мачтовые церкви Скандинавии. В частности, именно такая техника использована при возведении палисада церкви в соседнем Лунде около 1050 г. Глубина траншеи и отверстий для боковых столбов указывают, что стены хова были, очевидно, весьма высоки. Так несохранившаяся церковь в Хемсе (Hemse, Готланд) имела стены высотой в три метра, для хова Уппокры специалисты не считают невероятной высоту в четыре метра.

Предположительная реконструкция внутренней части хова.

Однако построено столь монументальное сооружение было не сразу, здание хова было возведено в VI в. на месте классического длинного дома, в свою очередь построенного ок. 200 г.н.э. (или в течении III в.). Вполне вероятно, что изначальный длинный дом тоже играл в какую-то культовую или церемониальную роль. Здание большого храма шесть раз перестраивалось без изменения плана и закончило своё существование в X в. вместе с городом, предположительно с исполнением обряда его закрытия: в яму от одного из центральных столбов были уложены голова или череп быка и вертикально установленное кольцо от двери храма.

Железное дверное кольцо, найденное в яме у северо-западной колонны внутри культового здания, диаметр 14 см.

Находки, связанные с храмом.
В центре хова находился очаг. Возле очага найдены спрятанные стеклянная чаша и серебрянный кубок, вероятно ритуального предназначения или просто использовавшиеся для торжественных событий. Так же на полу нашли остатки около десяти стеклянных сосудов, возможно в полу погребённых. Кубок имеет высоту 16.5 см, датирован примерно 500 г.н.э. Сделан из медного сплава и украшен горизонтальными перемежающимися полосами рельефной золотой (широкой с изображениями) и серебряной (узкой) чеканки. На золотых полосах изображены попарно переплетённые змеи, лица людей, четырёхпалые руки (без большого пальца) и лошади. Как считают специалисты, кубок мог быть изготовлен непосредственно в Уппокре.

Кубок, найденный в храме рядом с очагом. Как предполагается, использовался при обрядах.


Прорисовка полосы. Лица изображены половинкой, конские морды в фас.

Чаша из полупрозрачного и кобальтово-синего стекла происходит из области Северного Причерноморья.

Стеклянная церемониальная чаща, найденная рядом с кубком.

Сочетание чаши и кубка, столь явно хранимых или спрятанных особо, напоминает нам о воссозданных по описаниям обрядах Трота, с жертвенной чашей и рогом, чья роль, вероятно, аналогична роли ритуального кубка из храма.
Также найдены в различных слоях пола многочисленные объекты — фибулы, бусы, черепки, золотые фрагменты — разной датировки. Это предполагает непрерывную традицию приношений в храм. Ещё среди интересных находок, связанных с практикой жертвоприношений на территории храма, можно упомянуть так называемые вотивные приношения — миниатюрные, 1.9—2.6 см изображения ножниц, меча и ножа. Вотивные приношения в виде символа желаемого делались божествам как знак просьбы или в благодарность за её исполнение. Могли, впрочем, предметы быть и амулетами-оберегами.

У столбов и вдоль стен сохранилось почти двести фигурок из золотой фольги, так называемых «золотых старичков» (gullgubber), большинство из них изображает воинов, есть и фигурки женщин, и пары. Такие фигурки имеют многочисленные аналоги из других мест Скандинавии, и, как считается, не несут религиозного или торгового смысла. Найденные в Уппокре образцы более всего напоминают находки с острова Борнхольма (с местности Sorte Muld, «Чёрная Земля»), некоторые даже были изготовлены по одной ювелирной форме. Однако найден и штамп для изготовления «старичков», так что, возможно, часть фигурок изготавливалась на месте.

Фигурки из золотой фольги, предположительно украшавшие стены и колонных храма. Размеры 1-2 см.

Окружение храма.
Здание находится недалеко от центра поселения, к северу и к западу от него были расположены по крайней мере четыре кургана, вероятно, относящиеся к раннему бронзовому или раннему железному веку, о которых шла речь выше. К востоку от здания стояло несколько длинных домов, найдены также следы костровищ — различной датировки. Также были найдены закопанными почти по прямой линии несколько жерновов, целых и разбитых. Возможно, это был символический дар в жертву, но скорее всего они поддерживали вкопанные столбы.
Южнее, к юго-западу от здания, со стороны главного входа, найдена каменная вымостка. И, наконец, ещё в нескольких метрах на запад было расположено небольшое строение. Там же на рухнувшей стенке из глины был найден золотой брактеат.

Согнутый золотой брактеат из Уппокры со священным словом ALU


Прорисовка предыдущего брактеата

Здание не использовалось постоянно: в нём найдены значительные остатки мышиного помёта, иными словами в период между торжествами грызуны явно чувствовали себя в безопасности. Также церемонии, видимо, проводились рядом со зданием, и с северной стороны его обнаружены сотни намеренно погнутых наконечников копий, а также фрагменты щитов (в меньшем числе). Предположительно это были военные трофеи, принесённые в жертву Одину — Отцу Победы и хозяину не знающего промаха копья Гунгнир. Они были размещены на слое камней.

Ритуально сломанное оружие.

Также рядом с захоронениями «убитого» оружия найдены скопления костей, в том числе человеческих, вероятно, свидетельства жертвоприношений. Подобные же остатки оружия были найдены к югу от здания. Приношения оружия были характерны для доримского железного века Скандинавии (400г.до н.э - начало эры), остатки оружия находили в болотах Дании и южной Швеции. Традиция, не зафиксированная в письменных источниках эпохи викингов, видимо, уходила постепенно, и достаточно долго существовала в месте непрерывного — из века в век — исполнения обрядов.

@темы: археология, история, статьи, традиции, Уппокра

---

Зимние ночи. Осенние Деды.

[Tradis]

О кельтском Самайне сказано более чем достаточно, а вот северные Зимние Ночи и наши Осенние Деды известны значительно меньше. О них и пойдёт речь.

Зимние ночи. Осенние Деды.
Благодарность за изобилие, память о предках, время Порога и начало зимы.


Зимние ночи.

Согласно древнеисландскому календарю зима наступала в субботу после 26-й недели лета, т.е. между 21 и 27 октября (11–17 октября до 1700 года). Так как исландское лето начинается в четверг, и, соответственно, заканчивается в среду, то до официального начала зимы остаётся два дня. Они известны как Зимние Ночи (Vetrarnætr). Также выражение «Зимние Ночи» нередко использовалось менее конкретно — для обозначения периода в начале зимы, и сам праздник сегодня в Исландии по практическим соображениям отмечается в вечер перед субботой. Скандинавский год изначально делился на два полугодия, зиму (vetr) и лето (sumar). И как день у германцев начинался с ночи (т.е. с вечера накануне), так и год по многим древнейшим готским, древнесаксонским и другим источникам начинался с зимы (или поздней осени), времени коротких неярких дней и длинных тёмных ночей .

Именно в этот период на зиму забивался избыток скота и было в изобилии свежей пищи и напитков. Празднования, пиршества, игры и состязания, проводимые во время Зимних Ночей, упоминаются во многих исландских сагах. Позднее пиры начала зимы вылились в День Овечьих Голов (Sviðamessa), упоминаемый с конца XIX века. Этот праздник проводился в конце времени забоя, в зависимости от региона он приходился на первый день зимы или позже, на День Всех Святых (в последнем случае предполагается влияние церкви). Мясо вместе с потрохами, кровяной колбасой и т. д., готовили первым, а овечьи головы оставляли напоследок, потому что они хранились лучше. Когда всё остальное было уже готово, часть овечьих голов обжигали, затем варили и подавали на стол в праздник Овечьих Голов. Головы же, которые не съедали сразу, мариновали или коптили, чтобы съесть позже, в частности именно это кушанье упоминается среди принятых на Торраблот, день, завершающий череду праздников середины зимы.
Нередко на это время назначали и свадьбы, поскольку основные работы заканчивались и люди приезжали друг к другу в гости на пир. Типичным примером может быть фраза из «Саги о людях из Лососьей Долины»: «Долго ли коротко ли шла речь об этом деле, но в конце концов все договорились, и состоялась помолвка, а свадьба была назначена на первые зимние ночи ».
Изначальный языческий, северный праздник был, без сомнения, теснейшим образом связан с радостью и плодородием. Как пишет Снорри в «Саге об Инглингах»: «В начале зимы надо было приносить жертвы богам за урожайный год ». Именно в это время, закончив основные работы вне дома, заготовив запасы на зиму, люди обретали плоды своих трудов во всей полноте и имели возможность поблагодарить богов, разделив с ними полученное. Неудивительно, что Зимние Ночи также именовались Фрейсблотом (Freysblót) — жертвоприношением Фрейру, покровителю урожая, плодородия и свадеб, брату Фрейи: так «Сага о Гисли» упоминает, что «Торгрим задумал дать в предзимние дни осенний пир, встретить зиму и принести жертвы Фрейру ». Называлось это время и Дисаблотом (Dísablót), т.е. жертвоприношением в честь матерей-прародительниц и хранительниц рода. В «Саге об Эгиле Скаллагрмссоне» о Дисаблоте сказано: «Там должно было быть жертвоприношение дисам и шел пир горой […] Все много раз пили, поминая умерших, и каждый раз нужно было осушать рог до дна ». Это скупое упоминание стоит отметить особо, сравнив его со славянскими Осенними Дедами и их основным смыслом — приветить умерших родичей на повороте Годового Колеса. Неудивительно, что праздник был также и временем благодарности альвам, равно тесно связанным и c Фрейром, владыкой Альвхейма, и с миром предков и родовыми курганами, и с урожаем — был временем Альваблота (Álfablót).
Упоминается, правда, название Альваблота лишь единожды, в «Висах о поездке на Восток » скальда Сигвата Тордарсона, спутника конунга Олава Харальдссона. Это позволило известному исследователю Р. Зимеку усомниться, что жертвы альвам приносили вообще. Аргументирует это он тем, что скальд, убеждённый христианин, в своих стихах стремился подчеркнуть «дремучесть» шведских язычников, и заодно заведомо преувеличивал свои мытарства на осеннем пути из Норвегии в Ёталанд к ярлу Рёгнвальду, рассчитывая на вознаграждение от конунга, по чьему поручению ездил. Однако стоит учесть, что при дворе норвежского конунга хватало людей, бывавших в Швеции и её прекрасно знавших. Попытка рассказать о нелюбимых соседях нечто невероятное привела бы к осмеянию вместо награды. Другой аргумент Р. Зимека, что язычники никогда бы не назвали себя язычниками (исл. heiðingi, от heiðr — пустошь), был бы весомее, не происходи дело после 1000 г., когда даже в консервативной Швеции сосуществовали две веры, и появилась нужда в названии для сторонников старого обычая. Так в своё время презрительная кличка биркибейнеров (Birkibeinar, березовоногие или берестянники, т.е. лапотники), сторонников конунга Сверрира, стала самоназванием движения, и в передаче автора «Cаги о Сверрире» сам конунг не гнушается говорить «мы, берестянники». К тому же слова хозяйки дома мы узнаем в передаче новообращенного поэта, для которого отделить иноверца от себя было вполне естественно. Рассказывают же эту историю так:

...В начале зимы Сигват скальд с двумя провожатыми выехал из Борга на восток через леса Маркир в Гаутланд, и в этой поездке его часто плохо принимали.. Тогда-то Сигват и сочинил Висы о Поездке на Восток.
<...>
Потом они ехали по Гаутланду и к вечеру добрались до места под названием Капище. Ворота были заперты, и они не смогли туда попасть. Им крикнули, что это священное место, и они поехали дальше. Сигват сказал:

А в Капище пуще
Мне досталось, долго —
На запоре двери —
Хозяев мы звали.
Язычники — нечем
Их пронять — прогнали
Нас: «священно место».
Пусть тролли с ними спорят!

Затем Сигват подъехал к другому двору. В дверях стояла хозяйка и не велела им входить, сказав, что они сейчас приносят жертвы альвам (álfablót). Сигват сказал:

Мне в дверях старуха
«Прочь, — рекла, — треклятый.
Одинова гнева
Здесь у нас страшатся».
Меня выгоняла,
Будто волка, мол, «мы,
Язычники (erum heiðnir vér), ночью
Правим жертвы альвам (álfablót ) .

Помимо упоминания о вечернем или ночном характере обряда, здесь нередко видят намёк на нежелательности присутствия любых посторонних во время праздника, который в таком случае рассматривается как сугубо семейный или проводимый в присутствии близких друзей. Ведь и в «Саге об Эгиле» гостей зовут на пир конунга Эйрика во славу дис, лишь узнав, что это домочадцы Торира сына Хроальда, воспитателя конунга (до того путникам был отведён дом в стороне от прочих). Это, опять же, было бы сходно со славянским восприятием Осенних Дедов, справляемых дома семьёй и для семьи.
Осеннее время жертвоприношений богам, альвам и дисам было и временем особой близости к Иному Миру, когда те, кто был к тому способен, имели возможность получать знания необычными путями. Тюра, дочь ярла Харальда, в ответ на сватовство конунга Дании Горма, говорит:

Я не буду принимать решение сразу. Сначала ты должен вернуться домой с дорогими и почетными дарами. И если ты действительно хочешь на мне жениться, то, когда вернешься домой, ты должен построить дом, такой, в котором тебе подобает спать, там, где раньше не стояло никаких построек. В этом доме ты должен спать первые три ночи зимы. Если тебе что-нибудь приснится, запомни точно, что, и дай мне знать об этом. Тогда я отвечу твоим послам, приезжать ли тебе за мной как невестой, или же нет. И ты можешь не приезжать, если тебе ничего не приснится .

Так рассказывает «Сага о йомсвикингах», и если мотив вещего сна на новом месте общераспространён в фольклоре, то упоминание именно первых зимних ночей — деталь типично северная. Аурни Бьёрссон в своей книге «Исландские праздники» приводит перечень народных примет и гаданий на Vetrarnætr, в основном имевших цель практическую — узнать о погоде на грядущую зиму по поведению птиц и мышей, по Млечному Пути, по внутренностям овцы, по её селезёнке. Как видно из приведённого отрывка, можно было узнать и большее: конунг в саге получает видение о девяти суровых зимах и, как следствие, годах голода в своё правление, а также о войне, что случится при его потомках. Несмотря на всю радость обильных пиров, встреч друзей и свадеб, время это было одновременно грозным и опасным, что вновь сближает его с кельтским Самайном, да и с Осенними Дедами. Это уже наглядно воспринимаемое начало тёмного, зимнего периода со всё сокращающимся днём и усиливающимся холодом. Облетела золотая листва Урожая, заканчиваются до снега последние работы в полях, завершается подготовка к долгим суровым дням в доме. Всё ощутимее становится, что это — время Перехода, время Порога, за которым тёмная половина года. А на любом Пороге ближе становится Иной Мир и его таинственные обитатели, ближе хранители-предки, проще прозреть грядущее и получить оттуда знак, вдохнуть полной грудью ветер Иного Мира. Но ближе становится и вход в жилища мёртвых, а с этого Порога не всегда можно вернуться. Именно в Зимние Ночи, время забоя скота и кровавого блота-жертвоприношения, тёмные дисы забрали некогда юношу Тидранди, как повествует «Прядь о Тидранди и Торхалле»:

Угощение устроили поздней осенью. Пришло мало гостей, потому что дул сильный ветер и было много хлопот по хозяйству.
Когда вечером гости уселись за столы, Торхалль сказал:
— Я бы хотел просить всех внять моему совету и не выходить этой ночью наружу, ибо если пренебречь этим, случится большая беда. И если будут какие-знаки либо призывы, пусть никто не обращает на них внимания, ибо если кто-то откликнется, несчастий не оберешься.
<…>
Когда же люди пошли спать, Тидранди указал каждому из гостей его место, а сам лег на полатях поближе к сеням. А когда большинство людей уснуло, в дверь постучали, и никто не подал виду, что слышал. Так повторялось трижды.
Тут Тидранди вскочил и сказал:
— Стыд и срам, что люди здесь притворяются спящими, а ведь это, наверняка, пришли званые гости.
Он взял в руки меч и вышел. Он никого не увидел. Тогда ему пришло в голову, что кто-то из гостей, должно быть, заранее подъехал к хутору, а затем поехал обратно за теми, кто выехал позже. Он пошел к роще; тут он услышал, как скачут по полю с севера. Он увидел, что это девять женщин: все были в черных одеждах и у каждой в руке обнаженный меч. Он услышал также, как скачут по полю с юга. Это тоже были девять женщин, все в белых одеждах и на белых конях. Тогда Тидранди хотел повернуть обратно и рассказать о видении людям. Тут к нему подоспели первые женщины, — те, что в черных одеждах, — и напали на него, а он защищался хорошо и мужественно.
<...>
Торхалль проснулся гораздо позже; он спросил, спит ли Тидранди, но никто не отозвался. Тогда Торхалль сказал, что должно быть, уже слишком поздно.
Затем вышли на двор. Была луна и стоял мороз. Они нашли Тидранди лежащим в ранах и внесли его в дом. И когда люди заговорили с ним, рассказал он им все, что с ним приключилось. В то же утро на рассвете он скончался и был положен в курган по древнему обычаю язычников.
Затем стали выяснять, кто в округе выезжал из дома, и люди так ничего и не узнали о каких-либо врагах Тидранди.
Халль спросил Торхалля, что может означать это ужасное событие.
Торхалль отвечает:
— Не знаю наверняка, но думаю все же, что женщины эти были не кто иные, как духи-двойники ваших родичей .

К сожалению, доступной информации о народных традициях Зимних Ночей или близких к ним праздниках в Скандинавии явно недостаточно, а саги, источник всё же литературный, дают лишь скупые намёки на те или иные моменты прошлого. Но у нас есть связанная с данным временем традиция славянская и русская, пусть и в христианизированной форме. И это во многом традиция живая, отправляемая при нас, здесь и сейчас. Изначально она исходит от тех же индоевропейских корней, что и древнескандинавская, более того, предки славян как минимум тесно контактировали с предками германцев как задолго до нашей эры, так и в период полиэтничной Черняховской культуры (включавшей восточно-германские (готские и гепидские), сарматские, славянские и фракийские племена). И только после изгнания готов гуннами в IV в.н.э. учёные говорят об уже достоверно славянских археологических поселениях на территории от Карпат до Поднепровья. Народный же обычай в традиционном обществе консервативен по самой своей сути, и долго хранит следы прошлого, подчас переосмысливая, но не отвергая привычные элементы. И этот же обычай, будучи связан с объективно существующими циклами времён года, смены поколений, жизни и смерти, воспроизводит паттерны поведения, близкие к любому другому народу, с которым есть общие исторические корни и с которым схожи условия жизни. Потому, встретив нечто близкое по духу у нас, думается, не будет ошибкой иной раз воспользоваться уже готовой формой для воплощения общей для двух языческих путей идеи.



Осенние Деды

Одному из значительных праздников народной традиции исследователями уделено, тем не менее, относительно мало внимания, вероятно из-за отсутствия элементов ритуальной драмы или яркой обрядности, которыми столь богаты Масленница, Святки или Купала с Русалиями. Праздник этот домашний, семейный, и на нём «просто» приветствуют возвращающихся на короткое время в родные стены предков. Однако Д.Гаврилов и С.Ермаков очень точно заметили в своей книге «Время богов и время людей», что «...всю традиционную праздничную обрядность можно рассматривать как одну из форм почитания предков», и верно это для любого подлинно языческого мировоззрения — славянского, скандинавского, греческого, японского, индийского. Тихие поминальные дни не менее важны, чем песни и обряды Русалий или ход ряженых на Святки. И тем, кто считает, что для того, чтобы подлинно ощутить Северную Традицию, достаточно славить Одина и Тора, стоит взять это на заметку.
Осенние Деды в христианском православном восприятии ныне приурочены ко дню святого Дмитрия Солоунского, 8 ноября (26 октября по старому стилю) и справляются в субботу за неделю перед праздником его памяти, т.е. в первых числах ноября, это так называемая Димитриевская родительская суббота. Второй вариант народных Осенних Дедов связывался с днём святого Михаила (21 ноября сейчас или 8 ноября по старому стилю), так называемые Михайловские Деды или Михайловская суббота в Полесье. Собственно, Дедовыми принято называть все основные поминальные дни в году: перед Троицей (на Русальной неделе) — Троицкие или Семишные Деды, перед Филиповским постом — Дмитровские (Дмитриевские) или Филиповские, Михайловские в канун Михайлова дня, перед Сретеньем — Зимние или Масленые (т.е. перед Масленницей) и т.д. Главными обычно считаются дни поминовения перед Масленицей, на Русальную неделю и Осенние Деды. В некоторых регионах основным считают один из этих праздников (обычно Троицкие), в некоторых два и т.д.
Рассматриваться здесь будут именно Дмитриевские Деды, ведь Дмитриев день, как и Зимние Ночи, и Самайн, в народном календаре служил границей зимы и лета: на Руси говорили «В Дмитриев день зима лезет на плетень», в Болгарии — «Святой Димитр приносит зиму, а святой Георгий — лето». Как пограничное время для хозяйствования, дни эти во многих местах были вехой начала или конца договоров, временем возврата долгов, расплаты с работниками и т.д. Интересно, что в некоторых горных районах центральной части Болгарии этот день называют «полезником» — так называют гостя, который первым перешагнул порог дома. Если он человек добрый и зажиточный, то и будущий год уродится богатым (примета, прекрасно известная всем по 1 января). Ещё по болгарскому поверью «дядо Димитър» тряс своей белой бородой и из неё сыпался первый снег. В украинской колядке поётся

У святого Дмитра труба із срібла...
А як затрубив щей святий Дмитро,
Та й покрив зимков усі гори біло...

Так же, как и Зимние Ночи, этот день был днём веселья и радости: ярославская поговорка гласила «В Дмитриев день и воробей под кустом пиво варит». Есть предположение, что именно с началом нового сезона в это время был связан октябрьский обычай колядования, упоминаемый Н.М. Гальковским, причём колядующих наделяли зерном, одновременно жертвуя за урожай будущий и благодаря за урожай прошлый. Вспомним вновь жертвоприношение «за урожайный год», о котором пишет Снорри.
Как и в других культурах, основой существования которых было сельское хозяйство и жизнь определял цикл полевых работ, осень на Руси являлась временем свадеб. Причём у восточных славян только до Дмитриевого дня засылали сватов, хотя связано это, вероятно с близящимся постом (Филиповым или Рождественским) c 28 (15 по старому стилю) ноября. Отсюда и русская поговорка «До Дмитрá девка хитра, а после Дмитрá ещё хитрее (вышед замуж)», белорусская «Да Дзiмiтра баба хiтра, па Дзiмiтры — мужчыны хiтры» или украинская «До Дмитра дівка хитра (перебирає женихами), а по Дмитрі хоч комін витри» и т.д.
Деды, праздник, обращенный к предкам, вместе с празднованием начала зимы, вероятно, изначально были повсеместно чередой обрядовых дней, ведь и сегодня во многих местах днями поминовения являются не просто суббота, но пятница и суббота, или даже четверг и пятница (суббота тут должна предшествовать церковному празднику или выпадать на него). Русская пословица гласит: «Покойнички на Русь Дмитриев день ведут — живых блюдут». При этом на Полесье Осенние Деды (справляемые как несколько праздников на востоке и как один на западе региона) именуются «первыми дедами», что соответствует прежнему славянскому календарю с началом года в сентябре. От места к месту или в зависимости от сезона разнилось, кого именно поминали: всех умерших в целом, или только родню, или отдельно мужчин, отдельно женщин, иногда лишь детей, иногда — самоубийц и других «заложных» покойников.
Как говорили в Полесье: «Поминална — тыждэнь пэрэд запусками (кануном поста). Цэ деды помынают: ў пьятныцу обедают, у чэтвер вэчэрают ». Впрочем, чаще речь идёт о пятнице и субботе: «У дедовски тыждэнь ў пьятницу е вечера, а ў суботу до двенадцати часоў трэба обед справить»
Там же на Полесье С.М.Толстой отмечено интересное противопоставление Дедов поминанию родни на Радуницу (во вторник Фоминой недели): среди прочего весною на Радуницу живые приходят с угощением на кладбище, тогда как в остальные поминальные дни умершие навещают живых в их домах. Впрочем, противопоставление это отнюдь не абсолютно, известно ведь и название «Радунецкие Деды», а на Черниговщине именно Радуница именовалась Дедами, название же «Радуница» не употреблялось. И на том же Полесье есть свидетельства, что в некоторых местах могилы навещали и во время Дедов. В наши же дни как раз гораздо более распространён обычай до начала ноября навещать места упокоения близких и прибирать могилы перед зимой, оставляя на них немного хлеба, зерна или конфет «для птичек».
Некогда же перед праздниками хозяева наводили порядок в доме и во дворе, чтобы порадовать покойных родителей тем, как справно идут дела у детей. В сами поминальные дни нельзя было выполнять работы по хозяйству (стирать, работать в поле и т.д.), исключение составляло лишь приготовление пищи. Особый запрет накладывался на действия, связанные с шитьём, прядением, ткацкими работами и т.д. (в более мягкой, вероятно, поздней, форме запрет мог накладываться лишь на работу вечером):«Нитки не сновали на дзяди, што дарога засновиваетца умирушчему». Сегодня это соотносят как с обычными запретами пятницы (связываемой в народе с Параскевой-Пятницей), так с особым почитанием некогда в эти дни Макоши (именно её образ богини-пряхи слился в народном представлении с Параскевой, праздник которой приходится на 10 ноября (28 октября старого стиля, т.е. через два дня после Дмитра). Так же в наши дни Деды связывают и со Сварогом как покровителем ремёсел.
Вот как описывают поминальный обед на Ровенщине:

Хозяйка готовит как можно больше блюд, которые любят деды. Обед бывает позднее, чем обычно, после полудня или в сумерки. Во время обеда из каждого блюда по ложке откладывают в отдельную посудину, которую с ложками ставят на ночь в угол. Тут же в посудине ставят воду и вешают полотенце, чтобы в ночи "души умерших помылись и пообедали" .

На Полесье, где древние традиции сохранились значительно полнее, если Деды справляют два дня (пятницу и субботу, в этом случае звавшуюся Бабы, бытовали также названия Дедова пятница и Бабина суббота), то в пятницу готовят постный поминальный ужин (вечерю), а в субботу скоромный (с яичницей, салом и молочными блюдами) обед ранее обычного или даже завтрак. Нередко принято, чтобы вечеря состояла из определённого числа блюд: трёх, семи или двенадцати. Как правило, считается обязательной кутья (кутя, канун, колыва, сыты) — холодная вода с мёдом (если его не было — заменяли сахаром), куда крошат хлеб или булку. Зеленин также приводит рецепт, совпадающий с рецептом кути на Украине, где она состоит из отваренных в воде зерен пшеницы с мёдом, растёртым маком, изюмом и т.д. и обязательна на Рождество. Так же обычно в перечень входят борщ, рыба, кисель, оладьи или блины, каша, грибы, «палюшки с маком» и т.д. Кутью наливают в миску, обмакивают ложки и кладут кругом миски — «для душок». Эту сыту-кутью едят, зачёрпывая три или девять раз — и вечером, причем ложек не моют до утра, и утром. Так же — с обмакиванием ложек и капанием на стол — поступают и в обед. На второй день после обеда выходят на крыльцо и говорит: «Идите, дяды, дай, божэ, штоб на лето даждали», т.е. прощается с предками до весны, до того момента, когда дети сами навестят их на кладбище.
Это отнюдь не единственный вариант обычая угощения предков. Иногда родителей специально приглашают с улицы, формулы приглашения разнятся от села к селу, например, в пятницу вечером, как зайдёт солнце, трижды повторяют: «Диды-приятели, хадите к нам на вечэру!». Или более домашнее и родное: «Тата ци мамо, хадзи на вечэру! Сестричка Мария, хадзите к нам на вечэру!». Иногда первую ложку и первый стакан выливают перед окном со словами: «Деду, иди до обеду!». Первым обычно после молитвы за кутью берётся хозяин или старший в семье. Кладут крошки от еды на стол до утра, а на утро съедают, «чтоб зубы не болели», проливают на стол кутью из первой ложки и льют немного водки, оставляя всё на ночь. Часто ставят на стол отдельную миску, ложку и чашку с угощением, оставляя её до утра, как и остатки ужина, выставляют угощенье за окно или ставят на печь, иногда бросают под стол блины. Нередко, как и на Украине, для дедов отливают от каждого блюда по три ложки и не прибирают мисок со стола и т.д. Остатки ужина хозяева могут съесть сами на следующий день или только причаститься ими, отдать скотине — чтоб не болела, отнести на могилы или отдать воде, забросить на крышу птицам или вынести в сад под деревце, вылить на дрова, «чтоб сгорало, а дым до бога шёл»... Сам ужин тоже проходил по особым правилам — за собою не закрывали двери и не запирались (и часто оставляли в открытыми ворота кладбищ), не резали хлеб ножом, а ломали (что бы из свежеиспеченного хлеба пошёл пар: «без пару покойники не едят»), в доме должно было быть для гостей повешено чистое полотенце... И это далеко не полный перечень обычаев от места к месту.
Провожали гостей Иного Мира так же ритуализированно, как и встречали, восстанавливая тем границу между миром живых и миром мёртвых. Вслед вылитой на второй день еде произносили «Идзите с богом!» Брызгали три раза водой вокруг стола, провожали за дверь с хлебом-солью и словами «Святые диды-родители, идите на свае место, спачивайте и нам сприяйте!» (т.е. помогайте) и т.д.
И, разумеется, в дни близости к Иному миру существовало и немало способов узнать и увидеть скрытое. Увидеть дедов можно было, поглядев во время вечери через хомут с печки. Иногда для этого требовалось весь день поститься: «як будешь посникать, то побачишь мертвих, як идут на деды на вечэру». Рассказывали о знаках по просьбе детей, вроде отодвинутой лавки и т.д. Другие говорили, что умершие являются лишь тем, кто не приготовил поминального ужина, детям или тем, кому суждено скоро умереть. Немало есть рассказов о том, как мёртвые упрекали или наказывали тех, кто не приготовил им поминального ужина или нарушал строгие правила праздника, вроде запрета на прядение. Существовало убеждение, что тем, кто не приветил мёртвых, они будут вредить.


О празднике сегодня

Можно заменить некоторое противоречие между характером изобильного торжества, отмечающего смену сезонов и довольно строгими и сдержанными нормами общения с предками на том же Полесье. Вообще-то, как уже сказано, в прошлом два эти момента, как правило, просто не совпадали, и засылка сватов не приходилась на поминальный день. Однако далеко не всем нынче везёт единолично распоряжаться своим временем. В традиции старо-скандинавской такого противоречия нет: в Исландии не считалось чем-то невероятным совместить свадьбу и тризну, достаточно вспомнить историю Унн Мудрой, рассказываемую в «Саге о людях из Лососьей долины», юная жизнь и ушедшая не так далеко отстояли друг от друга. И в «Саге об Эгиле» пили на осеннем Дисаблоте в честь и память умерших на весьма буйном пиру. Собственно, и на славянских землях известен, например, обычай заканчивать похороны и поминки весёлыми песнями: «Покойничков помянули, теперь надо их повеселить, а то они будут обижаться, если мы от них невеселы пойдём» (Орловская, а также Вятская, Курская, Киевская губернии). На Подолии и в Галиции у гроба до недавнего времени устраивались молодежные игры. А еще в большей древности такое отношение было нормой общепризнанной, и на тризнах проводились игры и состязания (обычай «дратися по мертвецы»). В любом случае, каждый сам себе определяет границы допустимого и чем он готов поприветствовать родных, каким его увидят предки.
...А зачем вообще? Вопрос, конечно, не для язычников. О смысле и цели любого жертвоприношения следовало бы поговорить отдельно, но всё же вкратце можно выделить несколько моментов. В первую очередь, наверное, это поддержание связи. Связи с богами, как с высшим и указующим путь началом. Связи между поколениями, ведь без них — не было б нас, и обязательства перед умершими — не пустые слова: мы принимаем их знания, сделанное и достигнутое ими в мире, сами становимся продолжателями их достижений, даже проходя совсем иными путями. Ушедшие имеют право на часть того, что у нас есть (и отчасти на то, чем мы является... Отчасти.), также, как мы получили то, что ранее принадлежало им. И слишком просто было бы ограничиться признанием этого на словах. Давнее и общечеловеческое — разделив с кем-то пищу, преломив хлеб и отпив из одного кубка, мы закрепляем с ним союз, заключаем товарищество или подтверждаем родство... Тот же древний и священный смысл взаимных обязательств и связующего долга имеет и обмен дарами. И уж тем более всегда следует благодарить за помощь. Кстати, по свидетельству М. Федеровского, обильное угощение на «деды» белорусы готовили для того, «чтобы души с того света во всем бы помогали живущим на земле родственникам» . И ещё бывает, что просто надо поговорить, а иногда — и из-виниться, «выйти из вины»: не всегда мы успеваем всё сказать и сделать при жизни... И, наконец, обряд Колеса Года — это укрепление людской связи с миром и круговращением времени, слишком легко забываемой в суете городов.
После всего сказанного не сложно определить основные мотивы Зимних Ночей (в данном случае особо и не отличающиеся от мотивов славянского язычества):
— празднование прихода зимы, разделённая с близкими и Силами радость от щедрого урожая; благодарность асам и ванам, особенно, вероятно, Ньёрду и Фрейру с Фрейей, за полученные дары;
— обращение к Одину, Хель, Фрейе, Фрейру и всем богам и богиням, принимающим верных в своих чертогах после смерти — к тем, кто хранит предков и их пути;
— приветствие, угощение и благодарность дисам-хранительницам рода, умершим родичам, возможно — тем, кого мы считаем роднёй не только по крови, но и по духу. Приветствие альвам — как тем, кто связан с миром людей, так и тем, что хранят засыпающую постепенно природу.
---------------------------------
Неизменен смысл поминальных дней — угостить и приветить родных, неизменно в Традиции и знание, что они незримо присутствуют с нами в это время, и помнят о нас, как мы помним о них. Северных альвов нынче принято соотносить скорее с дивным народом Толкиеновского Средиземья, и имена дис звучат загадочно и грозно. А ведь это именно их, альвов и дис, Дедов и Баб, наших прародителей, звали и зовут в дом на Полесье, им ставят лампадки вечером первого ноября на кладбищах, прибирают могилы. Так же, как в их честь пили мёд и эль в Зимние Ночи на исландских хуторах и в палатах норвежских конунгов...


Использованные материалы

Simek R., Álfablot: Was there a sacrifice to the álfar?
Бьёрнссон А. Исландские праздники
Виноградова Л.Н.,Толстая С.М., статья в сб. Славянская мифология. Энциклопедический словарь.
Воропай О. Звичаї нашого народу.
Гаврилов Д., Ермолаев С. Время богов и время людей.
Гундарссон К.Х. и др. Наш Трот. Глава 54. Зимние ночи
Зеленин Д.К. Восточнославянская этнография
Толстая С.М. Полесский народный календарь: Материалы к этнодиалектному словарю.
Шервуд Е. А. Календарь у древних кельтов и германцев.
Не обошлось и без Википедии.

запись создана: 21.10.2012 в 12:43

@темы: праздники, фольклор, традиции, боги и богини, Our Troth

---

Доклад Эллис-Дэвидссон, найденный рунический камень, новая дата заселения Исландии.

[Tradis]

Небольшой дайджест.

Найден утерянный в XIX веке рунический камень из Хаггбю.

Камень размерами примерно 180 на 120 сантиметров содержал руническую надпись и изображение змеевидного существа. Надпись идет по телу чудовища. Так как камень поврежден полностью ее восстановить невозможно. Читаемая часть переводится так: «Ярл и … камень после Герфаста, его отца». Возможно, в утраченной части содержались имена других людей, погребенных под камнем.
По стилю резьбы специалисты определили, что изображение выполнил мастер по имени Фот, работавший в середине XI века на юге Уппланда. Хотя сохранились сведения, что он сделал не менее сорока рунических камней, все они были утрачены, так что работы Фота были известны только по подражаниям других мастеров и по поздним копиям.

----------------
В журнале svart_ulfr:
X. Р. Эллис Дэвидсон Фрагменты доклада «Превращения в древнескандинавских сагах»
...Человек, принявший облик медведя, был сыном знаменитого Кетила Хенга , который пришел из земель, населенных лопарями, хорошо знакомыми с этим зверем. Другой связанный с медведем эпизод касается Ервара Странного , потомка Кетила. Высадившись со своей командой на одном из балтийских островов вблизи побережья, он был враждебно встречен приплывшими сюда с континента людьми и, готовясь к сражению с ними, поднял на шесте медвежью шкуру с головой. Отражая нападение вышедшей на бой против них великанши, Ервар вложил в медвежью пасть тлеющие угли и стал пускать в нее магические стрелы, заставив противника покинуть поле сражения. .
Это не новая неведомая сага, а мелкая погрешность перевода: Ервар Странный = Одд Стрела из саги его имени (Örvar-Odd, оdd с английского и впрямь можно перевести как «странный» ) .
-------------------
Колонизацию Исландии викингами сдвинули в эпоху Карла Великого

Археологи во главе с Бьярни Эйнарссоном (Bjarni Einarsson) из Копенгагенского университета (Дания) обнаружили в Восточных фьордах Исландии следы пребывания человека, датированные 800 годом нашей эры. Это существенно раньше, чем общепринятая на сегодня дата заселения этого северного острова. Открытие показывает, что движение скандинавов на запад через Атлантику началось значительно раньше и продвигалось довольно быстро. Об исследовании пишет Iceland Review.

Учёные отмечают, что найденный инвентарь и следы особого типа постройки — длинного дома (longhouse) — являются типичной для скандинавской материальной культуры того времени. Среди находок, сделанных в последние недели — точило, жемчужины, серебряная монета (фактически кусок серебра без ярких нумизматических признаков) и ряд других предметов.

Радиоуглеродный анализ фрагментов обгоревшей древесины внутри дома указал на 800 год нашей эры. Археологи отмечают, что ранее сходные находки с той же датировкой недавно были сделаны и близ Рейкьявика, но их изолированность не позволяла уверенно заявить о более раннем заселении острова. В этот раз в ходе раскопок обнаружили и каменную посуду. В ту эпоху делать посуду из камня было не принято почти нигде в Европе — северная Скандинавия была едва ли не единственным исключением. Возможно, именно поселенцы из этого региона оставили обнаруженные длинные дома. Что необычно, не удалось найти никаких костей животных. По всей видимости, поселение было не фермой, но временной стоянкой рыболовов или моряков.

@темы: ссылки, события, Исландия, история, статьи, традиции

---

С Осенним Пиром!

[Tradis]

С Урожаем - Хаустбодом! Да будет он к нам щедрым, дом — тёплым и надёжным, а жизнь — радостной!

(астрономическое Равноденствие в этом году 22.09 в 17:21)

Напоминаю, что найти материалы про праздник можно, открыв оглавление Сообщества вверху страницы

@темы: праздники, традиции, Урожай

---

«Сага» № 12

[Tradis]

В номере:
П. Баущац. Источник и Древо: мир и время в ранней германской культуре. I. Источник Урд. - полная откорректированная версия перевода, с примечаниями в половину текста.
Две отредактированные статьи-полемика:
Сигурд годи. Блот. Жертвы и жертвоприношения в Северной Традиции
Н. Топчий. Жертвоприношения германского и скандинавского язычества: формы и смыслы.
Размышления на тему Северной Традиции:
Эрменкар. «Бальдр должен умереть…»
О. Синько. Путешествие к Гейррёду

Не публиковавшиеся ранее

Главы из «Саги об Одде Стреле» в переводе Т. Ермолаева.
и новые исландские сказки тоже в переводе Т.Е.:
«Кроха несёт мало-мало»
Троллиха похищает девушку

Рассказ Рогнеды о кукле-Стригушке (после которого каждый её сможет сделать)) )

Рассказы о событиях:
Заметки об Альтинге-2016
Информационное сообщение о создании Вечевого центра (будем надеяться - о нём ещё не раз здесь услышат. Редакция альманаха в него вошла)
Рассказ участницы о фестивале Былинный Берег в этом году (смотришь на снимки и завидуешь...)
и мир искусства:
графика Ирины Назаренко, участницы вышеупомянутого фестиваля и автора заметок о нём.



Читать/cкачать выпуск

@темы: творчество, статьи, традиции, альманах «Сага»

---

Draken Harald Hårfagre

[Tradis]

Чуть более месяца понадобилось самому большому в мире драккару, «Дракону Харальду Прекрасноволосому», чтобы пересечь Северную Атлантику.

Draken Harald Hårfagre

Корабль этот — основа одноименного норвежского проекта, задачей которого являлось прохождение по маршруту скандинавских мореплавателей X-XI веков, открывших Америку почти за пятьсот лет до Христофора Колумба.
«Дракон Харальд Прекрасноволосый» назван в честь первого конунга Норвегии Харальда I (ориентировочно 850-932гг.). «Дракон Харальд Прекрасноволосый» не является точной копией какого-либо из обнаруженных археологами кораблей викингов. Команда опытных корабелов и энтузиастов, два года работавшая над ним на верфи в Хеугессуне, использовала как опыт средневековых кораблестроителей, так и традиции норвежских мореходов нового времени, попытавшись воплотить в жизнь свои представления о том, каким должен быть идеальный боевой корабль скандинавских саг. При этом создатели корабля ориентировались на прекрасно сохранившийся Гокстадский корабль — построенную в IX веке 23-метровую ладью, обнаруженную археологами в погребальном кургане на берегу норвежского Саннефьорда в 1880 году (копия этого судна в 1893 году уже успешно преодолела Атлантику с экипажем всего в 12 человек и без современных возможностей).
Срубленный из дуба «Дракон» имеет 35 метров в длину и 8 в ширину. Для сравнения — крупнейшим из когда-либо найденных драккаров, датский Роскилле 6, имел длину почти 37 метров. Снорри же пишет и о более крупных судах, предположительно порядка 45м. Корабль оснащён алым шелковым парусом площадью 300 кв. м. В создании корабля принимал участие кораблестроитель Музея г. Тромсё Гуннар Элдъярн, один из опытнейших мастеров, владеющих технологией строительства традиционных норвежских судов. Инициатором и куратором проекта стал норвежский предприниматель Сигурд Осе.
К строительству корабля готовились самым серьёзным образом: с осени 2008 года по весну 2010 тщательно изучались археологические находки и материалы, сначала были построены несколько уменьшенных моделей драккара, а затем три настоящих «пробных» небольших корабля по 8 метров длиной, все разной формы. Назвали их по имени трех норн — «Урд», «Верданди» и «Скульд» . В ноябре 2009 года были проведены испытания — все три «норны» отправились в плавание. На основании полученных результатов эксперты приняли окончательное решение о форме будущего «Дракона Харальда Прекрасноволосого».


На верфи.

Драккар способен идти на веслах и под парусом и развивает скорость до 14 морских узлов, осадка его 2.5м, грузоподъемность 95.5т. Корабль оснащен 50ю веслами. Его строительство началось в 2010 году, в 2012 он был спущен на воду. Затем корабль тестировали и укрепляли по результатам испытаний.
В июле 2014 года «Дракон» вышел в плавание к городу Воласи на северо-западе Англии, куда в старину нередко наведывались викинги. Плаванье прошло тяжело, у корабля сломалась мачта, но экипаж после прибытия в Воласи сумел ее заменить. После трех недель ремонта «Дракон Харальд Прекрасноволосый» вернулся в Норвегию, посетив по пути остров Мэн, Внешние Гебриды, Оркнейские и Шетландские острова. Обратный путь прошёл без происшествий.

В 2015 году судно наконец признали готовым к трансатлантическому плаванию длиною порядка 6000 морских миль. Его команда состояла из 32 мужчин и женщин, среди которых были граждане Великобритании, Испании, Канады, Норвегии, России, США, Франции, Эстонии. Экипаж корабля выбирали из примерно 400 добровольцев. Главным требованием при отборе было физическое и психическое здоровье кандидатов, ведь путь предстоял тяжёлый.


В тесноте, да не в обиде

23 апреля на нос драккара была торжественно установлена голова дракона.

Церемония установки (42минуты выступлений без перевода. Зато в костюмах. Само открытие на 15:22)


Отправился в поход «Дракон» 26 апреля 2016г. из Хеугессуна, что на юго-западном побережье Норвегии. У корабля очень небольшая осадка, места в трюме хватает лишь для балласта и припасов, поэтому спать экипажу приходилось посменно в 16-местной палатке на палубе ( гребцы на древних драккарах порою спали и под своими же скамьями). Готовили мореплаватели также на корабельной кухне под открытым небом. Гребцы сменяли друг друга каждые четыре часа. На пути до Америки драккар сопровождало страховочное судно.


Вперёд!


Карта - на середине пути (красным подсвечены остановки маршрута, в т.ч. намеченные уже на Американском континенте)

О быте, гребле и неслабой качке.


В начале мая «Дракон» добрался до Фарерских островов, затем останавливался в Исландии, Гренландии, острове Ньюфаундленд (где, предположительно, и высаживался Лейв Эрикссон (ок. 970-1020 гг.) примерно тысячу лет назад), от Квебека двигался по Великим Озёрам, побывал в Торонто, в середине июля причалил в Детройте.


А Лейву с пейзажем везло больше...

Таким образом команда Бьёрна Аландера повторила путь викингов, побывавших на землях нового континента задолго до Колумба.



"Я горжусь командой и тем, чего мы достигли. Пришлось нелегко, во время плавания нас сопровождали многие сложности, но команда была в отличном настроении и трудилась всю дорогу", - говорит капитан.

Интересно, двое из экипажа за это время успели пожениться, причем церемонию провел капитан Аландер.
(по материалам прессы, дайджест)

Шторм с палубы драккара.


Сайт экспедиции

@темы: ссылки, события, практика, традиции, драккары

---

М.Бертелл: Я тут как-то наткнулся на Тора, он сказал мне «Привет!»

[Tradis]

Текст ни о чём с сетевого междусобойчика 5го сетевого симпозиума древнескандинавского фольклора 2015г.

Я тут как-то наткнулся на Тора, он сказал мне «Привет!»
Матс Бертелл (Maths Bertell)

(Заметка к 5му сетевому симпозиуму древнескандинавского фольклора 2015г. (Old Norse Folklorist Network Symposium 2015 )
Онтология сверхъестественных встреч в древнескандинавской литературе и фольклоре. Тарту, 11—12.12.15
(The Ontology of Supernatural Encounters in Old Norse Literature and Scandinavian Folklore. Tartu, December 11-12)

Что это означает — встретить божественное, священное с точки зрения религиозного человека? Можно ли получить ответ или этот опыт слишком личный? В данной статье я попытаюсь рассмотреть локальные древнескандинавские встречи с божественным, на которые есть намеки в письменных и археологических источниках. Это вопросы, которые постоянно возникают при исследованиях и тревожат меня, и, как скользкое мыло в ванне, иногда кажутся очевидными, чтобы пропасть спустя мгновение. Встреча с богами может быть подтверждена топонимами, обычно обозначающими культовые места. Почему именно эти места стали культовыми, мы не знаем, но мы можем предположить, что божество решило встретиться или сделать себя видимым / слышимым именно, и тем самым создавая священное пространство, куда последователи могли бы вернуться, чтобы встретить бога вновь. Это то, что древнеисландское религия имеет общего с другими этническими религиями, такими как религия саамов, или индуистская религиозная традиця. Что-то в ландшафте выделяется из окружающей среды и выглядит особенным, что-то произошло тут, и место это отличается от других. Скала особенной формы, впечатляющий пейзаж, дерево, ударенное молнией.

Встречая божество
Каждый семестр я встречаю новых студентов, интересующихся религией и религиозностью. Одна из моих самых больших проблем — заставить их понять религиозных людей. Недавняя диссертация(защищенная на днях) показала, что шведская система образования имеет тенденцию изображать религиозные группы как просто плохо информированные или даже не слишком разумные. И что сущность атеиста есть нейтралитет. Это, в обществе, где значительная группа людей говорит, что они верят в существование ангелов или, когда их спрашивают, верят ли они в бога, отвечает: "Я не верю в Бога, но я верю в ... нечто". Это весьма интересует меня , потому что в изучении религии есть что-то очень близкое к сути каждого человека: идея о том, как построен этот мир, чем и почему. Обладая религиозной верой, исследователь религии и религиозных людей или групп может бросить тень на то, что изучает. Потому что он прав, а они просто придурки. Или, если вы согласны с группой, которую изучаете: мы правы, а другие просто придурки. Обладание научной верой также может бросить свою тень на то, что вы изучаете. Непринадлежность к религиозным людям иногда может быть недостатком для историка религии. Потому что вы должны смотреть вокруг и исключать то, что было с вами всю жизнь, чтобы по-настоящему увидеть то, что вы изучаете. Ваш взгляд на мир. Это относится к любой науке, конечно, но космологическое осознание намного более интегрированно в человеке, чем, например, значимость инфраструктуры в сфере торговли.


Меня, как атеиста, моя неспособность рассматривать мое окружение, как священное и затронутое божественным, заставила искать параллели в моей собственной вселенной, — искать то, чего я мог коснуться. Когда я подростком в Стокгольме в 1980-х годах увидел этого прикольного парня в темных очках, что в пасмурный день ходил по улицам и толкал коляску, я был ошеломлен. В Стокгольме в 1980-х годах Нью-Йорк был вне досягаемости для большинства, тем самым становились чем-то мифическим его культура и муз.группы, которые возникли в этом городе как в мифологическом царстве. Встреча с Джонни Сандерсом из New York Dolls на тротуаре Стокгольма ближе всего к тому, что я назвал бы встречей с божественным. После этого я был в своего рода шоке, но также мучился от сомнений " на самом ли деле это он?" Оглядываясь назад, скажу, что это не было, разумеется, на самом деле религиозным явлением. Я никогда не полагались на милость м-ра Сандерса или не обращался к нему во время кризиса, даже если я цитирую записи New York Dolls и Heartbreakers сейчас и собираюсь впредь. Но я знал, что он существовал в другой реальности и что он смог посетить меня и встретиться на улицах Стокгольма, так что да, я верил в Джонни.

Определяя богов.
Классический вопрос в изучении религии, как определить божественное. Поскольку этнические боги бычно связаны с географическим местам, и не находятся на далёких небесах, это также означает, что вы получите возможность встретиться с ними. В случае с Одином, есть рассказы о встрече с ним на поле боя, во сне и под видом путешественника. Появление Одина также может быть явлено через его животных, воронов, орлов и волков. Грозы Скандинавии указывали на присутствие Тора. В «Саге о Баде Асе Снежной горы» (Bárðar Saga Snæfellsáss) рыбак Ингьяльд садится в лодку, чтобы пойти на рыбалку, но оказывается остановлен рыжим бородачом, который внезапно появляется в лодке. Позже он приходит к выводу, что человек этот, должно быть, был Тор, который был недоволен поведением Ингьяльда. Тор вызывает шторм, но Ингьяльда спасает Бард. Боги с точки зрения этнических религий не обязательно отличаются от людей: по внешнему виду, морали и физическим потребностям. Вопрос о морали, является одним из основных различий между этническими и универсальными религиями. Там, где христианство приводит мифы о Христе как моральный пример, этого нельзя сказать про Одина и иных богов. Это также верно в отношении богов древнегреческого пантеона. Как кто-то когда-то писал: Как могли греки верить в эти истории о совокупляющихся и плохо себя ведущих богах, когда у них одновременно были величайшие философы? (Drobin 1991) Да, конечно, они верили в них, но не обязательно в буквальном смысле, а скорее в символическом. Или, чтобы быть более точным, существуют различные уровни теологического понимания. Опять же, давайте не будем позволять нашим собственным предубеждениям о том, как божество должно действовать или являть себя, обмануть нас. Отойдите от детской монотеистической или научной космологии. Потому что это не та теология, которую вы ищете.
/надеюсь, все узнали неявную цитату? А вот в пересказе обстоятельств встречи Тора с Бардом автор не совсем точен/

Чтобы очистить наш разум, взглянем, как различные религии интерпретируют и представляют себе богов и как создают священные места.

Священные места и священные строения
В последние годы археологические исследования предоставляют нам свидетельства о культовых местах.
Таковы культовые строения в Борге (Borg) в Остерготланде (Östergötland) и в Уппокре (Uppåkra) на Сконе (Skåne).
Эти места отличаются друг от друга, и являются загадками, требующими сами по себе решения. В Борге мы имеем небольшой дом с малым числом артефактов, так же как и в Уппокре. Оба связаны с кузнечным делом. Почему — мы не знаем. Это может быть связь с богом грома, Тором, но мало что в письменных источниках связывает его с кузнецами. В то время как в Борге стояло небольшое строение, в Уппокре имелось высокое здание. Так как они были почти пусты, что же у них общего? Если мы правы, предполагая, что эти здания были святынями, это есть место, где вы встречали богов, место, где они обитали. Если вы хотите увидеть их, вы туда идёте.
В сравнительном аспекте религии приведенные выше примеры не редкость. Увидеть богов или предков, которые живут в храмах было, если оглянуться назад в историю, довольно обычным делом. На самом деле, не-изобразительные идеалы универсальных религий являются скорее исключением, чем правилом.

Встречая богов
Проблемы средневекового христианства, заставлявшего язычников избавляться от своих идолов и не делать из святых новых кумиров, проявляются в наших текстах, что делает эту проблему вероятной и выявляющей идею этнических богов, обитающих в деревянных вместилищах.
В так много раз упомянутых приключениях Гуннара Пополам, бог живой и говорящий, и все, кажется, счастливы по этому поводу. Это было интерпретировано как христианский способ высмеивания глупых язычников, но с другой стороны, как уже отмечалось, религиозные процессии (вроде той, о которой рассказывает история Гфуннара) среди германских народов были известны.
Когда с Нилом Прайсом (Neil Price) связался Пол Мортимер (Paul Mortimer), энтузиаст-реконструктор, относительно шлема из Саттон Ху( Sutton Hoo), исследование культового олицетворения сделало шаг вперед. Мортимер и его коллеги-реконструкторы собирались скопировать шлем из Саттон Ху. При этом они обнаружили, что для того, чтобы заставить стекло сиять на шлеме, позади него была вставлена золотая фольга. Кроме того, Мортимер обнаружил, что над одной бровью шлема стекло было закреплено в качестве украшения. Золотая фольга сзади выделяла глаза при контакте со светом, например, огнём в пиршественном зале. Но только один из глаз имел такую золотую фольгу за стеклом, что заставляло носящего шлем выглядеть одноглазым. Таким образом, владелец как бы становился Одином. Это сделало другие находки масок, статуй и т.д. с одним глазом вынесенного гораздо более понятным, чем раньше. (Price & Mortimer 2014)
У Ибн Фадлана в сообщении десятого века боги съедали жертвенную пищу и все были этим довольны. Почитание деревянных богов или идолов, как их называли миссионеры, можно встретить повсеместно. Иногда они искусно вырезаны из дерева или камня, иногда оставлены почти нетронутыми в своей первоначальной форме, потому что их форма показывала их контакт с божественным.

Изображая богов
Изображения Тора, как нам рассказывают письменные источники, были сделаны с большим мастерством и из ценных материалов. В «Саге о людях с Песчаного берега» (Eyrbyggja saga), Тор, как говорят, был вырезан на одном из столбов высокого сидения. В этот столб также были вбиты «гвозди богов»- reginnaglar и у основания столбов имелись своего рода закреплённые или, возможно, свободно подвешенные полки, на которых также помещались деревянные статуи. Было ли это чем-то похожим на христианский алтарь и, таким образом, лишь насмешливым описанием прежней веры — продолжает осуждаться, но я сомневаюсь, что это так. В «Саге об Олаве сыне Трюггви» (Olafs saga tryggvasonar) бог грома наиболее почитаем из всех богов, одетых в серебро и золото. В «Книге Плоского острова» (Flateyjarbok) Тор также наиболее почитаем, он одет в серебро и золото, сидит в повозке, которую тянут два его козла из дерева и серебра. Все выполнено с великим мастерством.
/насчёт полок на столбах: не очень поняла, откуда такие сведения. Всё на совести автора. Reginnaglar — могут быть как «боговыми гвоздями», так и «могучими (опорными) гвоздями», тогда название их просто неправильно проинтерпретировали в дальнейшем/
Другие изображения богов без указания, какой бог представлен, например, упомянуты в десятом веке у Ибн Фадлана. Они похожи на вторую категорию, где боги изображаются в более простой форме. Почти деревянные столбы, воткнутые в землю.
У нас есть индуистские примеры изображений, которые берутся каждое утро, омываются, одеваются и их кормят. Это не игра в куклы, но почитание изображения и божественного в нём. В южной саамской традиции, священные скалы, sieiddi, как правило, имеют свою историю. Камень может выглядеть, как птица, и история говорит нам о птице, что однажды здесь приземлилась и была превращена в камень. Камень был живой, но теперь его время остановилось.

С точки зрения древних народов, ландшафт, окружающий ваше подворье, был также населен божествами и был местом, где вы можете либо встретиться с ними лично, либо увидеть следы их деятельности. Это проявляется в географических названиях и в фольклорном материале. Если сравнивать с другими этническими религиями, можно наблюдать это также и на исландском материале, когда боги, как говорят, посетили остров Самсей (Samsey), играя на барабане/бубне или создавали долины ударом молота. Таким образом, царство богов также является и царством людей. Здесь вы хороните своих умерших, здесь вы размещаете свои святыни, часто со знаками божественного действия. Ситуация изменяется, когда христианство начинает доминировать в религиозной жизни Северной Европы. Святая Земля находится далеко, и воссоздаётся лишь в фиксированных местах, в церквях, и мертвые кладутся в могилы вокруг церкви, а не рядом с роднёй на территории хутора. Встреча с божественным изменяется.

Элита якобы монотеистических религий не любит поклонение идолам. Но в исторической перспективе, это то, что приходит естественным образом в большинство религий. Религиозное большинство в течение длительного времени продолжает цепляться за это.

Как христианство намеревалось завоевать весь мир, так поступали и скандинавы. Это означало новые вызовы. Когда значительная часть еврейского населения была взята в плен и доставлена в Вавилон, это означало вызов. Возможно ли быть евреем далеко от храма? Вавилонское пленение заставил их воссоздать свою религию и себя заново. Возвращаясь назад, это то, что я также вижу происходящим в древнескандинавской религии: было ли возможно поклоняться вдали от дома? Могли ли боги повстречать в других местах, чем знакомый пейзаж родовых земель?

Изменяя религию
Если сформулировать кратко, то при беглом взгляде мы получаем от древнескандинавской религии впечатление религии, движущейся в направлении христианства. Отход от этнического в сторону универсального, прочь от настоящего к будущему “когда-то” когда дело доходило до награды. Это, вероятно, происходит из-за частых контактов в течении сотен лет, когда не только древнеисландская религия изменилась, но и христианство вырастало от того, что было преследуемым культом в Риме, до положения универсальной религии. В этом нельзя обвинить только возможную христианизацию Снорри своих текстов. Но изменения древнескандинавской религии также следуют из того факта, что её последователи перемещались. Из Скандинавии на запад в Исландию и на Британские острова, и на восток до территорий современных Финляндии, Эстонии и России. Значение ландшафта изменилось и непрерывность была нарушена, создавая новую традицию. Боги могут быть почитаемы где-то ещё. Идея универсальной религии и христианства в качестве примера звучала в унисон с мобильностью древней скандинавской религии. Вместо того чтобы сосредоточиться на “сейчас”, поклонники Одина видели посмертную награду, в то время как поклонники Тор такого не знали. Временная перспектива в древнескандинавского религии изменялась со временем и идеей Рагнарёка оказалась интегрирована в систему.

/ИМХО, М.Б. крепко преувеличивает привязанность германской культуры и религии к «своему хутору». Один именовался Воданом (и сотней других имён) на немаленькой части континента, германские наёмники римских легионов писали посвятительные надписи Марсу Тинга (ну и что, что эти невежественные римляне не знают, как Тиу звать?), северный Ньёрд как бы не чужой континентальной Нертус, общие предания, восходящие ко времени переселения народов, звучат и в Эдде и в Беовульфе и в немецких поздних песнях… Англы. даны и прочие лангобарды _уже_ жили в общем культурном пространстве с общеизвестными героями (вперемешку англами, данами, готами, гуннами), и «вызов этничности» был успешно принят гораздо раньше эпохи викингов. Хотя связано это было и впрямь с расселением и передвижением племён, кто б спорил.
И — какое христианство повлияло на атцеков, у которых был свой вариант счастливого посмертия для погибших в бою воинов и умерших родами женщин? Мысль о том, что тот, кто не дожил здесь, доживёт там — очень древняя. Кстати, и свои доиспанские “Рагнарёки” в Мезоамерике были…в колличестве. Не всё в мире украдено, кое-что и изобретено.
На ландшафт в эпоху викингов непосредственно завязаны лишь духи земли, да, возможно, предки (которые, однако, вполне могли заявиться во сне к потомку в другую страну). И даже намёки, что поклонники Тора не были обделены посмертием при желании найти можно.))
Хотя контакты с христианами, конечно, тоже повлияли на рассматриваемый круг идей, как же без этого.))/

Заключительные замечания.
Я надеюсь, что я смутил вас всех. В мои намерения в этой статье не входит показать вам, как скандинавы сакрализировали здания, что идентичны или напоминают индуистские храмы или что образы Тора были похожи на статуи Будды. Я не собираюсь доказывать вам, что подростковое поклонение рок-гитаристам является религиозным актом. Но мы гораздо в большей степени окрашены нашей собственной культурой, чем можем себе представить, и Скандинавия 1000 лет назад гораздо более иной, чем мы думаем. Мы ищем христианское влияние в исландских текстах, но правда в том, что тексты говорят нам о мире гораздо больше, чем только это. Различные сравнительные примеры, приведенные в моей работе не являются никоим образом ответами в наших областях поиска. Но я хочу продемонстрировать, что если мы будем искать ещё где-то, вглядываясь в иные края, мы сможем увидеть наш собственный материал в новом свете, задать новые вопросы, и, возможно, мы получим также и новые ответы.

@темы: статьи, традиции

---

С Дистингом!

[Tradis]

Немного о празднике из прошлых записей - раз, два.

@темы: праздники, традиции, Дистинг

---

Эссе о развитии обрядности исландских асатруа.

[Tradis]

Внимание: транскрипция имён не выверена! В частности, автор озвучен в английском произношении, поскольку Терри — не исландское имя. Однако он — фольклорист, этнолог, преподаватель Исландского Университета в Рейкьявике, пишет и на исландском, и на английском. Так что возможны варианты.

Фон и природа ежегодных и целевых ритуалов общины Асатру (Ásatrúarfélag) в Исландии
(The Background and Nature of the Annual and Occasional Rituals of the Ásatrúarfélag in Iceland)
Терри Ганнелл (Terry Gunnell, Университет Исландии, Рейкьявика, Исландия )

Резюме. Эта статья в значительной степени основана на интервью, которые были взяты у Ёрмундюра Инги Хансена (Jörmundur Ingi Hansen), и Хильмара Ёрда Хильмарссона (Hilmar Örn Hilmarsson), последних двух альсхерьягоди (allsherjagoði, верховный жрец, букв. “всех-полчищ-жрец”) исландского Ásatrúarfélag (Аусатруарфеулаг, букв. “Товарищество асатруа”, общество, чья деятельность включает в себя активное почитание древних скандинавских богов). Интервью были сосредоточены на природе и обосновании обрядов и молитв, используемых обществом ежегодных ритуалов, обрядов свадеб и похорон, и не в последнюю очередь на недавних протестах против крупных проектов строительства в Исландии, которые, вероятно, будут иметь долгосрочное влияние на окружающую среду. Между прочим, работа рассматривает степень, до которой ритуалы основаны на древних текстах, и степень, в которой отдельные священнослужители могут решать, как они хотят совершать обряды. До какой степени ритуалы продумываются заранее, и если так, то кем? Нвряду с материалом, взятым из этих интервью, в статье будет также ссылка на недавнее исследование Эггерта Соульберга Йоунсона (Eggert Sólberg Jónsson).

Ключевые слова: неоязыческие религии, выдуманные традиции, языческая религия, ритуал, работа, ритуальное пространство, огонь.


В отличие от тех, кто следует религиям new age, "неоязыческие" религиозные сообщества сознательно стоят ногами на двух берегах, связанные с двумя разными временами. С одной стороны они рассматривает себя как "язычников", подчеркивая не только связи с природными верованиями, но также и что они являются нехристианами, и связаны с дохристианскими системами взглядов. С другой стороны имеется некоторый вопрос в связи с тем, что это не есть прямое продолжение дохристианской религии, а то, что было создано недавно и в наши дни. Я использую слово, "создано" а не "обновлено/воссоздано" сознательно, так как простой факт, что религия является "дохристианской" также, означает, что, помимо взгляда извне в латинских или греческих записях, есть слишком мало любых современных свидетельств того, как эти религии функционировали, и почти наверняка ни одно из них не написано непосредственно практиками. Методы "неоязыческих" религий поэтому обязаны быть прекрасным примером того, что Эрик Хобсбаум (Eric Hobsbawm), называл "изобретенные традиции" (Hobsbawm 1983). Такие новые религии дают нам ценный шанс пронаблюдать путь, которым создавались традиции и ритуалы, и пути, которыми они применяются, и отсылки к прошлому, по существу, привлечение прошлого как средство установления значения и ценности их в настоящем.
Следующая статья будет посвящена годовым обрядам первой неоязыческой группы, начавшей практиковать поклонение древним скандинавским богам, другими словами, Ásatrúarfélag, сообщества, которое базируется в Исландии и было официально учреждено в 1973г. Большая часть фактического материала в статье взята из тезисов, написанных Эггертом Соульбергом Йоунссоном (Eggert Sólberg Jónsson, после ESJ) в 2010г., так же как два долгих интервью, взятые у прежнего и действующего глав движения Ásatrú, Ёрмундюра Инги Хансена (Jörmundur Ingi Hansen, р. 1940) и Хильмара Ёрда Хильмарссона (Hilmar Örn Hilmarsson, р. 1958), в феврале 2014 г. Хоть я не являлся членом сообщества, у меня был сравнительно тесный контакт с ними, со времени режиссуры экспериментальной постановки средневековой диалогической эддической поэмы “Речи Скирнира” (Skírnismál), для них в 1992 г. (Gunnell 1995: 2). Как у преподавателя древнескандинавский религии и фольклористики в Исландии, у меня также был контакт и с Майклом Стрмиской (Michael Strmiska), и со Стефанией фон Шнурбейн (Stefanie von Schnurbein), двумя учеными международного класса, которые уделяли много внимания группе (см. Strmiska 2000 и 2005, и von Schnurbein 1992 и 1995; см. также María Erlendsdóttir 2001).
Нужно сразу же подчеркнуть, что исландское сообщество Ásatrúarfélag, как и оригинальное датское движение Forn Siðr, которое было создано по его подобию (см. Warmind 2006), не имеют никакого отношения к правому лагерю или любым другим политическим движениям, вне лёгкого левого интереса к защите окружающей среды (см. 2010 ESJ: 145-158). Общество возникло в результате дискуссий в кафе между крестьянином и поэтом, Свейнбьёрдом Бейнтейнссоном (Sveinbjörn Beinteinsson, 1924-1993гг.: см. далее Sveinbjörn Beinteinsson and Berglind Gunnarsdóttir 1992); Ёрмундюром Инги Хансеном, руководителем звукозаписывающей компании (Jörmundur Ingi Hansen, р.1940г.); Дагюром Торлейвссоном (Dagur Þorleifsson, р. 1933 г.), изучающим религии; и Торстейном Гудьоунссоном (Þorsteinn Guðjónsson, учитель, 1928-2000гг.), все они были недовольны необходимостью автоматически платить налоги христианской церкви. Все были заинтересованы в официальном основании собственной религиозной группы, у которой был бы более тесный контакт с исландской культурой, отраженной в сагах и стихах “Эдды”, и с исландским пейзажем. Вокруг этого ядра собралось много других аналогично мыслящих людей различного возраста, мужчин и женщин, включая многих художников и студентов, и все они испытывали одинаковые чувства к церкви, которая рассматривалась по существу как символ истеблишмента. Сообщество Ásatrúarfélag было формально учреждено на встрече в отеле “Борг” (Borg) 20 апреля 1972 г., и официально зарегистрировано исландским правительством 3 мая 1973г. Свейнбьёрд, как первый альсхерьягоди (allsherjagoði, верховный жрец) тогда был наделён официальным правом выполнять обряды, эквивалентные в Ásatrú имянаречению (называемому nafngjöf), конфирмации (siðfesta), свадьбе (hjónavígsla) и похоронам (útför). (Про учреждение группы см. далее ESJ 2010: 90-112; о первых церемониях см. 2010 ESJ: 175-190.) На первой официальной встрече 16 мая 1973г. присутствовал 21 участник. К 2013 году общее число членов сообщества возросло до 2 148 участников в стране с примерно 320 000 человек населения (см. www.hagstofa.is последний просмотр 25 октября, 2014), что составляло около 2 % приверженцев Ásatrú среди исландцев, цифры подтверждаются недавним национальным исследование предпочтений в вере (см. Ásdís A. Arnalds et al, 2007).
Число оригинальных местных источников о древнескандинавских религиозных практиках более чем ограничено (и большинство из них было записано спустя по крайней мере 150 лет после формального принятия христианства в Норвегии и Исландии около 1000 г. нашей эры), существенная трудность с установлением этого вида религии состоит также в том, что как все остальные народные или этнические религии (см. Steinsland 2005: 31-34), древнескандинавская варьировалась в зависимости от времени, места, и социального и географического окружения, в пределах определенных общих лингвистических и теологических понятий.
Другое соображение состоит в том, что моральные нормы естественным образом изменяются. Жертвоприношения людей, например, очевидным образом не обсуждаются. То же самое относится к идее кропить кровью после принесения в жертву животного, практика, описанная несколько раз в сагах (слова blóð, “кровь", и bleyta, “сделать влажным” лежат в основе древнеисландского слова для “жертвы” blót) (см. ссылки в Jón Hnefill Aðalsteinsson 1997; и Näsström 2001). Как заметил Хильмар Ёрд, такие действия будут, как минимум, "очень грязны" (интервью 2014 г.).
С самого начала те, кто описывал новую религию, говорили о ней как о ný heiðni (букв. новое язычество: курсив мой) (Sveinbjörn Beinsteinsson 1992: 132). Уже 3 мая 1972 группа была описана в газете Vísir, как являющейся "Ásatrúarmenn hins nýja tíma" (букв. Верные асам нового времени: курсив мой); и в первом письме, посланном в исландское Министерство Юридических и Религиозных Дел, подчеркнуто, что "цель общества состоит в том, чтобы укреплять и распространять древнюю религию исландцев, которые была законной до 1000 года до того уровня, который удовлетворяет требованиям новых времен и изменившимся условия" (курсив мой). Добавлено, что "общество будет, разумеется, придерживаться законов страны и не практиковать любые обычаи, который противоречат существующим законам" (цитируется по ESJ 2010: 96).
Как отмечено выше, Свейнбьёрду немедленно официально разрешили выполнять различные ритуалы, касающиеся обрядов перехода. Однако, в дополнение к этому, группа заявила, что они запланировали проводить и иные различные обряды в течение года, обряды которые они описывали с самого начала древним словом блоут-blót (см. выше). К этому времени слово уже стало означать в современном исландском языке просто "праздник" (ср. слово Þorrablót, описывающее недавно возрождённый весенний (прим. перев.: так у автора!) фестиваль, включающий приготовление традиционных исландских блюд). Первыми blót, упомянутыми в планах общества (ноябрь 1972Г.), были Þorrablót (празднуемый в конце января, во время древнего скандинавского сельского месяца Þorri) и затем Jólablót на Йоль (ESJ 2010: 97). Первый blót, который был официально проведён обществом после их юридического признанияя, — тот, который исландцы еще именуют "Первый День Лета" (в своей системе с двумя сезонами), он состоялся 18 апреля 1973 г., также этот blót был годовщиной основания группы (ESJ 2010: 106).
Природа и даты основных ежегодных праздников, которые Ásatrúarfélag решили проводить в следующие годы, отражают смесь традиций с элементами, взятыми различным образом из ранних текстов и фольклора. Мало кто, если кто-то вообще из людей ответственных, стал бы утверждать, что они пытались воссоздать прошлые церемонии, так, как те "изначально" проводились. Ёрмундюр Инги в лекции, проводимой для Мирового Конгресса Этнических Религий в Антверпене в 1999г., говорит скорее "о повторном открытии", чем о возрождении (Jörmundur Ingi Hansen 1999). В другом месте он обращается к остаткам культурной памяти, поддерживаемой языком и фольклором (интервью 2014г.). Хильмар Ёрд между тем подчеркивает необходимость храма, который группа в настоящее время строит, чтобы быть nútímaleg með gamla tilvísun (“современными со ссылками на прошлое”) (интервью 2014г.), другими словами, речь о чём-то, что должно функционировать эффективно в настоящем. Оба верховных жреца подчеркивают, однако, что большинство их обрядов, подобно тем, что упомянуты в первоисточниках, имеет символическое отношение к природному году и окружающей среде. Они чувствуют, что все ещё ищут лучшие формы обрядности.
Согласно немногим доступным записям, касающимся древнего скандинавского языческого года, и особенно “Кругу Земному” Снорри Стурлусона (Heimskringla: Ynglingasaga и Hákonar saga goða) (Snorri Sturluson 2011: 11, 97 и 101) и “Обзору саг о норвежских конунгах”(Ágrip Noregs konungasögum 1995: 30-33), древние скандинавские языческие праздники имели место около середины зимы, в середине лета и приблизительно во времена равноденствий (начало зимнего полугодия в конце октября (Зимние Ночи), и начало летнего полугодия в конце марта). То, что эти праздники были связаны с праздничными пирами, подтверждается “Обзором” и норвежскими средневековыми законами Гулатинга (Gulaþing, Тинг острова Гула) (Den Eldre Gulatingslova 1994: 19-20). Представление об осеннем жертвенном пире Зимних ночей было всеобщим и подтверждено различными сагами (Gísla saga Súrssonar ch. 10, Þiðranda þáttr ok Þorhalls chs. 1-2; Víga-Glúms saga ch. 6; and Hákonar saga góða ch. 17), в то время как “Сага об Эгиле” (Egils saga Skallagrímssonar (ch. 49)) упоминает большое жертвоприношение в начале лета в западной Норвегии. Также поддерживает датировки этих праздников Беда в “Исчислении времени” . Титмар Мезербургский пишет о народном жертвоприношении в Дании, которое происходит в январе; в то время как Адам Бременский пишет, что великое жертвоприношение Уппсалы происходит на весеннее равноденствие в марте (Адам Бременский 1959: 207-208) (см. дальнейшие ссылки в Jón Hnefill Aðalsteinsson 1997; и Näsström 2001).
Сегодня Ásatrúarfélag отмечают пять главных праздников: Йоль (Yuletide), Торраблот, Начало Лета в апреле, так называемый Тингблоут (Þingblót), жертвоприношение Тинга) в четверг десятой недели лета (близко к Мидсаммеру-Летнему Солнцевороту) на Тингвеллире (Þingvellir), месте проведения исландского вече ещё с языческих времён; и затем Начало Зимы в октябре. С 2008 г. был добавлен ещё один праздник 1 декабря. Праздник этот посвящен духам природы Исландии (Hilmar Örn, интервью 2014), церемония сознательно проводится одновременно во всех четырех четвертях страны. Можно было бы отметить, что встреча Þingblót, которая является самой популярной, происходит в день, когда ежегодно собирался древний исландский парламент.
Выбрать даты церемоний было сравнительно легко. Больше трудностей принесли решения о том, как именно должны быть организованы обряды, и как должна быть установлена священная атмосфера, которая превратила бы эти ежегодные собрания из просто общественных мероприятий в "священные" (которые стали бы hátíð, букв. “высокие времена”, как именуются праздники на исландском).
И Ёрмундюр Инги и Хильмар Ёрд соглашаются, что Свейнбьёрд испытывал мало симпатии к правилам или повторяющимся обрядам и церемониям. Его верования были в значительной степени личными, и большинство церемоний, в которые он был вовлечен как лидер в самом начале, характеризовалось этим индивидуализмом, наряду с глубоким уважением к древней исландской поэзии, не в последнюю очередь к Эддическим поэмам, которые, как он (подобно Ёрмудюру Инги, Хильмару Ёрду и большинству ученых сегодня) верил, имели основой дохристианские времена и даже дохристианские ритуалы. Как отмечено выше, было ясно, что новый blót определенно не будет походить на оригинальный blót, которые, кажется, был сосредоточен на кровавой жертве; разбрызгивание крови; пророчествах; здравицах богам и совместной еде на пирах (см. Jón Hnefill Aðalsteinsson 1997).
С начала участники Ásatrúarfélag в основном ограничивались сакральными здравицами и разделенной пищей, которым атмосферу и контекст придавали при помощи древних текстов, в значительной степени взятых из “Поэтической Эдды” (см. Eddadigte 1961, 1964 и 1971; переведено в The Poetic Edda 2011); с помощью огня и свечей и других символических предметов, которые имели важное значение для группы; и, наконец, с помощью использования верховным жрецом церемониального костюма. Когда возможно, праздненства и обряды происходят вне дома, обычно на официально установленном месте группы на отрытом воздухе в районе хребта Ёскьюхлид (Öskjuhlið ) за Рейкьявиком (так же как и на Тигвеллире).
Кажется, что учреждение основных церемоний и ритуалов, наряду с их временными вариациями, было первоначально отдано в руки Ёрмундюра Инги Хансена (с некоторой помощью Торстейна и Дагюра). Первоначально основное действо включало прохождение рога с пивом или мёдом трижды по кругу, затем участники пили во славу богов, главного жреца и затем других фигур по своему собственному выбору, среди которых могли быть предки или духи природы (Jörmundur Ingi интервью 2014). Эти действия была в значительной степени основаны на ранее упомянутом рассказе про осеннее жертвоприношение в “Саге о Хаконе Добром” (Hákonar saga góða, ch. 14 и 17), которое включало кубки-здравицы в честь богов Одина, Фрейра, и Ньёрда и ушедших друзей. Возрастание числа участников привело к упрощениям в этом обряде. Рога в обсуждаемом вопросе, кажется, могут варьироваться жрецом, и все они имеют персональное значение и историю за собой.
Примечание переводчика: Подозреваю, что у автора тут описка и на деле исландцы и жрец пьют в честь богов и духов, а не участники — в честь богов и жреца. Но в оригинале, увы, написано именно так: The core activity initially involved passing a ale- or mead-horn around the circle of worshippers three times, participants then drinking to the gods, the chief-priest and then other figures of individuals' own choice, who could include ancestors or nature spirits.
Следующим центральным ритуальным предметом, который был включен в обрядность, стало серебряное кольцо, предназначенное для предплечья руки.
Примечание переводчика: русские варианты названия такого священного кольца — браслет, запястье — распространения у нас пока не получили.
Этот выбор непосредственно основан на упоминании священных колец-браслетов для рук, которые, по всей видимости, хранились в дохристианском скандинавском хове (hof, храм) и играли центральную роль в ритуальных действиях, особенно в принесении клятвы (см. упоминания в Jón Hnefill Aðalsteinsson 1997). Нужно подчеркнуть еще раз, что современные наручные кольца никогда не окрашиваются в красный цвет кровью, как упомянутое в “Законах Ульвльота” (Ulfljótslög , см. ссылку выше). Современное кольцо, ныне используемое Хильмаром на всех собраниях, было первоначально изготовлено для Ёрмундюра Инги, и осознанно было сделано открытым и немного закрученным (символически отсылая тем самым к спиральному цикличному непрерывному движению времени, в которое верят и Ёрмундюр и Хильмар Ёрд). В настоящее время главный жрец держит это кольцо в одной руке, заходя в помещение, в то время как в другой руке он держит рог, наполненный пивом (см. рисунок 1).

Рисунок 1. Рог и Кольцо. 2014. Любезно предоставлено Silke Schurack.

Третий ключевой предмет, который теперь используется в летнем Тинге Асатруа (Ásatrúarþing), собрании асатруа на Тингвеллире, — это церемониальный þingöx (Топор Тинга), который не предназначен быть отсылкой к Молоту Тора, но скорее рассматривается как символ полномочий (как в римской традиции), и был введен Йормундуром в самом начале. Такие топоры не упомянуты в сагах, но имеют потенциальные параллели в скандинавских археологических находках Бронзового века.


Рисунок 2. Свадебная церемония. 2014. Любезно предоставлено Silke Schurack

Помимо объектов, отмеченных выше, необходимо было принимать решения по поводу церемониальной одежды и церемониального пространства как средства провести границу между обрядом и обыденным, и представления смысла ритуальной лиминальности в работе. Еще раз, в то время как фотографии показывают, что Свейнбьёрд использовал время от времени на ранних собраниях форму одежды эпохи викингов, в других случаях он выглядел вполне довольным, надевая куртку или исландский шерстяной кардиган. Ёрмундюр Инги видел больше смысла в потребности некоторой степени представления (которое включало адаптацию ритуальных драм в Зимние Ночи и blót Рождества (прим. переводчика: автор, разумеется, имеет в виду жертвоприношение Йоля), таким образом были разработаны длинные белые одежды с цветными накидками, которые частично основывались на археологических находках и скандинавской иконографии Железного века. Согласно Хильмару Ёрду, цвета, выбранные для накидок имели символическое значение, связанное со временами года: зеленый используется во время празднования первого дня лета, обрядов имянаречения и свадеб (см. рисунок 2); и красный для времени Йоля. Темно-фиолетовый используется для похорон (Hilmar Örn интервью 2014). Относительно маркировки пространства действа Ásatrúarfélag с самого начала применяли огонь, обычно используя церемониальный костер или жаровню, которая горит в центре группы, в то время как свечи или факелы расположены вокруг пространства, часто по кругу, таким образом происходила отсылка к так называемому vafrlogar (или “мерцающему огню”), который, по видимому, окружало фигуры Герд и Сигрдривы в эддически поэмах “Речи Скирнира” и “Речи Сигрдривы”(Skírnismál, Fáfnismál, Eddadigte 1971: 26; и 1961: 69). Этот эффект используется вне зависимости от того, происходит ли действие внутри или снаружи. Атмосфере придает дополнительную сакральность цитирование строк Эддической поэзии (“Поэтическая Эдда” рассматривалась всеми верховными жрецами как имеющая большее значение и чем саги, и чем написанная в начале тринадцатого столетия Снорри Стурлусоном мифологическая “Прозаическая Эдда”).
vafrlogi - мерцающее пламя над скрытыми кладами
Лимина́льность — «пороговое» или переходное состояние между двумя стадиями развития человека или сообщества.


Рисунок 3. Приношение пива. 2014. Любезно предоставлено Silke Schurack

Исходные образцы церемоний был в основном выработаны Ёрмундюром Инги, но с тех пор их развивал и стандартизирован Хильмар Ёрд. Как отмечает Хильмар, каждый сезонный обряд немного отличается, и окрашен отсылками к различным мифам. Он описывает процесс того, как (вне зоны видимости), он переодевается в ритуальные одежды, наполняет рог и тихо освящает его, прежде, чем войти в пространство меж свечей, около огня, с рогом и кольцом. Он тогда обращается к богам (Фрейру, Ньорду и "всемогущему асу") в соответствии со статьёй о принесении клятвы, взятой из очевидно дохристианских исландских “Законов Ульвльота”( Ulfljótslög: см. Landnámabók 1968: 315), после чего проливает возлияние на землю (так называемая dreypiforn, 'пролитая жертва') (см. рисунок 3). Рог затем передаётся по кругу. Это сопровождается цитатой строфы из эддической поэмы “Речи Сигрдривы” (Sigrdrífumál,sts 3-4), в которой звучат обращение ко дню, ночи, земле, богам и различные призывы. Затем цитируются в зависимости от времени года иные подходящие строфы из другой Эддической поэмы, “Прорицание вёльвы” (Völuspá ), которая говорит о начале, конце, и новом появлении мира, и затем ещё другие строфы или пересказ или перепостановка мифа. Затем группа отправляется вместе вкушать пищу. (В прежние времена, кажется, Ёрмундюр Инги попытался связать эту пищу с ритуальным годом, выбирая различные продукты в разное время). Согласно Хильмару церемония не будет полностью завершена, пока огонь не погашен, не сняты ритуальные одеяния и не убран рог.
К сожалению, объём статьи не позволяет предложить большего, чем это резюме, введение в то, каким образом годовые ритуалы исландского Ásatrúarfélag постепенно формировались за эти сорок лет с самого начала его существования. Возможно, самым интересным в обсуждении темы с Ёрмундюром Инги и Хильмаром Ёрдом является степень, в которой новые ритуалы, которые оба они помогали создать, получали более глубокое значение и для них, и для других последователей, по мере того, как шло время. Как регулярно подчеркивает Ёрмундюр Инги, как только что-то принято в такой религиозной окружающей среде, его становится очень трудно изменить, потому что люди обычно сразу же рассматривают это как имеющее значение, и всегда долженствующее происходить именно таким образом (см. интервью 2014г.). Хильмар Ёрд также подчеркивает эффект, который одеяния, огонь, священные объекты, слова, и окружение имели для него лично. Он чувствует, что, стоя перед огнем с рогом и кольцом, произнося древние слова, он каким-то образом создаёт открытую дверь для окружающих сил, и в некотором роде, прикасается к местной истории, даже при том, что обряды были в основном созданы заново (интервью 2014). Эти примеры иллюстрируют ясно пути, которыми вера создаёт ритуалы, и как совершение обряда в свою очередь способствует вере и новому пониманию времени и мира вокруг нас, даже если рассматриваемые обряды были в значительной мере изобретены.
Ссылки
Adam of Bremen. 1959: The History of the Archbishops of Hamburg-Bremen. Translated by F. J. Tschan. New York: Columbia University Press.
Ágrip af Nóregs konungasögum. 1995. Edited and translated by M. J. Driscoll. London: Viking Society for Northern Research, University Col- lege, London.
Ásdís A. Arnalds, Ragna Benedikta Garðarsdóttir, Friðrik H. Jónsson. 2007. Könnun á íslenskri þjóðtrú og trúarviðhorfum. Reykjavík: Félagsvísindastofnun Háskóla Íslands.
Eddadigte. 1961, 1964 and 1971. Edited by Jón Helgason. 3 vols. Nord- isk filologi, serie A: tekster: I: Völuspá. Hávamál, 2nd edition (1964); II: Gudedigte, 2nd edition (1971); III: Heltedigte, første del (1961). Copenhagen: Munksgaard. Eggert Sólberg Jónsson. 2010.Ásatrú á Íslandi við upphaf 21. aldar: Up- pruni, heimsmynd og helgiathafnir. Unpublished MA thesis in Folkloristics at the University of Iceland. Gunnell, Terry. 1995. The Origins of Drama in Scandinavia. Cambridge: D. S. Brewer. Hobsbawm, Eric. 1983. Introduction: Inventing Traditions. In The Invention of Tradition, eds. Eric Hobsbawn, Terence Ranger. Cambridge: Cambridge University Press, pp. 1-14. Jón Hnefill Aðalsteinsson. 1997. Blót í norrænum sið: Rýnt í forn trúarbrögð með þjóðfræðilegum aðferðum. Reykjavík: Háskólaútgáfan. Jörmundur Ingi Hansen. 1999. Unpublished lecture presented at the World Congress of Ethnic Religions in Antwerp. Courtesy of Jörmundur Ingi Hansen. Landnámabók. 1968. In Íslenzk fornrit, I, ed. Jakob Benediktsson. Reykjavík: Hið íslenzka fornritafélag, pp. 29-397. María Erlendsdóttir. 2001. Pagan Beliefs in Modern Iceland. Unpublished MSc thesis in Anthropology at the University of Edinburgh. Näsström, Britt-Mari. 2001. Blot: Tro och offer i det förkristna Norden. Stockholm: Norstedts. Snorri Sturluson. 2011. Heimskringla: Volume I: The Beginnings to Ólafr Tryggvason. Trans. Alison Finlay, Anthony Faulkes. London: Viking Society for Northern Research, University College, London. Steinsland, Gro. 2005. Norrøn religion: Myter, riter, samfunn. Oslo: Pax Forlag a/s.
Strmiska, Michael. 2000. Ásatrú in Iceland: The Rebirth of Nordic Pagan- ism? Nova Religio: The Journal of Alternative and Emergent Religions 4. 1: 106-132.
Strmiska, Michael. 2005. Modern Paganism in World Cultures: Compara- tive Perspectives.
In Modern Paganism in World Cultures: Comparative Perspectives (Religion in Contemporary Cultures), ed. Michael Strmiska. Santa Barbara: ABC-CLIO, pp. 1-54.
Sveinbjörn Beinteinsson and Berglind Gunnarsdóttir. 1992. Allsherjargoðinn. Akranes: Hörpuútgáfan.
The Poetic Edda: A Book of Viking Lore. 2011. Translated and edited by Andy Orchard. London: Penguin.
Den Eldre Gulatingslova. 1994. Eds. Bjørn Eithun, Magnus Rindal, Tor Ulset. Norrønne tekster, nr. 6. Riksarkivet: Oslo.
von Schnurbein, Stefanie. 1994. Fornyet Naturreligion eller rasistisk kult.
Chaos: Dansk-Norsk tidsskrift for religionhistoriske studier 13. 2: 117-130.
von Schnurbein, Stefanie. 1992. Religion als Kulturkritik: Neugermanisches Heidentum im 20. Jahrhundert. Heidelberg: Carl Winter Universitäts- verlag. Warmind, Morten. 2006. Asatro i Danmark: Spredning og vækst af en 'ny-religion. In Tørre tal om troen: Religionsdemografi i Danmark i det 21. Århundrede, eds. Margit Warburg, Brian Jacobsen. Højbjerg: Forlaget Univers, pp. 216-229.


P.S. От себя добавлю, что несмотря на близость к «крови и почве», исландская община всё же не является общепризнанным образцом идеологии современного язычества (для меня — в том числе). Зато они образец _успешного_ современного язычества, что дорого стоит.
P.P.S. За кошмарное качество фотографий могу только извиниться. Поскольку исправить не получается.

@темы: Исландия, традиции, Terry Gunnell

---

Обзор книги П.Баущаца:«Источник и Древо».

[Tradis]

Есть такая литературная забава: рецензии на ненаписанные книги. А у нас - обзор пока мало кем прочитанной. И на русский непереведённой, всё впереди. Но в какой-то степени программной.

Обзор книги Поля Баущаца:
«Источник и Древо: Мир и Время в ранней германской культуре» .
Paul C. Bauchatz Баухаз, The Well and the Tree: World and Time in Early Gernanic Culture.
Автор Эрнст Дик (Ernst S. Dick, Канзасский Университет).


Как явствует из названия, эта книга прикасается к амбициозной теме концептуального синтеза Германской культуры, основанной на Эддическом мифе космического дерева и трёх источников под ним. Она требует «читателя, который изначально не противится созданию новых ассоциаций, объединяющих намёки [источников]» . Авторское беспокойство понятно. В германской школе исследований культурных концепций ожидается наличие исторических, лексических и литературных материалов. Баущац подходит к своей задаче иначе. Там, где он использует источники, он настроен осветить скорее основные моменты, чем устраивать систематический разбор предмета. В тоже время, однако, он отталкивается от обширной дисциплинарной и методологичекой базы, которая включает такие разделы, как сравнительная мифология, структурная антропология, структурная лингвистика, даже традиционная философия и современная теория культуры. Вот некоторые наиболее видные имена в его библиографии: Дюмезиль, Эллиаде, Леви-Стросс, Поломе. Концептуально, труд этот особенно близок к размышлениям о шаблонах или перспективах в лингвистике и современных индоевропейских исследованиях и, кроме того, отражает, в расширенном смысле, изучение системы культуры в антропологическом контексте.

Основной тезис автора состоит в том, что «в германской культуре доминировала концепция собственного прошлого». Его доводы в меньшей степени связаны с традиционной филологией или историческими исследованиями мифов, религии и культуры, чем со структурными предпосылками, что лежат в основе лингвистических, культурных и религиозных аспектов человеческой деятельности. По существу, автор развивает модель германской культуры, что структурно инспирирована фонологической системой и намеревается реконструировать общее восприятие пространства и времени. Все это связано с центральной фигурой, «“иконографическим” символом, сформированным объединением Мирового Древа, Иггдрасиля, и источника Урд» . В этом одном мифе «выражен космос, и в нём всё то, что мы можем узнать о времени, пространстве и имеющих место событиях».
Как и следовало ожидать, первый раздел имеет дело с центральным мифом. Второй раздел расширяет понимание мифа с привлечением погребальной обрядности, ритуалов и повседневной жизни. Вместе с третьим разделом, посвященным «Беовульфу» эти три вступительных обзорных главы опираются на традиционные материалы. Кроме Иггдрасиля и Источника Урд они включают рассказ Ибн Фадлана о похоронах на Волге, о погребениях Саттон-Ху, повествовании Адама Бременского про ритуалы Уппсалы, описание Тацитом острова Нертус, ритуал совместного питья, отражённый в старо-английском слове symbel (праздненство), а так же сражение Беовульфа с чудовищем Гренделем и драконом. В двух последующих эссе автор переходит от анализа феноменов культуры к более абстрактному исследованию действия, пространства и времени (гл.4) и системы времён (гл.5). Заключительные замечания обращены к перспективе традиционного времени по отношению к состоянию культуры в настоящем. Работа автора над книгой была завершена в 1977г., и некоторые материалы (особенно из глав 1—3) публиковались ранее.
Вместо того, чтобы перефразировать основной тезис автора и его ответвления, я попытаюсь пересказать их для себя. Следующие вопросы проиллюстрируют как работает авторская модель, сперва с учётом мифа, затем событий, времени и пространства, и, наконец, в языке.

(1) Конфигурация космоса поделена на две отдельные области, область Дерева и область Источника.
Люди живут в области Древа, которая упорядочивает то, что мы можем называть «сотворённой» реальностью.

…внутри области Источника [из которого «норны черпают воду, чтобы питать Иггдрасиль»] основания и мотивы и итоговые причины событий, что происходят внутри области Древа. Внутри источника власть всех действий прошлого вздымается, скручивается, сливается и спрядается в единое целое великой реальности «вне».
(с)

(2) Мир людей основан на связи этого прошлого и не-прошлого, что является, с этой точки зрения, настоящим, в котором события происходят в процессе становления «прошлого».

Смысл создаётся через связь с властью прошлого и в итоге ведёт к пространственному и временному единству событий с порождающей структурой источника.
(с)
…время двоично, не троично
(с)
В пределах двоичной системы времени прошлое постоянно прирастает и втягивает в себя все больше и больше времени и событий; это единственное, что имеет какую-либо гарантированную силу или реальность.
(с)

(3) Двоичная система времён (см. «Настоящее: Претерит»)…является среди рассмотренных индоевропейских языков уникальной для германской группы.
(с)
В этих глаголах …германских языков еще одно подтверждение мощных двоичных противопоставлений, наблюдаемых в культуре: мифологии, литературе и пространственно-временной концепции.
(с)

Значение выводимой из мифа теории зависит от того, как она соотносится с историческими и культурными феноменами. В некоторых случаях значение рассмотрения явлений в синтезе несомненно убедительно и продуктивно для углубления нашего понимания. Хорошими примерами являются аспект судьбы-wyrd в её взаимоотношении с жизнью, структура Уппсалы с деревом и источником, роль прошлого в «Беовульфе». В других случаях аргументы не столь бесспорны, иногда же точка зрения высказывается без каких либо подтверждений. В качестве примера я приведу теорию «сосуда», что выводится из мифологического образа источника Урд. Предполагается, что читатель представит себе «гигантское растение в горшке, чьи корни сокрыты и заключены в структуру содержащего их источника». Является ли «основной сосуд» неотъемлемой частью мифа? Определён ли его смысл? Даже если это так, есть границы расширению до символа мироздания каждого кубка или чаши, найденных в погребальном инвентаре или упомянутых в сцене пира. Где основания для рассмотрения кубка для питья как сосуда, «во многом подобного источнику-brunnr»? Следуя этой перспективе, творческое воображение превращает любой пир в воспроизведение драмы Древа/Источника из «Прорицания вёльвы», выпивка и речи «повторяют полностью действие продолжающегося возглашения судьбы-ørlög и питания корней Иггдрасиля, основных деяний Норн». И что с ролью королевы? «Её присутствие», как мы узнаем, «прибавляет дополнительный элемент кормления женщиной». Несомненно, это проливает новый свет на роль зала Хродгара, хотя и нет никакой гарантии, что читатель представит себе сцену, как предполагается, когда «говорящий речь, его действия и напиток стали единым, подтверждая, что всё ныне стало частью слоя, что лёг в Источнике».
Многое из главы о погребениях и могилах является, к несчастью, творческими комбинациями именно такого типа. Связывания погребального корабля викингов на Волге с «иконографией Источника» — через «окружающее пространство» — уже достаточно, что бы некоторые учёные приподняли брови в недоумении. Но автор идёт дальше, комментируя жертвоприношение девушки и верёвку вокруг шеи, которой её душат: «Связывающий или обвивающий шнур намекает не только на змей, но и всеобъемлющую и ограничивающую природу деяний Урд, как её власти, достигающей и пределов вне источника прошлого и влиять на дела мира». Автор знает, что не весь погребальный инвентарь является сосудами, но сосудо-ориентированные объяснения преобладают. Если ставится вопрос «как далеко мы можем зайти в утверждении, что присутствие сосудов в захоронении поддерживает космическую структуру реальности за пределами обыденной жизни, что является сама сосудоподобной?», то это случай неправильной постановки вопроса. Немногие читатели однако не согласятся с замечанием, сделанным в сноске: «Легко сделать слишком много горшков».
Слабые места в области, подобных этимологии, переводу источников, или библиографической информации, вероятно, будут скорее вызывать раздражение у филолога или историка, чем у лингвиста и антрополога. Но как можно иметь дело с древнескандинавской этимологией и не использовать стандартным словарём Яна де Фриса (чей «Голландский этимологический Словарь» включён в список ссылок)? Тогда бы не было никакой необходимости, предлагать смущающее объяснение, что Valhǫll «вероятно, происходит от ... hel или hölle в значении "смерть"», когда любой словарь бы дал бы корректное hǫll=hall (зал, палата). И почему бы не заглянуть в американской словарь, впервые отредактированный в 1874 г. (Cleasby-Vigfusson), чтобы отыскать этимологию древнеанглийского symbel? Если бы автор использовал классический труд по германской культуре Грёнбеха (Grøbech), который включает в себя главу о пирах (и доступен как на английском, так и на немецком), он бы мог встретить термин samburðaröl («род встречи или пикника, на который гости приносили свою провизию»). Этот термин фактически подтверждает его анализ symbel, как *sem-+*alu. Ставя тематический акцент на мире и времени, ожидаемо было бы поинтересоваться германскими терминами для этих концепций в соответствующих исследованиях слов. Безусловно, должны были быть включены в рассмотрение такие работы как «Мир и Человек в древнеанглийской поэзии» Гельмута А. Беннинга (Helmut A. Benning, Welt und Mensch in der altenghschen Dichtung, 1961). Наконец, более тесное знакомство с лексическим аспектом источников привело бы в некоторых случаях к более убедительному их переводу. Wæl-fūs («Беовульф», 2420) переводится. не как «страстный-в-резне», но как «готовый к смерти»; когда меч гигантов в пещере Гренделя описывается как on searwum («Беовульф», 1557), это означает не «среди вещей», а скорее «среди оружия и боевых копий»; меч называется eotenisc из-за своей принадлежности гигантам ранее, а не потому, что он «сверхъестественный». Есть ещё примеры, но следующего случая из «Беовульфа» (II, 1539) может быть достаточно: «Битво-Закаленный» герой (по Дональдсону (Donaldson)) «повергает» мать Гренделя (своего «смертельного врага») и силы её «клонятся к земле»: brægd þā beadwe heard (…) feorhgenīðlan. Это представлено как «суровость битвы смертельных врагов нарастала быстро».
С концептуальной стороны, книга затрагивает многие важные вопросы. Её главное достоинство, фактически, заключается в тенденции ставить новые и конструктивные вопросы, касающиеся структуры времени/пространства в германской культуре. Насколько уникальна эта система? «Двоичная система времён» кажется свидетельствующей об особом германском развитии, не имеющем аналога в других индоевропейских культурах. С другой стороны, если двоичная схема исключает будущее, почему так много элементов пророчеств в германском эпосе? Является ли новое формирование будущего времени целиком результатом внедрения христианских представлений о нём? Чем понятие времени в «Беовульфе» («доминирование прошлого») отличается от эпоса Гомера? Баущац не только учёный, который отмечает наиболее важное в прошлом. Ради сравнения были упомянуты идеи Эллиаде, но в дальнейшей их разработке могут быть и концептуальное различие. Подобные вопросы возникают и при рассмотрении теории пространства. Где точно располагается, к примеру, Мир Мёртвых? Если «Мир Мёртвых является сотворённым миром в пределах области Древа», то почему весь символизм Источника связан с погребальной традицией?
Баущац прав в критике позитивистской школы филологии девятнадцатого века за отсутствие в ней концептуального осознания. Если его книга что-то и сделает, так это продемонстрирует важность вопросов, которые сейчас играют незначительную роль в филологии. Несмотря на указанные выше недостатки мы должны оценить смелость автора в проникновении в глубину концептуальной системы германской культуры. Не много учёных занимаются последствиями специфической германской системы времён. Подобным же образом проницательные наблюдения Кассирера над пространством и событиями всё ещё ожидают своего применения в германских исследованиях. Наиболее полное исследование германской религии на сегодняшний день, неоценимый труд Я. де Фриса, даже не включает записи для «времени» или «мира» в своём оглавлении. Есть раздел Das Weltbild (Картина Мира, Мировоззрение), но нет раздела Zeit (Время). Я надеюсь, что Баущац продолжит работу в этом направлении и в итоге предложит нам такой тип синтеза, что ни один учёный не сумеет на него возразить .
(с)
P.S. Насколько знаю — это единственная книга П.Б.

------------------------
И всех с Торраблотом, а «кого надо» — с Торсблоттом! Доброго настроения и радушного изобилия в эту суровую зиму! Удачи и блага!

@темы: книги, статьи, практика, традиции